Читаю вновь поэзию свою,
Растрогался, смахнул слезу,
Я над стихами, как над пропастью стою,
И разрыдался, я не поймал звезду.
Я складываю рифму, не чувствуя души,
Ведь от природы не рожден поэтом,
И вижу, как во сне, Петрарка, в шелк одетый,
Сонет мне напевая, хочет задушить.
«Затею жалкую оставь, слепец,
Поэзию пером ты только оскорбляешь,
Достойный тех примеров образец,
Что лишь сочувствие вселяешь».
В отчаянии сбегаю от Петрарки,
А он мне вслед кричит: «Учись у Данте!»
Предстал передо мною образ яркий,
И так сияет, будто в бриллианте.
Я удивлен, мне лекцию читая о таланте,
Вдруг предлагает выпить кьянти,
Но для того, чтоб не было мне страшно,
Познать мир бездны – ведь это важно.
Сжимая руку, он тянет за собою в Ад,
Но я совсем картине той не рад.
Я вижу Стикс – течет зловещая река,
Но сердце стынет, и я шагнул через века.
Да, что за бред, глазам не верю,
Я в лабиринтах времени потерян.
То – как гадание на картах таро:
Вот я в Венеции и остров Сан Лазарро.
Я обомлел – там Байрон, в окружении армян.
«Бари галуст!» – приветствуя меня, лорд встал.
Герой для греков, гордость англичан,
Великого поэта недосягаем пьедестал.
Свои пытаюсь осторожно показать стихи,
Услышать мнение, чтобы нанес штрихи,
Но он махнул рукой: «Пишу я Дон Жуана!»
Неловко быть в руках литературного тирана.
А я возьми, сболтни – от кьянти – с полупьяна,
Решил похвастать, что уже читал,
Но на меня он тут же накричал,
Ведь сам еще не знал поэмы той финала.
Хотел спросить: «Как поживает Мэри?»
Но он исчез, и вижу, что открылись двери
Для возвращения в тот век, где обитаю я,
Поэзию похоронили, а чернь мне не судья.
Мой мозг еще взволнованно встревожен,
В объятиях из прошлого видений,
Возникла Муза среди множеств
Рожденных в голове сомнений.
И сжалилась, и чувствую прикосновение руки,
Под звуки колоколен,
С ней возношусь, и мы легки,
Безропотно ее я подчиняюсь воле.