Шахматная
Жил офицер — сторонник чести;
о нём скажу без всякой лести:
вам благородней не сыскать,
и то, в расчёт коль сказки брать.
Мундир всегда на нём отглажен,
шеврон, погоны, аксельбант…
Солдатом он прослыл отважным,
и на балах он видный франт.
Друзья прозвали «трижды белым» —
он в белой армии служил,
по полю белому ходил,
душою был он чище мела.
В бою проворней его нет,
а в танце двигался он плавно;
чтил с детства светский этикет,
был офицером с буквы главной.
Хоть говорили мастера:
«Не офицер, мол, это слон.» —
на то не обижался он,
всё это жизни мишура.
*
В то время шла война лихая.
Как к Богу в гости, в бой он шёл.
А меж боями отдыхая,
романы с барышнями вёл.
Вот, накануне страшной битвы,
когда в полках слышны молитвы,
герой мой выглядит достойно, —
пошёл гулять себе спокойно.
Холмами шёл по бездорожью,
в низине тропкою кривой,
близ деревушки — полем-рожью,
да как-то в лес, само собой.
Уж время заполночь. Бредёт
по берегу лесной речушки.
В кустах мелькнула тень девчушки,
мой «трижды белый» тихо ждёт.
Не девочка, краса-девица
пред ним предстала в цвете лет.
Взгляд отвести желанья нет,
персты — ко лбу, перекреститься.
Та лёгкой поступью идёт,
как лебедь белая плывёт,
чуть жив солдат, увидел он
младого тела эталон.
Одежды сбросила и плечи,
под лунным светом глаз слепят.
Она идёт купаться к речке,
не зная, что за ней следят.
Тиха вода, безмолвен лес,
на небе месяц — жёлтый рог,
и даже ангел бы с небес
желанья побороть не смог.
В речушку забралась девица,
плескалась, нежилась водой,
а мой лазутчик удалой,
готовый в пору утопиться,
выходит к ней он повиниться
за то, что зрел исподтишка
на то, что спрятала река,
чуть только смей он появиться.
И бравый, храбрый офицер,
как провинившийся мальчишка
за ней бежит, смущённый слишком…
На этот раз подвёл прицел.
Её догнал уж у опушки,
желал смиренно разузнать —
где он найдёт свою подружку
и как при встрече называть.
Солдат, в боях неуязвимый,
тут взглядом девы был сражён,
забыл вопрос необходимый.
Ежу понятно — он влюблён.
Мне вам не нужно объяснять,
что сон прошёл той ночью мимо,
пред боем спать необходимо,
да где ему теперь понять.
*
С утра, туман рассеяв рано
своею дробью, барабаны,
под стяги выстроив полки,
зовут примкнуть к стволам штыки.
Бойцы огромной белой силы
готовы в бой и грезят тут
не то, как будут рыть могилы, —
о том, как чёрные падут.
Все, на лице с кривой усмешкой,
на чёрных глядя издаля,
всяк знает, до последней пешки,
пленит он лично короля.
Герой мой, бледный, будто стенка,
смахнув с клинка следы росы,
с лицом угрюмым встал в шеренгу,
невмочь забыть тех глаз красы.
Вот пушки выплюнули дым,
на битву всех благословляя,
и две армады разделяют
всего сто ярдов с небольшим.
По правилам — шанс первый белым.
И королевских пешек полк
на Е-4 марш-бросок
традиционно сделал смело.
И завязалася резня:
повсюду крики, стоны, вопли…
Пехота с флангов жмёт коня…
На всех давно мундиры взмокли.
Ладья с резерва введена,
повсюду дым мешает драться.
Стратегия у всех одна —
не дать врагу рокироваться.
Картечь визжит, плоть разрывая.
Второй пехотный полк разбит.
Стоит задачею гамбит,
а значит души не считают.
Пехота мнёт собой редут,
здесь горы тел лежат буквально,
всяк труп свинцом напичкан тут, —
гамбит разыгран идеально.
Салат из плоти и металла…
Средь суеты людской, устало,
спустясь с небес на поля твердь,
с косой спокойно ходит смерть.
Но я слежу за «трижды белым»:
разбит висок, в крови нога,
маневром он проник умелым
диагональю в стан врага.
Забыв о том, что сам в капкане,
о славе Господа моля,
не жаждет встретить в этом стане
беспомощного короля.
Его мечта с ладьёй сразиться,
иль с офицером и конём,
пусть нападают хоть втроём,
их он заставит удивиться.
Спина мелькнула за шатром,
в мозгу прошёл догадки гром:
так это ж чёрный ферзь спиной,
на поле белом — значит мой.
Об этом даже не мечтал,
но в спину бить его не стал,
и подойдя к нему вплотной,
позвал его на честный бой.
Ферзь обернулся. Боже правый!
Тебя об этом не просил.
И офицер мой, воин бравый,
покорно саблю опустил.
Стоит он перед тою девой,
не то герой он, не то шут,
ведь в кругу узком королевой
любители ферзя зовут.
Вторично взглядом он контужен,
награды, слава — разом в тлен.
Хотел назваться её мужем,
не так мечтал ей сдаться в плен.
Губу до крови прокусить?
Завыть в бессилии и злобе?
Ведь он обязан прострелить
немедля грудь своей зазнобе.
В пучине глаз сейчас утонет.
Он за ночь прОжил с ней сто лет.
И перед смертью счастлив воин,
так и не вынув пистолет.
Боится он её спугнуть,
хотя уж песня его спета:
в руках её по пистолету,
стволы ему упёрлись в грудь.
Он шаг навстречу, всё равно
не быть им вместе ночно-денно.
Она — назад шаг, заодно
курки спустив одновременно.
Одно колено приклонил,
он, словно статуя, застыл,
зиянье ран прикрыл рукой,
в глазах смиренье и покой.
И захлебнувшись в горле кровью,
уже сомкнув невольно веки,
с последних сил повёл он бровью:
«Одну тебя люблю навеки!»
Услышав выстрелы, подмога
ферзю на выручку спешит.
В шатёр вбегают — ни души,
лишь королева у порога
склонилась перед офицером,
хотя и мёртвым, всё же белым,
навзрыд рыдает, всё кляня:
«Любимый, не бросай меня!»
Рукой скользнувши в свой сапог,
достала спрятанный клинок,
не дав свидетелям моргнуть,
себя ударила им в грудь.
*
Их лишь под утро выносили,
полки в кортеж — вместо родни,
в одной могиле хоронили,
где до сих пор и спят они.
Душа болит и сердце стонет…
Никто сейчас уже не помнит —
кто взял победу в той войне,
да это и не важно мне.
*
Хоть я не Пушкин, не Шекспир —
спаси, Господь, не претендую.
Стара история как Мир,
я вам всего лишь повествую.
_ _ _
Автор публикации
Россия. 
Баланс: 1
