Не знаю, помните ли Вы момент,
Тот дар достопочтимых Фрей:
Классический свой минуэт
Нам с Вами Вольфганг Амадей
Под вечер исполнял,
Когда под музыку симфоний
Вдоль отдаленных филармоний
Гуляли с Вами лишь однажды
Под светом: лунный небосвод
На нас серебряный несет
Свой ангельски-белесый свет
Рекой созвездий и комет.
Не верю: помните, уверен
Я остаюсь, и предан я
Той мысли сладостной, идее.
Ласкает до сих пор меня
О память, как же ты сильна
И силою своею безгранична.
Ты взору придаешь лета,
Прожитые сугубо личной
Жизни;
Покуда осень человеческих годов
Самих их не выводит из умов.
О память, юношества младость
Прими на свой циничный счёт,
Не откажи поэту малость:
Даруй хоть на минуту сладость,
Что верный твой слуга даёт –
Воспоминания отрадность.
Я помню, вижу каждый день,
И не прошло такой бы ночи,
Чтоб я ни разу, стиснув очи,
Не видел силуэта, Вашу тень:
Как Вы стояли под древесною листвою
И лунным светом нежно облитая.
Знакомы были с Вами мы порою,
Но Вы стояли, будто бы чужая:
По-женски холодна,
По-девичьи немая.
Игрались звезды меж собою
Вокруг серебряной Луны;
И, сумеречной тишины
Скрывая тонкой пеленою
И сказкой тайною, ночною
Едва заметные черты,
Вокруг серебряной Луны
Игрались звезды.
Бежал молоденький ручей,
Впадая в пруд средь камышей;
И драгоценными камнями,
Качаясь в водной пелене,
Лучам мерцающим внимая
И свет искрящийся лаская,
Переливались в темноте,
В цветисто-иловой воде
Кувшинки.
Умолкли песни той поры,
В которой с Вами пребывали:
Все: зимородки, соловьи –
Ни звука больше не издали.
Уставшими казались те,
Кто с инструментами в руках
Играли медленные мне
Еле слышные в тишине
Мотивы, чуждые в краях,
В которых с Вами пребывали
Мы.
И капель дождевой воды
Вы пили сладостный нектар,
На влажной глади отдыхая;
Во мне горит огонь, пожар,
И бред несу, себя не узнавая,
На Вас смотрю и, сильно удивляя
Рассудка здравый смысл моего,
Не понимаю, как и отчего
Холодный пот меня прошиб,
И тело мелкой дрожью бьется.
Признаюсь, было нелегко
Смотреть, как слабо и бессильно,
Как беззащитно и тоскливо
Ваш волос средь моих не вьётся,
И голос Ваш со мною не споётся.
Вам не понять моей печали,
Ведь Вы всех страсти и желанья
В огниве чистого мечтаний
Огня сильнее разжигали
В сердцах жестоко равно тем,
Что старом или молодом,
Навеки оставаясь в нем
Пленительным поводырем,
Ведет натянутых дилемм:
Путем влюблительных проблем.
(Бывает с женщиной ли просто,
Особенно когда она –
Девица читана, умна,
Пленительна, непокорима,
Так непорочна и чиста?)
За Вами толпами мужчины,
Смеясь по-идиотски взором,
Теряя стан, и честь, и чины,
Ходят. Слипают очи юниоры,
И генералы, и майоры,
И лирик славный, и танцор
И даже сам последний вор –
Не в силах веки удержать.
Тяжёлые на взор роняя,
Решаются бегом бежать,
Желанья слепо убивать
Напор пытаясь;
За той, что, чувствами играя
И арфой, точно неземная,
Звучала сильному полу
В душе и в сон и наяву.
Как скорбно мне осознавать,
Что те количества погонов,
Богатств немыслимых чертогов,
Портретов, строчек и аккордов,
Статуй и бюстов, и пилонов,
Порою даже бастионов,
Вам возведённых в исполать,
Мне никогда не преподать.
Чем быть полезен я для Вас
И чем привлечь с собой сейчас
Мог бы, стоя на непривыкших,
Изнеженных и не достигших
Коленях; приглушённый глас
Вас воспевать едва готов,
И больше нет ни сил, ни слов,
Ни дел, достойных Вашей чести,
Как кроме самолживой лести
Чушь возомнившего поэта,
Что в осень жизни человека
Любовь придёт, и на века
Покинув родственные дали,
По жизни будет с ним она;
Едва ли.
Вам Бог, на то Его велика воля,
Не дал возможности, проклятия понять
И не позволил Вам коснуться самой боли,
С которой жить меня оставил Он опять.
Я не укрою, влеченья сердцу не впервой,
Дрожащие, мелькающие взоры
Ловить своей скупою стороной:
Либида жар и пламени узоры
И их же вкус, безвкусье и любой
Цвет радуги — мне не были так новы.
Не скрою, Вы не первый человек,
Что вызывает чувства, мысли грех;
Не первая Венера, (помню смутно,
На скольких взор мой пал,
Но это беспробудно
Ушло в мой памяти подвал)
Что вводит голосом в астрал
И им зовет с собою поминутно.
Но нет такой богини на планете;
Подземные, небесные чертоги
Склоняют стан, подкашивают ноги
Перед единоистинной на свете
Богиней чистой красоты,
Как мой сказал однажды друг,
Великий скальд, поэт мечты
Увы не мне, увы не вслух.
Простите ли Вы грубому поэту
Его неласковые в адрес свой слова?
Но все же… лучше б я не видел свету,
Ни ласки летнего луча,
Что так приятно и беспечно
Играет взглядом быстротечным;
Ни злат багряного венца,
Осенним сроком привлеченный;
Ни даже слабого ручья,
Что песнь играет пробужденный,
Что лаской трепетной храня,
Таю и обожаю я.
Нет, подобны взгляду моему
Абрисы точно ни к чему,
Коль платой за прекрасные творенья,
Их истинного лицезренья
Шанс –
Есть ежедневно видеть Вас.
Но как порой бывало помечтать
О нежных прелестях, которыми мы с Вами
Друг друга радовать могли бы вечерами
И сладостными, смелыми речами
Отрадно разумы ласкать.
Как трепетно бывало представлять
Ладони Ваши бархатные вместе,
Таясь в моих ладонях, – Вас держать.
И в позе соплетенной наших рук
Вдоль скверов тихих и садов,
Все тех же мутных парковых прудов
Вести Вас прочь от грусти и недуг,
Прочь от страдания немилосердных слуг.
Вести Вас под играющие песни,
Мелодии поющих птиц;
И трепетно, забыв о чести,
С коей на знатниц и цариц
Пристало мужу любоваться,
На Вас смотреть и Вами упиваться,
Ваш взгляд внимать и им же наслаждаться:
Ловить каштаны глаз меж бархатных ресниц.
Ночами кажется взаправду,
Что с Вами долгими часами,
Порою, дольше бела дня
Никто иной, как Ваш слуга
Вина веселие струит
И рифмами боготворит
Именно Вашу красоту
И Вашу именно черту
Души, характера и нрава.
Пускай мне Боги будут судьи:
И прошлые, и молодые,
Веселые и грозовые
И римских верований строгих,
И греческих суждений Боги –
Позволю я себе сказать одно,
И как бы ни было оно
Громко для наших отношений,
Точнее дружбы и общений:
Я Вас любил с моментов тех,
Что взгляду Вашему поддался,
Я Вами зажил, тяжкий грех
С тех пор, как с Вами представлялся,
С душой моею развлекался.
И коль хожу я побеждённый,
Взаимностию обделённый –
Пусть будет вечна и сильна
Единославного пера
Незыблемая муза,
Что оду эту начертала
И вольность мысли даровала.