Я нахожусь в окопе, повсюду осенняя грязь, все залито кровью, я с трудом пережил артобстрел. Почти все мои товарищи погибли, но я еще держу винтовку в руках, я ее сжимаю так крепко, как не сжимал свою любовь. Капитан Ермолов лежит мертвых в десяти метрах от меня, его убил вражеский снайпер, когда тот высунулся для того, чтобы отдать приказ о контратаке. Честно говоря, мне его жалко, такой хороший мужик был, один из тех немногих, кто по-настоящему идейный.
Я помню, как я поддался пропагандистским уговорам. Как мне насильно засунули ту мысль в голову, при которой, я должен умереть на поле боя, защищая Божественного Императора. Я действительно поверил в то, что я должен отправиться защищать его. Но люди, кто вдалбливал мне эту идею, где они сейчас? В своих уютных домах жируют? А директор моей школы — Август Говорлов, где он сейчас? Как же он яро убеждал нас отправиться добровольцами. Нам было восемнадцать лет. Нас было двадцать четыре. Все парни из двух классов. Скорее всего, жив, пока, только я один. Все остальные – давно мертвы. И умерли они просто так. Ни за что.
Я действительно верил этим милитаристическим идеям, я действительно верил в то, что Божественный Император желает объединить весь мир путем войны, и только после этого мы бы зажили прекрасно. Нет, это была наглая ложь, из-за которой умирают эти люди. Умерли, надо поправить.
Враги уже недалеко, еще минут десять, и они будут тут. Скорее всего, меня сразу застрелят, как только увидят. Они не лучше.
Я очень жалею, что оказался на фронте, что будет с моей матерью, когда она узнает, что я убит? Она меня растила всю жизнь одна, она поставила меня “на ноги”, я окончил школу с отличием, и оказался на фронте.
Стоп, что это? Петька еще шевелится. Он жив? Я не могу поверить в это, такой ужас произошел с ним. Его лицо все в шрапнели, которой стреляли после фугасных снарядов. Это даже не лицо уже, а какое-то месиво. Руки у него тоже нет, ее оторвало, мне его безумно жалко. Помню, как мы раньше избегали друг друга, в школе, а если и случалось так, что мы пересекались – мы всегда дрались. Мы ненавидели друг друга, постоянно задирали друг друга. А теперь я вижу, как этот бедный Петька медленно умирает мучительной смертью у меня на руках. Я хочу ему помочь, но явно, обычная аптечка его не спасет. Он умрет от потери крови, надо застрелить его, чтобы не мучился.
Я достал свой пистолет, взвел курок и навел на его голову. Своим единственным оставшимся глазом он на меня жалобно посмотрел, это уже не был тот взгляд, полный ненависти, это был взгляд человека, который молит о том, чтобы его застрелили. У меня затряслись руки, я ненавижу убивать людей. Так сложно забрать жизнь у другого человека, но сейчас, это нужно. Я не хочу, чтобы Петька и дальше мучился. Он будет умирать еще часов пять, но его ничего не спасет.
Я не могу убить его, хотя он и явно просит этого взглядом. Я его знаю столько лет, я готов сейчас пустить слезы. Убить своего одноклассника, хоть врага, но одноклассника. Я успел полюбить его за нашу вражду, без него моя жизнь была бы тусклее.
Я должен убить Петьку, а после этого застрелить и себя, если уж я этого не смогу сделать, то Петьку ждут мучения перед смертью, а меня – пытки. Нам постоянно говорили о том, как враги жестоко обходятся с пленниками, что нельзя сдаваться и проч. Один раз был такой случай, что у солдата сняли скальп на глазах его товарищей. Враги любят поиздеваться над нами.
Я долго ломался, пока это все происходило – у меня выступили слезы, и я не заметил, как сзади меня оказался враг, который ткнул мне штыком в спину. Сердце заколотилось безумно, и я бросил пистолет на землю.
Обернулся я и увидел такого же молодого парня, только в форме другого цвета. Он смотрел на меня с удивлением, смотрел на Петьку с чувством сострадания в глазах. Я не знал его языка, он не знал моего.
Когда пришли остальные, я уже был готов умирать. Но нет, случилось нечто другое: их медики унесли Петьку на носилках, а мне протянули руку, и подняли с колен.
Так вот, любимая Мама, я пишу тебе это письмо из лагеря военнопленных. Кормят нас хорошо, содержат тоже в хороших условиях, По-крайней мере, явно лучше, чем на фронте. Петька вроде идет на поправку, ему ампутировали остатки руки и реабилитировали его. Я его навещал, он чувствует себя хорошо. Понемногу учу их язык, уже даже могу предложение сказать без запинок.
Надеюсь, скоро наш режим свергнут, и мы сможем встретиться.
Автор публикации
