«Тот, кто не знает прошлого, не имеет будущего».
Академик-историк П.Тарле.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Прошло более 77 лет со дня внезапного нападения нацистской Германии на СССР 22 июня 1941 года, но страсти вокруг вопроса внезапности нападения не утихают до сих пор. Время потребовало опровергнуть, научно-популярным методом, официально закрепившийся в литературе и учебниках тезис о внезапности нападения Германии на СССР. Так, о чем и о ком данная книга? Книга охватывает всего два – два с половиной месяца с начала очень тяжелого и страшного для советского многонационального народа лета 1941 года. Для более полного понимания происходивших событий, их причин и последствий первые три главы, из двенадцати, охватывают время накануне Великой Отечественной войны ‑ с января по 22 июня 1941 года, международные и военные аспекты, конкретные шаги и планы высшего государственного, партийного и военного руководства СССР.
Следующие семь глав посвящены боевым действиям дивизий, механизированных корпусов, армий и соединений Красной Армии на территории Белоруссии. Посвящены героизму и самоотверженности советских воинов – пограничников, пехотинцев, танкистов, летчиков, а также советских патриотов из местного населения, как в западных, так и в восточных областях республики; освещают проблемы эвакуации, создания и деятельности истребительных батальонов и подразделений народного ополчения. Раскрывается суть человеконенавистнического плана нацистов – плана «Ост», начавшегося осуществляться на оккупированной территории Белоруссии с первых же дней оккупации. Две последние главы посвящены действиям сотрудников госбезопасности и внутренних дел (с 20 июля 1941 года объединенных в один наркомат – НКВД) и их смертельной схватке с гитлеровскими спецслужбами.
Нами осуществлена попытка показать, на имеющихся материалах, мужество и героизм многих тысяч воинов Красной Армии, местных жителей и первых групп, и отрядов партизан, подпольщиков, чекистов, благодаря которым страшный вал, казавшихся непобедимыми, дивизий Вермахта замедлился, понеся существенные потери и ощутив чувствительные удары по своему тылу. Начало краха нацистского плана агрессии «Барбаросса» было положено в Белоруссии, где во многом был сорван график военных действий Вермахта на основном – Московском направлении. Когда было выиграно главное условие для развертывания успешной обороны и своевременной эвакуации промышленности на Восток – время, когда наиболее мощная военная группировка Вермахта, группа армий «Центр», застряла у Могилева, Гомеля, Витебска, Рогачева, Жлобина и других местах, когда гитлеровское командование вынуждено было во многом использовать свои резервы.
Максимально возможное внимание уделено выяснению объективных, и, особенно, субъективных причин разгрома первого эшелона Советских войск на западных границах и причин поражения второго эшелона в центральной части Белоруссии, причинам нашей неготовности к партизанской и подпольной борьбе, и тем трудностям для партизан и подпольщиков, которые проявились в борьбе с захватчиками на оккупированной территории Белоруссии. А также причинам больших потерь, срыву многих расчетов командования, отсутствия надежной технической связи и потерям многих баз с вооружением, боеприпасами, продовольствием, медикаментами.
Одной из задач является напоминание ныне живущим о подвигах, совершенных бойцами и командирами Красной Армии, партизанами, подпольщиками, чекистами, советскими патриотами, и назвать, по возможности, имена и фамилии, совершивших эти подвиги, отдавших свои жизни за нашу Победу над фашизмом.
Факты, приводимые в книге, в основе своей взяты из опубликованных за последние 30‑40 лет источников. Это не случайно, так как анализ и обобщение известных, но покрытых пылью времени, а то и вообще малоизвестных, или по разным причинам игнорируемых фактов, дает во многом другую историческую картину, чем та, которая сложилась в научной литературе за 73 года после Победы. Например, опровергается кочующий из книги в книгу, из учебника в учебник, в документальных кино и телефильмах, идеологический миф о внезапности нападения Германии на СССР. О численном превосходстве Вермахта в танках и боевой авиации, об игнорировании в Москве сообщений советской разведки о подготовке фашистской агрессии против СССР и в том числе против Белоруссии.
Опираясь на известные материалы и факты, мы освещаем вопрос того, как летом 1941 года Белоруссия оказалась в центре геополитических процессов в мире, и как сражения Красной Армии и борьба белорусского народа оказали самое непосредственное влияние на их ход в начале войны и на конечный исход этих процессов.
Материал книги построен по комплексному плану, излагает события накануне войны и с момента начала агрессии с разных сторон и по разным направлениям, сводя их к общей картине начала войны, причин наших неудач и как срывались планы немецких опытных генералов-штабистов, командиров дивизий и командующих армиями. Одновременно описываются и наши достижения: глубинный патриотизм воинов Красной Армии и местных жителей, организующую и руководящую роль Компартии Белоруссии. Ее партийных органов на местах, сотен и тысяч рядовых коммунистов и комсомольцев, беспартийных антифашистски настроенных людей в западных областях БССР, многие из которых были участниками освободительной борьбы белорусского народа на территории Западной Белоруссии, временно находившейся под властью Польши до 17 сентября 1939 года.
Было бы большим упущением, если бы на страницах книги не рассматривались ошибки, недостатки и просчеты, допущенные руководством страны, просчеты в сроках начала войны и фанатичная приверженность договору о взаимном ненападении. Сюда вписываются халатность, неумение руководить войсками, отсутствие авиации, артиллерии, танков, потеря на границе складов с оружием, боеприпасами, горючим из-за неразумного или умышленно неправильного их расположения, миллионы пленных и погибших, быстрая потеря территории. Все это из-за ошибочной предвоенной наступательной доктрины, слабого обучения молодого командного состава армии, шапкозакидательских настроений ‑ «на чужой территории, малой кровью, быстро», отсутствия боевого опыта у армейского командного состава в отличие от генералов Вермахта. Погоня за количеством, а не качеством, сворачивание в середине тридцатых годов проводившейся подготовки будущих партизан и подпольщиков. К недостаткам также относятся явное преувеличение наших сил и возможностей и сильная недооценка сил и возможностей противника, отсутствие планов эвакуации промышленности и людей, плохое представление условий действий партизанских подразделений и подпольных организаций после захвата врагом части, а затем и всей территории БССР.
Для полного понимания обстановки на вторую половину июня 1941 года в излагаемом материале не обойдены молчанием крайне странные действия руководства Западного Особого Военного Округа, которые могли быть вызваны как непрофессионализмом мало знающих, зато много о себе воображающих командиров. Их растерянностью и паникой после нападения нацистской Германии, так и не исключающейся возможности военного заговора, приведшие к самым трагическим последствиям для советских войск и складывающейся обстановки на Западном фронте. Только раскрытие архивов НКВД и новые обоснованные публикации смогут дать однозначный ответ на имеющиеся предположения.
Также не случаен упор по тексту на фамилии тех, кто жертвенно принял на себя первый, самый страшный удар Вермахта, кто уходил в тыл врага для организации народной борьбы, кто самостоятельно, в условиях смертельной опасности начинал создавать подпольные патриотические организации, совершать диверсии, вести разведку. К сожалению, не всегда в публикациях есть имена или инициалы, фамилии патриотов. В свою очередь для большего удобства прочтения материалов книги мы не стали указывать инициалы тех государственных, партийных и военных руководителей, фамилии которых часто повторяются в тексте.
Внимание в книге к фамилиям проявлено по двум причинам. Во-первых, при изложении исторического прошлого, о котором речь в книге, не должно быть абстрактности. Поэтому надо знать, по долгу памяти живущих, о тех, кто в самые тяжелые и трагические дни для народа и страны встал на их защиту. Во-вторых, у многих из них остались родные – сыновья и дочери, теперь уже, видимо, внуки и правнуки, родственники. И они вправе знать какие героические дела совершали летом 1941 года их отцы, деды-прадеды, и гордиться их подвигами. Эта книга как раз о тех, кто погиб в смертельной борьбе с нацистскими агрессорами, и о тех, кто выжил и после освобождения Белоруссии поднимал ее народное хозяйство, строил дома, новые заводы, дороги.
Мировая общественность высоко оценила вклад белорусского народа в уничтожение нацизма и фашизма, поэтому вполне заслуженно Белоруссия, наряду с Украиной, стала основателем Организации Объединенных Наций (ООН), в числе первых подписав ее Устав и Устав Международного Суда в июне 1945 года.
За прошедшие годы Белоруссия (Беларусь) претерпела кардинальные изменения в социальной и политической жизни Республики. Ее многонационального населения, что было бы невозможно без героической и трагической, для многих и многих, борьбы с гитлеровскими захватчиками летом 1941 года.
Все использованные в книге факты и материалы почерпнуты из обобщающих научных трудов по теме борьбы белорусского народа в годы Великой Отечественной войны. Из научных монографий белорусских и российских историков в части начала войны; публикаций газет, журналов, Интернета, воспоминаний тех лиц, которые принимали непосредственное участие в борьбе с фашистами летом 1941 года в Белоруссии; немногочисленных архивных данных. На все использованные источники указывают соответствующие сноски.
В технической подготовке этой книги, ее редактировании активное участие приняли наши друзья: член Союза журналистов СССР (до 1991 г.), член Союза журналистов Беларуси Татьяна Ионовна Петрова и специалист в области компьютерных технологий Валерий Алексеевич Букин.
Книга подготовлена и издана при финансовой поддержке чтящего память о патриотах нашей Республики, бойцах и командирах Красной Армии, партизанах и подпольщиках. И тех советских патриотах разных национальностей, кто отдал свои жизни в борьбе с фашизмом за свободу белорусского народа, его счастливую жизнь и процветание Александра Николаевича Козюлько.
Авторы просят читателей свои отзывы, пожелания, архивные материалы, письменные воспоминания участников событий лета 1941 года в Беларуси присылать по адресу: Минск, ул. Кедышко, дом 23, квартира 53, Киселев Василий Кузьмич; Минск, ул. Толстого, дом 4, квартира 110, Шалимо Николай Петрович.
Этим вы окажете неоценимую услугу по более глубокой и детальной проработке вопроса феномена весны – лета 1941 года в Беларуси.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
НАКАНУНЕ
К концу 1940 года в мире сложилась следующая военно-политическая ситуация. Нацистская Германия Гитлера и фашистская Италия Муссолини заняли в Европе, за исключением территорий Англии и СССР, господствующее положение, а в Азии их мощным союзником выступала милитаристская Япония, захватившая большую часть территории Китая. Союзником Англии являлись Соединенные Штаты Америки с их колоссальной промышленностью и огромными природными богатствами контролируемой США Южной Америки. Будучи формально нейтральными, США всерьез опасались претензий Германии, которую поддерживали Италия и Япония, на мировое господство.
На стороне Англии были ее доминионы ‑ Австралия, Новая Зеландия, Канада, Индия. Германию, которая уже успела захватить одиннадцать европейских стран, поддерживали, оставаясь якобы нейтральными, Испания, Португалия, а также ее союзники: Венгрия, Словакия, Румыния, Болгария, Финляндия. Боясь Германии, помогали ей Швеция и Швейцария, готова была выступить на стороне Германии и Турция.
В уже идущей, Второй Мировой войне, действительно нейтральным государством был лишь Союз Советских Социалистических Республик, строящий сталинскую модель социализма и успешно осуществивший в 20-е – 30-е годы индустриализацию, насильственную коллективизацию и культурную революцию. К началу Великой Отечественной войны это было единое, высокоцентрализованное государство с общим государственным, партийным, профсоюзным и комсомольским аппаратом, довольно мощной Красной Армией. И все они были объединены общей идеологией и строгой партийной и государственной дисциплиной. Население, особенно молодежь, воспитывалось в духе марксизма-ленинизма, неизбежности в, исторической перспективе, победы социализма сначала в Европе, а потом и во всемирном масштабе, готовности до последней капли крови защищать социальные завоевания советской власти, независимость и территориальную целостность родины. Неотъемлемой частью СССР была и Белорусская Советская Социалистическая Республика, которая имела небольшую внутреннюю автономию, но не имела своей финансовой системы и своей армии, во многом была ограничена во внутренней политике и полностью – от участия во внешней политике. Республика все свои более-менее серьезные шаги вынуждена была согласовывать с Москвой и полностью выполняла все директивы, поступавшие из Кремля от руководства Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) – правящей и единственной партии в СССР.
В общем, со значительными отступлениями, проводилась политика в интересах большинства населения – рабочих, колхозного крестьянства, советской интеллигенции, служащих. При этом надо учитывать, что хотя на словах провозглашалась диктатура пролетариата в союзе с трудовым крестьянством, на деле власть и экономическая, и политическая, и в сфере культуры находилась в руках партийно-советской бюрократии. Но, несмотря на серьезные недостатки в экономике в предвоенные годы (3-я пятилетка: 1938 – первая половина 1941 года) были серьезные сдвиги в лучшую сторону в положении трудящихся, и пусть и не большой, но все же рост заработной платы в промышленной сфере. Например, в стеклянной промышленности БССР в 1939 году по сравнению с 1938 годом среднегодовая зарплата рабочих увеличилась на 10,2%. Среднегодовая зарплата рабочих витебских предприятий «Красный металлист» и имени С.М.Кирова повысилась на 21,2%. А на одном из крупнейших предприятий не только в Белоруссии, а и в СССР «Гомсельмаш» зарплата рабочих стала весомее. Среднемесячная оплата труда увеличилась на 15%. Одновременно возросли денежные доходы на одну колхозную семью на 10%, выдача зерна на трудодень (минимум составлял 80 трудодней в год) ‑ на 19%. Конечно же, это не обеспечивало жизни трудящихся по принципу «как в Раю». В 1940 году среднемесячная оплата труда в колхозах СССР равнялась 12 рублям, в совхозах была 22 рубля, на промышленных предприятиях 34 рубля. Близкими к этим показателям были и соответствующие показатели оплаты труда и в БССР.
Белоруссия была в основном аграрно-промышленным регионом СССР. 70 процентов населения жило в сельской местности. Продукция сельского хозяйства, несмотря на серьезные ошибки и во многом неправильную политику в коллективизации, понемногу росла. Если в 1933 году урожайность зерновых культур в БССР была в колхозах 6,3 центнера с гектара, то в 1940 году уже выращивалось семь центнеров с гектара. Удой молока на одну корову в 1934 году равнялся 810 литрам молока, а в 1939 году он составлял уже 834 литра молока на одну корову.
Очень острой была жилищная проблема, особенно в связи с резким ростом городского населения в результате индустриализации. Но и она решалась. Если за всю вторую пятилетку (1933‑1937 годы) трудящиеся получили от государства 490 тысяч квадратных метров жилья, то за 3,5 года третьей пятилетки уже 490 тысяч квадратных метров. Естественно, что до полного решения жилищной проблемы было очень далеко. Перед войной на каждого городского жителя приходилось только 5,6 квадратных метров жилья. Надо отметить, что для решения жилищной проблемы искали и находили в итоги различные пути. Так в стране большой размах при поддержке государства получило индивидуальное строительство жилья. Будущие жильцы получали долговременный денежный заем. Руководству предприятий было рекомендовано оказывать помощь застройщикам строительными материалами, транспортом, рабочей силой. Таким образом, за годы третьей пятилетки было построено 90 тысяч квадратных метров жилья, что на 30 тысяч больше по сравнению со второй пятилеткой. В городах проводились водопроводные сети и канализация. К 1941 году водопровод был в шестнадцати белорусских городах, а канализация в шести. Самым крупным промышленным, транспортным и жилым центром республики стал Минск с 250 тысячами жителей в 1940 году, против 105 тысяч ранее.
Много внимания уделялось решению социальных проблем. К началу 1941 года на промышленных предприятиях насчитывалось 395 медицинских пунктов, а в 1938 году их было всего 282. В республике действовало 36 санаториев для взрослых и детей. Путевки в санатории во многом оплачивали профсоюзы. Было также 32 дома отдыха с общей численностью на 5500 мест. Почти все фабрики и заводы имели детские сады и ясли. В городах был осуществлен переход к обязательному семилетнему школьному образованию. Широкое распространение получило семилетнее образование и на селе. Развивалось и высшее образование. В высших учебных заведениях Республики обучалось 21,5 тысяч студентов. Успешно складывалась национальная интеллигенция, хотя некоторая ее часть была затронута массовыми политическими репрессиями в 1937‑1938 годах. По данным статистики на 1 января 1941 года в народном хозяйстве и учреждениях культуры работало 27,7 тысяч специалистов с высшим образованием и около 60 тысяч со средним, которых подготовили 31 высшее учебное заведение и 102 техникума. К началу 1941 года 85 процентов населения в БССР было грамотным.
Таким образом, белорусскому народу в войне против немецких захватчиков было, что защищать летом 1941 года и за что бороться в годы оккупации. Хотя, конечно, на первом месте была борьба за свободу и независимость Родины, против физического уничтожения и полного ограбления.
Как уже отмечалось, в Белоруссии не было своего Министерства иностранных дел, что лишало республику возможности проводить внешнюю политику даже через Москву, или самостоятельно вести внешнюю торговлю. Поэтому внешняя политика СССР являлась в тоже время на 100% внешней политикой БССР. Следует отметить, что в 1921‑1922 годах у БССР был свой МИД, но он был упразднен в 1923 году в результате образования СССР и добровольной передаче его функций в единое общесоюзное Министерство иностранных дел. С усилением тенденций централизации во второй половине 20-х годов была постепенно свернута и своя внешняя торговля. Общесоюзными были и пограничные войска, органы государственной безопасности, размещение, переброска командования, частей и соединений Красной Армии на территорию Белоруссии. Осенью 1939 года, без обсуждения в Минске и без согласия белорусского правительства, Литовской республике Москва передала Вильнюсский край с городом Вильно, а летом 1945 года
Польше отошла Белостокская область и некоторые районы Брестской области. Причиной отобрания белорусских земель в пользу других государств были политические расчеты тогдашнего руководства Кремля.
Надо иметь в виду, что осенью 1939 года произошло воссоединение Западной и Восточной Белоруссии и к пяти областям, находившимся в составе БССР с 1921 года – Минской, Могилевской, Витебской, Гомельской, Полесской, добавились еще вновь образованные пять областей ‑ Брестская, Белостокская, Барановичская, Вилейская, Пинская, а население увеличилось с 5,6 миллиона человек до 10,2 миллиона. Площадь республики увеличилась со 125,6 тысяч квадратных километров до 223 тысяч. Это стало возможным в результате двустороннего процесса: с одной стороны упорная борьба населения Западной Белоруссии за свое национальное и социальное освобождение, а с другой ‑ заключение 23 августа 1939 года пакта о ненападении между СССР и Третьим рейхом, и договора о дружбе и границах от 28 сентября 1939 года между ними в итоге военного разгрома Польши Германией и освободительного похода Красной Армии в Западной Белоруссии и Западной Украине в сентябре 1939 года.[1]
К осени 1940 года сложилась патовая военно-стратегическая обстановка в Европе. Нацистская Германия не смогла ни завоевать Англию военным путем, ни заключить с нею мир на своих условиях. Англия, доминионы и поддерживающие их Соединенные Штаты Америки не могли нанести поражение Германии, и ее союзникам. На море господствовала Англия, а на суше Германия. Воздушное наступление Германии на Англию летом и осенью 1940 года провалилось. Образно говоря, происходила битва слона с китом.
Но время играло против гитлеровской Германии. Постепенно США, не смотря на официальную политику «изоляционизм» и «нейтралитета», втягивались в европейскую войну. 17 декабря 1940 года Ф. Рузвельт заявил о необходимости оказать Англии помощь на основе ленд-лиза ‑ предоставления оружия и снаряжения взаймы или в аренду, а 29 декабря подчеркнул, что с нацистами ни одна страна не может жить в мире и что «США должны стать военным арсеналом демократии». 8 марта 1941 года законопроект о ленд-лизе был принят американским конгрессом. За годы войны США предоставили оружия, материалов, нефти и продовольствия Англии на тридцать миллиардов долларов. В тоже время США предоставили СССР помощь в три раза меньше ‑ всего на десять миллиардов долларов, и прекратили эту помощь в мае 1945 года, несмотря на все наши потери в численности населения и ущерб народному хозяйству страны в результате военных действий Германии.
Весной-летом 1941 года США добились согласия Англии и Дании на высадку американских войск и создания военных баз в Исландии и Гренландии, передали Англии 50 эсминцев в обмен на ряд баз в Вест-Индских Бермудских островах. В обстановке особой секретности Англия и США в марте 1941 года приняли план «АВС-1», который предусматривал ведение военных действий прежде всего против Германии.[2]
В этих конкретных условиях ‑ Второй мировой войны, многое зависело от позиции СССР при наличии у него большой армии и значительного вооружения. Политическая и военная верхушка нацистской Германии, руководствуясь принятой ими на вооружение идеологией антикоммунизма, последовательным антисоветизмом, немного «приглушенным» Пактом о не нападении, который был в глазах Гитлера и военно-политической верхушки исключительно временным явлением. И расчетами на установление своего мирового господства, уже в конце июня 1940 года приняли принципиальное решение о войне с СССР. Гитлер заявил высшему военному руководству: «Россия должна быть уничтожена весной 1941 года. Советское государство должно быть разрушено одним ударом». Вследствие военных действий против Югославии и Греции весной 1941 года срок начала операции против СССР был передвинут на конец июня.
Сначала стратегическое планирование проводила группа во главе с генералом Марксом, но после детального обсуждения представленного плана, по которому основной удар должен был быть через Украину на Москву, а вспомогательный через Прибалтику и Белоруссию на Ленинград, и проведения ряда оперативно-штабных игр, этот план отвергли. Новый план одновременного тройного удара на Москву, Киев, Ленинград силами группы армий «Центр», «Юг», «Север», разработали заместитель начальника Высшего Военного Командования (ОКВ) генерал Йодль, генерал Паулюс и полковник Хойзингер.
Главным был удар на Москву через Белоруссию и Смоленск войсками группы армий «Центр» (далее по тексту – ГАЦ). Замысел заключался в том, чтобы мощным ударом авиации и танков, при поддержке артиллерии и пехоты, прорвать фронт Красной Армии, окружить и уничтожить по частям ее соединения и быстро продвигаться вглубь страны, добивая остатки уцелевших войск и громя подходящие резервы. До 15 августа достичь Москвы, на юге овладеть Донецким угольно – металлургическим районом, а на севере завладеть Ленинградом, и до 1 октября завершить операцию против СССР, то есть до осенней распутицы и зимы. 18 декабря 1940 года этот план был утвержден Гитлером. План получил название «Барбаросса» ‑ по имени германского император проводившего военные походы против славян и активного проводника политики захвата земель, богатств и рабов на Востоке. В разгроме СССР гитлеровцы видели главное условие для успеха установления своего мирового господства.
Нацисты сделали все, чтобы это решение о войне с СССР в 1941 году и сам план операции «Барбаросса» были совершенно секретными. С этой целью было сделано всего шесть экземпляров плана, и они все были заперты в личном сейфе Гитлера и выдавались под бдительным наблюдением только представителя военной верхушки с обязательным и быстрым возвращением назад, а о сроках начала войны с СССР Гитлер говорил своему окружению только устно и неоднократно их менял. Запускались и явно провокационные, а то и недостоверные, преувеличенные слухи. Наряду с этим всячески пропагандировалась с осени 1940 года операция «Морской лев» по высадке десанта Вермахта в Англии весной-летом 1941 года, хотя на самом деле она была сначала отложена, а позже вообще свернута.
Но все потуги нацистов сохранить тайну плана «Барбаросса» оказались тщетными. Уже через десять дней, после принятия плана войны с СССР, о нем и основном его содержании, опираясь на. сведения советских разведчиков из среды немецких антифашистов, было доложено в Москву военным атташе посольства СССР в Германии генералом В.И. Тупиковым. Он сообщил о трех основных группировках Вермахта, которые будут наступать на Москву, Киев и Ленинград.
Несколько позже была от него информация о создании группировок войск на границах СССР. Одновременно из разных разведывательных источников поступали сведения, что Германия сосредотачивает для войны против СССР девять полевых армий, всего до 150 дивизий, состав которых постоянно нарастал. За два месяца (март-апрель 1941 г.) число развернутых дивизий у границ СССР увеличилась с 70 до 107, а в мае их было уже 119 дивизий. К 22 июня 1941 года Разведуправление Генерального Штаба Красной Армии, опираясь не только на сведения от заграничной агентуры, но и на информацию разведки западных пограничных особых военных округов ‑ ЗапОВО (Белоруссия), КОВО (Киевский), ОдОВО (Одесский), ПрибОВО (Прибалтийский), на начало войны, оценивало группировку войск Германии и ее союзников против СССР в 191 дивизию. Из них немецких 146. Эти данные весьма близки к немецким данным ‑ 199 и 154 дивизии соответственно. Так что советская разведка о силах и намерениях врага докладывала точно.
Еще 20 марта 1941 года начальник Разведуправления Генерального штаба Красной Армии Ф.И. Голиков представил руководству доклад, который содержал сведения исключительной важности. В нем излагались варианты возможных направлений главных ударов гитлеровских войск при нападении на Советский Союз в соответствии с планом «Барбаросса». Приводилось заявление крупного немецкого офицера: «Мы полностью изменили наш план. Мы направляемся на восток, на СССР. Мы заберем у СССР хлеб, уголь, нефть. Тогда мы будем непобедимы и можем продолжать войну с Англией и Америкой».
Очень важным было точное определение срока нападения. А вот с этим было много неясностей. Разведчики сообщили двенадцать разных дат на первую половину 1941 года. Одиннадцать дат прошли, а никакого нападения не произошло. Одно дело подтянуть, сосредоточить и даже развернуть войска, и, совсем другое дело, реально напасть. Это могло быть и провокацией, и заигрыванием, и игрой на нервах ради получения политических, экономических и даже военных выгод в ведущейся европейской войне, как со стороны Англии, так и Германии. То, что воевать в 1941 году придется, в Москве сомнения не вызывало. Весь вопрос ‑ когда?
Ради исторической правды надо отметить, что окончательный срок нападения ‑ 22 июня нацистское политико-военное высшее командование установило только двенадцатого июня, за десять дней до нападения отдав кодированный приказ изготовившемся к нападению на СССР войскам ‑ «Дортмунд». Так что колебания и нерешительность и Генерального секретаря ЦК ВКП(б), ставшего с 5 мая 1941 года и Председателем Совета Народных Комиссаров СССР И.В. Сталина, и Народного комиссара обороны С.К. Тимошенко, и начальника Генерального штаба Красной Армии Г.К. Жукова были вполне объяснимы. Страна и армия еще не были готовы к тяжелой и длительной войне с таким сильным противником как нацистская Германия и многомиллионный, до зубов вооруженный Вермахт. В докладе Ф.И. Голикова от 20 марта 1941 года указывался только ориентировочный срок: «… начало военных действий против СССР следует ожидать между 15 мая и 15 июня 1941 года». Наступило 16 июня, а никакой войны нет, тем более, что Голиков делает вывод: «Наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией и после заключения с ней почетного для Гитлера мира». Это было правдоподобно, ибо гитлеровцы сосредоточили в оккупированных портах Западной Европы до четырех тысяч судов, способных транспортировать до полумиллиона войск, а на побережье Бельгии и Северной Франции было сконцентрировано две армии общей численность в 25 дивизий.
Удалось ли советской разведке все же установить точную дату нападения Германии на Советский Союз? Да, удалось, но всего за несколько дней, а то и часов до нападения. Впервые эта дата прозвучала 16 июня в сообщении из Берлина, всего через четыре дня после отдачи сигнала «Дортмунд», а 21 июня ‑ в донесении военного атташе во Франции генерала Н.С. Суслопарова. В тот же день один из сотрудников посольства Германии в Москве сообщил, что нападение назначено на три часа утра 22 июня. Однако времени у советского руководства для активного противодействия практически уже не было. Крайне тревожные сигналы приходили и от разведки западных военных округов. Так в сводке разведотдела штаба Западного особого военного округа (Беларусь) от 21 июня 1941 года сообщалось: «1. По имеющимся данным, основная часть немецкой армии в полосе против Западного ОВО заняла исходное положение. 2. На всех направлениях отмечается подтягивание частей и средств усиления к границе. 3. Всеми средствами разведки проверяется расположение войск у границы и в глубине».
Тексты почти всех документов и радиограмм, касающихся военных приготовлений Германии и сроков нападения, докладывались регулярно: Сталину (два экземпляра), Молотову, Берии, Ворошилову, Наркому обороны Тимошенко и Начальнику Генерального штаба Жукову.
Свою невольную лепту в преуменьшении сил вражеской армии, наряду с совершенно точными оценками ранее, внесло и руководство разведуправления Генерального штаба, которое 1 июня 1941 года оценивало общее распределение вооруженных сил Германии, следующим образом: против Англии (на всех фронтах) 122-126 дивизий (42,6%), против СССР – 120-122 дивизии (41,6%). На самом же деле против СССР было 62% от числа всех немецких дивизий, да еще 44-48 дивизий находились в резерве.
В результате был подтвержден ошибочный вывод, что Германия не начнет войны против СССР, не победив Англию, а также, что процесс сосредоточения немецких сил у границы СССР еще не завершен. Значит, есть еще некоторое время, не следует пока объявлять в войсках боевую тревогу, а всю страну переводить на военные рельсы.[3]
Такова была тяжелая цена ошибки и политического руководства, и военных, и разведчиков, которые рассчитывали максимально оттянуть начало войны, но не смогли это сделать, оказавшись в плену как неправильных расчетов, так и отсутствия трезвого анализа складывающейся обстановки и излишних надежд на мирное, дипломатическое решение агрессивных притязаний нацистской Германии. Такой подход к оценке вопроса войны и мира разделяли и И.В. Сталин, и Наркомат Обороны вместе с Генеральным штабом, и все Политбюро ЦК ВКП (б), и МИД СССР.
Дополнительный беспорядок и хаос в анализ туманной и противоречивой международной военно-политической обстановки вносили и события на мировой арене весной 1941 года. В марте 1941 года США заявили о патрулировании своих судов, перевозящих боеприпасы и снаряжение в Англию. Президент США Ф. Рузвельт 27 мая объявил о введении в США «неограниченного чрезвычайного положения». В конце марта министр иностранных дел Германии И. Риббентроп сказал послу Японии в Германии Х. Осиме: «Если Советский Союз в один прекрасный день займет позицию, которую Германия сочтет угрожающей, то фюрер разобьет Россию». Министр иностранных дел Японии И. Мацуока заверил Гитлера и Риббентропа, что пакт о нейтралитете, который он предполагает заключить с СССР, Япония отбросит в сторону, как только начнется советско-германская война. 9 мая 1941 года Риббентроп напомнил Токио обещание относительно вступления Японии в войну против СССР в случае Германо-Советского конфликта. История доказывает, в большинстве случаев, страна, воюющая на два фронта, как правило, терпит поражение. Вот Гитлер и надеялся зажать, с этой целью, СССР между будущими германским и японским фронтами. Япония к тому времени уже располагала в Корее и Северном Китае Квантунской армией численностью 750 000 солдат и офицеров, 1155 танков и 1800 самолетов. Посол Японии Осима встретился 3-4 июня с Гитлером и Риббентропом и обсуждал вопрос о роли Японии в предстоящих операциях гитлеровских войск против СССР. 16 июня Осима сообщил в Токио, что война между Германией и СССР начнется на следующей неделе. Нацисты считали, что их вермахт и один сможет справиться с Красной Армией и отводили Японии роль, сковывающей силы против СССР, которому не следует давать возможности пользоваться всеми имеющимися у него людскими и материальными ресурсами, накопленными на Дальнем Востоке. СССР пришлось летом 1941 года держать несколько десятков дивизий на дальневосточных рубежах для предотвращения японской агрессии. [4]
В апреле 1941 года стремясь привлечь СССР на сторону агрессивного «Тройственного пакта» (Германия, Италия, Япония) и на данном этапе получить перевес над блоком Англия ‑ США, император Японии Хирохито предложил СССР вступить в этот пакт четвертым членом. Но И.В. Сталин и В.М. Молотов (глава правительства СССР), отказались от такой «чести». Они отлично понимали сугубую временность предлагаемого пакта, и что в таком «союзе» СССР будет играть роль лошади, а Германия и Япония ‑ всадника, что Советский Союз намеревались использовать только в качестве поставщика многочисленного «пушечного мяса» и природных ресурсов. Не надо забывать, что в Москве хорошо знали о существовании плана «Барбаросса» и о переброске войск Германии к советской границе. Гитлер предоставил в мае Сталину сверхсекретные материалы: оперативные карты и детальные планы германского нападения на Турцию, как доказательство полного к нему доверия, и что дивизии Вермахта двинутся не на СССР, а только на Восток и даже, что 22 июня шесть дивизий сразу будут десантированы в Турцию. Гитлер тоже отказался от участия СССР в «Тройственном пакте», так как считал, что время существования СССР очень скоро закончится и нацистская Германия после военной победы над Красной Армией и оккупации территории СССР сначала станет полным господином во всей Европе, а затем и всего мира. Тем более, что в Берлине вынашивали планы в перспективе оккупации Италии (осуществили осенью 1943 года) и войны с Японией после разгрома США.
Но гитлеровцы опасались войны сразу на два фронта ‑ против СССР и союза Англии и США, помня горькие уроки проигрыша в Первой мировой войне. Накануне войны с СССР они стремились к соглашению с Англией на основе компромиссного мира. Вероятнее всего именно с этой целью заместитель Гитлера по нацистской партии Р. Гесс, располагая от Гитлера его заверением о том, что «он не намерен предъявлять Англии стеснительных условий», вылетел 10 мая 1941 года в Англию, и там, хотя и был арестован и помещен в комфортабельную тюрьму, все же имел беседы с официальными лицами Англии: лорд – канцлером Д. Саймоном и представителем английского МИДа А Киркпатриком. Возможно, тайно, с Гессом беседовал и сам премьер-министр Англии У. Черчиль. Гесс предлагал разграничить сферы влияния между Германией и Италией с одной стороны и Англией ‑ с другой. Английская сфера ограничивалась рамками ее колониальной империи, а державы «оси Берлин – Рим» должны были стать полновластными хозяевами в Европе.
Это был минимум для заключения мира, а максимум ‑ союз с Германией против Советского Союза. В этом случае территория СССР расчленялась на три зоны. Первая будет принадлежать Германии, и ее граница пройдет по реке Обь. Вторая зона, расположенная между реками Обь и Лена, достанется Англии. США достанется восточная часть СССР, включая Камчатку и Охотское море. Далее начиналась зона интересов Японии.
Гесс настолько был заинтересован в сговоре с Англией перед войной с СССР, или хотя бы в ее нейтралитете, что проинформировал английскую сторону о сроках начала военного конфликта Германии с СССР ‑ в конце июня 1941 года. К тайному эмиссару Гитлера на Британских островах отнеслись очень серьезно, и о планах расчленения СССР передавались за океан по засекреченным каналам правительственной связи и спецслужб Англии и США.[5] Сговор не состоялся из-за того, что и в Лондоне, и в Вашингтоне понимали, что после разгрома СССР, Гитлер обязательно кинется на них. Только по этой причине они в СССР видели своего союзника в борьбе с агрессией Германии и Японии. Другое дело, что они готовы были воевать до последнего советского и германского солдата, и вне своей территории.
Таким образом, мужественное и упорное сопротивление советских войск при поддержке населения против главной группировки Вермахта на территории Белоруссии летом 1941, сорвало планы нацистов зажать СССР в кольце двух фронтов, отрезвляюще действовало на военное командование Англии и США, которые прочили вермахту быструю и легкую победу.
Увидев, что Москва устояла, что Вермахт вынужденно ввязался в кровопролитные и длительные бои, правящие круги Японии решили отложить войну с СССР и напасть 7 декабря 1941 года на США, а 8-го на Англию. Переговоры с Гессом были заморожены, когда стало ясно, что план «Барбаросса» начал давать серьезные сбои и значительно вышел из запланированных временных рамок осуществления. Так что, развернувшиеся в Белоруссии события оказывали непосредственное влияние летом 1941 года не только на весь Советско-Германский фронт, но и на мировые военно-политические действия.
Но об этом, о самих событиях, информация в последующих главах. Надо сказать, что в Кремль поступали предупреждения от ведущих политиков Англии и США о подготовке Германией нападения на СССР, о сосредоточении на его границе ударной силы Вермахта ‑ танковых дивизий. Так, 19 апреля 1941 года У. Черчилль информировал И.В. Сталина, что немцы, после 20 марта, начали переброску в южную часть Польши трех из находящихся в Румынии пяти бронетанковых дивизий. Предупреждение на этот счет было сделано также заместителем государственного секретаря США С. Уэллесом в беседе с полномочным представителем СССР в Вашингтоне К.А. Уманским в начале 1941 года. Кроме того, за две недели до нападения Германии на СССР, было заявление Ф. Р. Рузвельта о том, что если только Сталин не спровоцирует войну, то США будут на стороне Советского Союза. Это являлось фактом огромного значения, и поэтому Сталин старался всячески избегать любых обвинений в провокации и во многом жертвовал боевой готовностью советских войск, принеся их в жертву политическим интересам.
Можно много спорить, но его действия на тот момент привели к тому, что летом 1941 года Англия и США были вынуждены примкнуть к СССР в войне против Германии. Начала складываться антигитлеровская коалиция, которая оказалась решающей силой в разгроме и нацистской Германии, и милитаристской Японии, и фашистской Италии. Миролюбивая, спокойная и последовательная политика СССР оказала решающее влияние на западных руководителей. Уже 20 июня американский посол, выполняя поручение президента США Ф. Рузвельта, передал премьер-министру Великобритании У. Черчиллю, что в случае германского нападения на СССР, он выступит в поддержку «любой декларации, которую может сделать, приветствуя СССР как союзника». Превратится ли такая декларация в реальную помощь и действия зависело уже не от дипломатов, а от стойкости и самоотверженности советских людей в смертельной борьбе с беспощадным и сильным врагом, в том числе во многом и в Белоруссии. Высказывая советскому руководству предупреждения в отношении намерений нацистского руководства, готовясь стать военными союзниками СССР, правительства Англии и США при этом руководствовались, прежде всего, своими интересами. Спасение Англии зависело от того, будут ли силы Германии отвлечены на войну против СССР. США же видели возможность резкого ослабления своего империалистического соперника ‑ Германии в результате ожесточенной борьбы советских войск с вермахтом и хотели получить свободу действий на Тихом океане для ликвидации Японии, как своего конкурента в борьбе за Китай и ряда других стран. К тому же английская и американская информация не содержала чего-либо нового.
Советскому высшему руководству и командованию были известны нацистские планы войны против СССР, включая и план «Барбаросса», может быть не в деталях, но, в основном, точно.[6]
Обстановка продолжала накаляться до состояния скорого взрыва. СССР пытался всеми способами упредить его, или хотя бы отодвинуть, на несколько недель или пару-тройку месяцев. А там подходит осень, затем зима -и кто, как и зачем будет воевать с Советским Союзом в это время года? Вероятность успеха для противника будет очень малой, а провала, поражения ‑ очень большой. Таким образом, выигрывался бы еще один год ‑ до лета 1942 года, и тогда можно было бы привести, если не в полный, то хотя бы в относительный порядок Красную Армию, нарастить вооружение, постепенно перевести народное хозяйство на военные рельсы. И.В. Сталин говорил в 1942 году У. Черчиллю в Москве: «… я думал, что мне удастся выиграть месяцев шесть или около этого». Но курс в Берлине был взят только на молниеносную и победоносную войну-блицкриг. 20 июня советское правительство передало в МИД Германии через своего посла текст ноты о неоднократном нарушении советской границы немецкими самолетами и предложило затронуть в беседе с Риббентропом или его заместителем вопросы советско-германских отношений во всей их совокупности. В ответ было молчание германской стороны на ноту, так и на сообщение ТАСС о подтверждении «мирных намерений Германии».[7]
В статье М. Маркаряна, опубликованной 20 апреля 2005 года в журнале «Самиздат»: «Каких событий, ждал Сталин 22 июня 1941 года? Что произошло 22 июня 1941 года?» говорится, что рассказал незадолго до своей смерти личный переводчик Сталина В.М. Бережков об одном из документов секретной переписки Сталина и Гитлера накануне начала войны. Он сказал: «21 июня получили телеграмму от Сталина. Он предлагает встречу с Гитлером. Он понимает: война принесет несчастье двум народам, и чтобы избежать этого, нужно немедленно начать переговоры, выслушать германские претензии. И.В. Сталин был готов на большие уступки: транзит немецких войск через нашу территорию в Афганистан, Иран, передачу части земель бывшей Польши. Деканозов (посол СССР в Берлине) поручил мне дозвониться до ставки Гитлера и передать все это. Но меня опередил телефонный звонок: нашего посла просили прибыть в резиденцию Риббентропа. Риббентроп: «Фюрер решился на упредительную войну против СССР, наши войска уже перешли границу». О том, что важная государственная телеграмма была получена 21-го числа, Бережков сообщал в советское время, но о содержании молчал, как «рыба». [8]
Насколько правдива данная публикация, сказать довольно трудно. Но то, что за последующие годы никем она не опровергнута, заставляет задуматься. Следует также учитывать, что данный документ вполне соответствует лихорадочным попыткам советской стороны любой ценой сохранить мир и втянуть Берлин в переговоры, и неплохо согласуется с официально признанными шагами Москвы во второй половине июня, перед началом войны. А об ожидании встречи лидеров СССР и Германии в июле писал сам Гитлер в письме от 14 мая 1941 года Сталину, которое сегодня уже известно, стараясь максимально запутать и обмануть советское руководство накануне скорого вторжения в СССР.
Гитлеровское руководство придавало первостепенное значение дезинформации политического и военного руководства СССР о планах войны, о ее сроках, о направлении и силе ударов Вермахта, о своих требованиях ‑ экономических и политических, о готовящейся агрессии Германии по отношению к другим странам, о запланированной высадке немецких войск на Британские острова летом 1941 года. Нацисты хорошо понимали, что полностью скрыть сосредоточение многомиллионной армии, тысяч танков и самолетов, десятков тысяч орудий и минометов у границы СССР невозможно, но можно придать им меньший размах, скрыть действительные цели, попытаться переключить внимание на другие, невоенные проблемы, создать иллюзию надежды на будущие мирные переговоры.
Главным условием победы в блицкриге гитлеровские стратеги считали внезапность нападения. Высшее командование Вермахта. (ОКВ) издало две директивы ‑ от 15 февраля и 12 мая 1941 года, о проведении мероприятий «по дезинформации советского военного командования». Первоначально, в период с 15 февраля по 14 марта, надлежало поддерживать версию, что руководство рейха еще не решило, где начать весеннее наступление ‑ против Греции, Англии или в Северной Африке. Во второй период, с середины апреля, когда замаскировать переброску десятков дивизий на восток будет уже невозможно, его (блицкриг) хотели представить отвлекающим маневром, с целью скрыть «последние приготовления для вторжения в Англию».
По линии МИД Германии, а также с помощью тех лиц, которые, так или иначе, контактируют с советским посольством, распространяли слухи о желании Германии получить на длительный срок в аренду Украину, или, оно будет настаивать на значительном участии в экономике Бакинских нефтепромыслов, или потребует право прохода немецких дивизий через Украину и Кавказ в Иран, Турцию и Ирак. Через двойного агента под псевдонимом «Лицеист» латышского эмигранта ‑ журналиста О. Берлинкса, работавшего, якобы, на резидента советской разведки в посольстве СССР А.З. Кобулова, а на самом деле на штандартенфюрера СС Р. Ликуса, шла дезинформация. «Лицеист» сообщал, а его информация передавалась в Москву, что взоры фюрера и его генералов якобы обращены в сторону Ближнего и Среднего Востока, других регионов, но только не России. [9]
Сыграла свою роль в дезинформации и ситуация вокруг Турции. Она колебалась между Германией и Англией. В Генеральном штабе Вермахта были разработаны в феврале 1941 года подробнейшие планы вторжения на Ближний Восток через Турцию и далее в Ирак с целью захвата источников нефти. Они создавались параллельно с планом «Барбаросса». Для «убеждения» Турции вермахт сосредоточил на границе с ней 15 дивизий. По плану, вторжение в Турцию должно было произойти весной-летом 1941 года и носило название «Анатолийская операция». Все это давало Москве основание предполагать, что войска Германии постепенно сосредотачиваются и увеличиваются не против СССР, а для захвата Ближнего Востока с нефтью. Это подтверждали и сведения Разведуправления Генерального штаба Красной Армии в спецсообщении от 15 мая: «Перегруппировка немецких войск за первую половину мая характеризуется, … дальнейшим усилением сил для действий против Англии на Ближнем Востоке, в Африке и на территории Норвегии». Хотя в этом сообщении и указывается на увеличение группировки Вермахта против СССР на протяжении всей, западной и юго-западной, границы, но основным районом сосредоточения немецких войск указывается на южные регионы ‑ южная часть генерал-губернаторства (так гитлеровцы называли Польшу), Словакии и северную часть Молдавии. Гитлер предоставил Сталину секретные материалы: детальные планы германского нападения на Турцию, как доказательство полного к нему доверия и что дивизии Вермахта двинутся не на СССР, а только на Восток и далее. Но в Москве не знали о прекращении в конце мая подготовки «Анатолийской операции», а 18 июня Германия без огласки подписала договор с Турцией о дружбе и ненападении, обезопасив себе южный фланг в войне с СССР. Из Турции в Германию стали поставлять значительное количество продовольствия, марганец для выплавки высококачественной стали. Турецкое правительство после агрессии Германии против СССР гарантировало немецким войскам беспрепятственный проход через свою территорию, а осенью 1941 года, ожидая скорого падения Москвы, готовилось напасть на советское Закавказье. В мае 1941 года, когда началась переброска большого количества немецких войск и боевой техники в Восточную Пруссию по плану «Барбаросса» Гитлер объяснял все это необходимостью маскировки и указывал Кремлю на сложности Ближневосточной операции. Вся надежда нацистов была только на внезапность и чрезвычайную силу первого удара Вермахта по Красной Армии. Еще 18 декабря в подписанном Гитлером плане войны с СССР требовалось максимально маскировать прибытие войск на советскую границу и развернуть строительство оборонительных укреплений с марта 1941 года, чтобы создать впечатление у СССР, что Германия опасается нападения со стороны Красной Армии и готовится к защите, абсолютно не думая о нападении самой.
Но Сталин и советское военно-политическое руководство мало доверяло разным слухам и осторожно относилось к часто противоречивым донесениям своей разведки. Убеждали только факты и реальные действия. И вполне реальным казалось смещение гитлеровской агрессии в южном направлении ‑ мимо СССР. Второго марта немецкие войска вступили в Болгарию, а 29 апреля оккупирована материковая часть Греции, в мае захвачен в ходе воздушно-десантной операции стратегически важный остров в Средиземном море Крит, греческие и турецкие острова в Эгейском море. В Северной Африке весной 1941 года высаживается немецкий экспедиционный корпус под командованием генерала Э. Роммеля и рвется через Ливию в Египет. В Генеральном штабе Германии по указанию фюрера разработан план завоевания Афганистана и вторжения с его территории в Индию ‑ «жемчужину Британской короны», с датой проведения операции ‑ сентябрь. Под руководство Германии перешли, присоединившись к «тройственному пакту», Румыния, Венгрия, Болгария, в которые были введены немецкие войска.
Разве эти факты, на первый взгляд, не убеждали в военной экспансии Германии в южном направлении? А то, что дивизии Вермахта сосредоточены на северо-западных и западных границах СССР в Финляндии, Восточной Пруссии, Польше ‑ это все мелочи, не стоит волноваться, скоро они оттуда уйдут то ли для высадки в Англию, то ли в Турции ‑ так заявляют в Берлине. Фюрер вкрадчиво намекает Москве, что, во-первых, надежда на мирное урегулирование советско‑германских противоречий сохраняется, а, во-вторых, наращивание рейхом военных сил у советских границ преследует цель оказать политическое давление на Кремль с целью получения больших экономических выгод.
Из всего этого у советского руководства должен сформироваться четкий вывод ‑ в 1941 году никакой войны нацистской Германии с СССР не будет, а вероятно в 1942, но не факт. В 1943 году ‑ возможно. Таким образом, год, а то и два, сохранится мирное небо ‑ спите спокойно, не тревожьтесь. Главное в такой дезинформации, что она во многом соответствовала нашим надеждам и планам руководства на укрепление обороноспособности страны. А всего было проведено немцами осенью 1940 ‑ весной 1941 года до 70 различных дезинформационных операций.[10]
В мае 1941 года, желая максимально обмануть советское руководство и запутать советское руководство, к проведению работы по дезинформации подключился сам Гитлер. С этой целью он 14 мая обращается с письмом о перспективах развития событий в Европе и сосредоточении немецких войск у советских границ к Сталину. Насколько сегодня об этом известно, письмо было вторым посланием фюрера германского рейха вождю советского народа и руководителю единственной и правящей политической партии в СССР. Первое было в январе 1941 года, уже после утверждения плана «Барбаросса», в котором содержались призывы к укреплению связей воюющей Германии и нейтрального СССР в области торговли, экономики и учета взаимных интересов, а также предложение о личной встрече ‑ где-то летом 1941 года, для решения имеющихся проблем в отношениях двух стран. Подчеркнуто выражалось миролюбивое отношение нацистского руководства к Советскому Союзу и готовность развивать равноправные связи. Первое послание было передано через послов. Что и как, отвечал Сталин Гитлеру на это послание, неизвестно и по сей день. Да и о тексте послания Гитлера 14 мая 1941 года стало известно только в июне 2008 года, через 67 лет. Вот он: «Я пишу это письмо в момент, когда я окончательно пришел к выводу, что невозможно достичь долговременного мира в Европе ‑ не только для нас, но и для будущих поколений без окончательного крушения Англии и разрушения ее как государства. Как вы хорошо знаете, я уже давно принял решение осуществить ряд военных мер с целью достичь этой цели. Чем ближе час решающей битвы, тем значительнее число стоящих передо мной проблем. Для массы германского народа ни одна война не является популярной, а особенно война против Англии, потому что германский народ считает англичан братским народом, а войну между ними ‑ трагическим событием. Не скрою от Вас, что я думал подобным же образом и несколько раз предлагал Англии условия мира. Однако оскорбительные ответы на мои предложения и расширяющаяся экспансия Англичан в области военных операций, с явным желанием втянуть весь мир в войну, убедили меня в том, что нет пути выхода из этой ситуации, кроме вторжения на Британские острова. Английская разведка самым хитрым образом начала использовать концепцию «братоубийственной войны» для своих целей, используя ее в своей пропаганде – и не без успеха. Оппозиция моему решению стала расти во многих элементах германского общества, включая представителей высокопоставленных кругов. Вы, наверняка, знаете, что один из моих заместителей, герр Гесс, в припадке безумия вылетел в Лондон, чтобы пробудить в англичанах чувство единства. По моей информации, подобные настроения разделяют несколько генералов моей армии, особенно те, у которых в Англии имеются родственники.
Эти обстоятельства требуют особых мер. Чтобы организовать войска вдали от английских глаз и в связи с недавними операциями на Балканах, значительное число моих войск, около 80 дивизий, расположены у границ Советского Союза. Возможно, это порождает слухи о возможности военного конфликта между нами. Хочу заверить Вас -и даю слово чести, что это неправда… В этой ситуации невозможно исключить случайные эпизоды военных столкновений. Ввиду значительной концентрации войск, эти эпизоды могут достичь значительных размеров, делая трудным определение, кто начал первым. Я хочу быть с Вами абсолютно честным. Я боюсь, что некоторые из моих генералов могут сознательно начать конфликт, чтобы спасти Англию от ее грядущей судьбы и разрушить мои планы. Речь идет о времени более месяца. Начиная, примерно, с 15 ‑ 20 июня, я планирую начать массовый перевод войск от Ваших границ на Запад. В соответствии с этим, я убедительно прошу Вас, насколько возможно, не поддаваться провокациям, которые могут стать делом рук тех из моих генералов, которые забыли о своем долге. И, само собой, не придавать им особого значения. Стало почти невозможно избежать провокации моих генералов. Я прошу о сдержанности, не отвечать на провокации и связываться со мной немедленно по известным Вам каналам. Только таким образом мы можем достичь общих целей, которые, как я полагаю, согласованы. Ожидаю встречи в июле. Искренне Ваш, Адольф Гитлер». [11]
До начала войны оставалось 38 дней. С полным напряжением работали железные дороги, перебрасывая войска, танки и артиллерию, боеприпасы на пограничные станции, на аэродромы приземлялись тысячи самолетов, дивизии выдвигались в районы сосредоточения перед атакой. Зачем нужно было такое письмо Гитлера Сталину в это время? Все определялось директивой № 121 (план «Барбаросса»). В ней четко говорилось: «Решающее значение должно быть придано тому, чтобы наши намерения напасть не были раскрыты». В связи с этим ставка делалась, прежде всего, на сохранение замысла войны, введение Советского Союза в заблуждение, быстроту развертывания больших масс немецких войск у границ СССР, нанесения внезапного удара по не подготовившимся советским войскам и захвата с первых часов войны стратегической инициативы. Тем более, что в Берлине хорошо знали силу и разветвленность советской разведки и, как докладывал генеральный штаб Вермахта Гитлеру, после 15 июня очень сложно будет сохранить в тайне военные приготовления против СССР. Именно поэтому в письме Гитлера указываются даты – 18 по 20 июня, как начало планируемой переброски войск на Запад для решающего удара по Англии.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
ВОЕННАЯ ГРОЗА НАДВИГАЕТСЯ
Как же готовилась гитлеровская Германия к войне СССР? На Западе, особенно в ФРГ, в исторических исследованиях и в военно‑научных работах, а также в мемуарах нацистских генералов, содержатся сетования на то, что Германия плохо приготовилась к войне, не развернула в 1941 году на полную мощь свою военную промышленность, недостаточно произвела танков, самолетов, орудий и минометов, мало было сформировано дивизий Вермахта, Гитлер и его генеральный штаб недооценили силу советских войск, находящихся в приграничных округах, что и привело к срыву плана «Барбаросса»».
Так ли это? Известные цифры и факты говорят иное. В первую очередь экономика, которая являлась базой для ведения как успешной наступательной, так и оборонительной войны. Сравним основные экономические показатели Германии и СССР в 1940 году (в миллионах тонн) ‑ производство стали ‑ 31,8 и 18, чугуна – 25 и 15, угля 439 и 165, проката 26 и 13. Кроме этого, в Германии станочный парк, в промышленности, составлял 1 миллион 694 тысячи единиц оборудования против 710 тысяч металлорежущих станков СССР. Электроэнергии в Германии было произведено 77 миллиардов киловатт часов против 46 в СССР. Германия к 1941 по главным промышленным показателям вышла на второе место в мире после США. Так что, Третий рейх к лету 1941 имел мощный фундамент экономики, превосходивший экономику СССР в 2-2,5 раза и для ликвидации этого разрыва СССР требовалось еще не менее двух мирных пятилеток. [12]
Другое дело, что эффективность планово-командной социалистической системы была выше государственно – капиталистической системы нацистской Германии, опиравшейся на крупные частные монополии, мелкий и средний капитал, а также на помещичьи – юнкерские хозяйства в аграрном секторе. Готовясь к новой мировой войне с целью завоевания мирового господства, в первую очередь против СССР, гитлеровский режим с 1933 по 1939 годы развязал кровавый террор ‑ бросил в тюрьмы и концлагеря до миллиона немцев, убил десятки тысяч антифашистов, сумел отравить человеконенавистнической идеологией расового превосходства души большинства из 70 миллионов немцев. Он укрепил свои позиции в глазах мелкой буржуазии, рабочих, крестьян, загипнотизированных успешными завоеваниями вермахтом небольших стран Европы без больших жертв, их ограбления и поднятия за этот счет жизненного уровня населения Германии при бешеном росте прибылей монополий от огромных заказов. Всячески культивировалась ненависть к евреям и славянам, презрение к другим народам, единства «арийской расы господ» и непобедимости Вермахта.
Вооруженные силы Германии к лету 1941 года были наиболее сильными, обученными и хорошо вооруженными в мире, а их офицерский состав являлся высококвалифицированным и опытным. Десятки миллионов немцев осознанно поддерживали агрессивные действия нацистов, которые путем безудержного террора, игры на самых низменных чувствах и предрассудках, обманом и обещаниями «райской жизни для немцев» за счет других народов, сумели привлечь их на свою сторону и убедить в правильности и обоснованности политики агрессии и захвата «жизненного пространства». Находившиеся на свободе антифашисты ушли в глубокое подполье, были слабо организованы, не было единства, и они не пользовались поддержкой у большинства населения. Гитлеровскому режиму удалось создать сплоченную вокруг него Германию.
Она и ее союзники, и оккупированные страны Европы, превосходили СССР и по численности населения ‑ 283 миллиона человек против 194 миллионов (в границах по состоянию на 22 июня 1941 года), что не могло не отразиться и на соотношении количества трудовых ресурсов и на мобилизационных возможностях. Так как миллионы немцев были призваны в ряды все разрастающегося Вермахта, военно-воздушные силы, в другие военные формирования, а также направлены в военную промышленность, то вставал вопрос, кто будет работать на стройках, в угольных шахтах, в сельском хозяйстве и так далее. Ответ был в чисто нацистском духе ‑ в принудительном порядке ввезли в Германию в 1940–1941 годах, до 22 июня, свыше трех миллионов иностранных рабочих, еще в качестве подневольной рабочей силы были использованы несколько миллионов военнопленных, в основном, из Польши и Франции. Этим был значительно расширен военно-промышленный комплекс: если в 1939 году в нем было занято около 2,5 миллиона человек, то в мае 1941 года их численность возросла до 5,5 миллиона человек.[13] Значительно увеличились, как общая численность Вермахта, так и число вновь формируемых дивизий. Уже летом 1940 их было 40. На восток рейха было передислоцировано три армии в количестве до полумиллиона солдат и офицеров. Удвоилось число дивизий сухопутной армии, вновь сформировано 14 танковых и 10 моторизованных дивизий ‑ основной ударной силы Вермахта. Произошло резкое увеличение вооружения армии, и ее автотранспортных возможностей с использованием оружия, боеприпасов и снаряжения 180 разбитых немцами противников Германии. Трофейными машинами были оснащены 94 дивизии Вермахта, что сильно увеличило подвижность и маневренность гитлеровских войск. К лету 1941 года во всем мире не было армии более укомплектованной боевой техникой и транспортом. С сентября 1939 года по июнь 1941 численность Вермахта возросла более чем втрое ‑ до 8,5 миллиона человек. Для сравнения: к лету 1941 года Красная Армия насчитывала в целом более 5,2 миллионов человек.
Опираясь на мощную экономику, и имеющиеся трудовые ресурсы, Германия в 1940 году выпустила 10 тысяч 250 самолетов, 2 тысячи 200 танков и бронемашин, 5 тысяч 900 орудий калибром 75 и более миллиметров, 1 миллион 351,7 тысяч винтовок, до 171 тысячи пулеметов. Проходил процесс насыщения армии автоматическим оружием. Если в 1940 году германские оружейные заводы выпускали всего 175 тысяч автоматов, то в 1941 году уже 325 тысяч. Наращивался выпуск танков и штурмовых орудий (самоходных артиллерийских установок). Так, в первой половине 1941 года было выпущено еще 1 тысяча 366 танков и 255 штурмовых орудий. Кроме того, нацисты поставили на службу своей военной машине и трофейную бронетехнику. Они захватили в Чехословакии 1 тысячу 200 танков, еще около 3 тысяч им досталось после разгрома английских и французских войск в 1940 году. Это была, в целом, колоссальная военная мощь.
Гитлера и его генералов можно обвинить в чем угодно, но не в том, что к войне против СССР они плохо подготовились. [14]
Как же реагировал Советский Союз, его руководство на явно агрессивный курс нацистской Германии, резкое усиление сил Вермахта и возможностей ее экономики? Нельзя забывать, что Белоруссия была неотъемлемой частью Советского Союза и проводила внутреннюю политику в полном соответствии с указаниями Москвы. Республика поставляла в общесоюзный фонд значительное количество продуктов сельского хозяйства, имеющегося сырья для легкой и пищевой промышленности, обладала важными транспортными возможностями ‑ железнодорожными и шоссейными дорогами, развивала сеть аэродромов для военно-воздушных сил Красной Армии, большое количество белорусов служило в советских войсках. Широко развивалась не только текстильная и обувная промышленность, но и завершилось строительство танкоремонтного завода в Минске и Могилевского авиационного. Благодаря успешной индустриализации и создания сильной экономической базы, значительно выросло производство боевой техники. Только самолетов было выпущено 15 тысяч 735, в том числе 5 тысяч 629 современных марок, ничем не уступающих машинам ВВС Германии. Нарастал выпуск боевых машин и в танковой промышленности. Если в 1940 году было выпущено 358 тяжелых и средних танков (КВ и Т-34), то в первом полугодии 1941 года их было выпущено 1 тысяча 503. Но наряду с новыми танками продолжался выпуск и старых моделей танков (БТ и Т-26). Танк Т-34 в 1941–1942 годах был лучшим средним танком в мире, а тяжелый танк КВ являлся самым мощным. У Германии таких танков не было вообще. В западных приграничных округах СССР находилось более 30 тысяч орудий и минометов, а вермахт для боев на Востоке имел 31 тысячу. Численность Красной Армии к началу войны достигла 5,5 миллионов человек.
Так что ни количественного, ни качественного превосходства боевой техники Вермахт перед Красной Армией не имел. Почему СССР, имея меньшую экономическую базу, чем Германия, смог иметь примерное равенство в боевой технике? Это объясняется тремя причинами. Во-первых, более эффективное использование имеющихся ресурсов; во-вторых, из сельского хозяйства, в результате коллективизации и широкого внедрения сельхозмашин, были привлечены большие трудовые ресурсы, в-третьих, широкое использование принудительного труда (более 2 миллионов, заключенных в ГУЛАГе). В результате на начало Великой Отечественной войны возможности танковых и авиационных заводов СССР в 1,5 раза превосходили возможности германской промышленности. Была укреплена трудовая дисциплина. Указом Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 года все трудящиеся переходили на восьмичасовой рабочий день и семи дневную рабочую неделю. Запрещался самовольный переход рабочих, служащих, инженерно-технических работников на другие предприятия и вводилась уголовная ответственность за опоздания или прогулы по месту работы, помогло высоким темпам развития оборонной промышленности. Росли и расходы на выполнение программ обеспечения обороны страны. В 1940 году на это было направлено почти треть государственного бюджета страны, а в 1941 году 43,4%, что позволяло ускорить развитие оборонной промышленности.
Так что руководство СССР отнюдь «не сидело, сложа руки», а принимало действенные контрмеры, стараясь обуздать все усиливающегося нацистского агрессора. Но не все смогли сделать, что было необходимо. В результате мобилизационные потребности Красной Армии удовлетворялись полностью только по винтовкам и пулеметам, и на 90% в тяжелой артиллерии. Недостаточным было обеспечение армии минометами, автоматическим стрелковым вооружением, мелкокалиберными зенитными пушками. Нужно иметь в виду, что на новые типы современной, на то время, боевой техники и вооружения приходилось всего 15-18% от общей численности. Основная же часть боевой техники все еще оставалась старой.
На что еще рассчитывало нацистское руководство, готовясь к войне с Советским Союзом и надеясь на быстрый разгром Красной Армии? В первую очередь на нашу слабую организованность и недостатки в подготовке командных кадров в армии, на незавершенность перевооружения советских войск на современные виды оружия.
Так видный офицер Генерального штаба Вермахта полковник А. Кинцель докладывал своему командованию еще за полгода до начала войны: «Сила Красной Армии ‑ в большом количестве вооружения, непритязательности, закалке и храбрости солдат. Слабость заключается в неповоротливости командиров всех степеней, привязанности к схеме и повсеместно ощутимом недостатке организованности». При обсуждении плана «Барбаросса» в Ставке Гитлера 3-го февраля 1941 года начальник штаба сухопутных сил Ф. Гальдер докладывал: «Количественное превосходство у русских, качественное ‑ у нас» и пояснил: «У противника много танков, но плохих, наскоро собранная техника. Артиллерией русские вооружены нормально. Командование артиллерией неудовлетворительное» Начальник разведывательного управления Генштаба Вермахта К. Типпельскирх отмечал: «Отборные командные кадры русских пали жертвой широкой политической чистки в 1937 году. Русско-финская война вскрыла недостаточную тактическую подготовку среднего и младшего командного звена…. Казалось невероятным… чтобы эти недостатки… могли быть ликвидированы в короткий срок».[15]
Свою тяжелую и крайне отрицательную роль сыграли массовые политические репрессии 1937 ‑ 1938 годов, которые сильно затронули командный состав Красной Армии. Сами репрессии были вызваны крайне ожесточенной борьбой в правящих кругах СССР, в руководстве вооруженных сил, в партийном, комсомольском, профсоюзном, идеологическом аппарате властей на союзном, республиканском, областном, городском и районном уровнях. Борьба шла как за различные модели построения социализма в СССР, так и за личное положение и лидерство в сложившемся к середине тридцатых годов бюрократическом командно-принудительном строе, отходе от принципов хотя бы частичной демократии и от коллективного руководства, беспощадном подавлении не только инакомыслящих, но даже сомневающихся. И все это происходило в условиях обостряющейся международной обстановки, резкого возрастания угрозы большой войны.
Во внутриполитической острой борьбе потерпела поражение группа М.Н. Тухачевского и других видных военных, а победила группа И.В. Сталина, и поддерживающая ее группировка части военных и партийных деятелей. Эта группа установила в стране свою единоличную власть, подавляя путем репрессий всех несогласных, колеблющихся, в будущем, возможно, потенциально опасных власть предержащим. Значительную роль в расширении репрессий играли карьеризм и зависть к более успешным, а также личные счеты. Только с мая 1937 года по сентябрь 1938 года было репрессировано или уволено 39 тысяч 761 командир и политработник Вооруженных Сил. Репрессии смели всех командующих военными округами, на 90% был обновлен состав их заместителей, помощников, начальников штабов, начальников родов войск и служб, на 80% ‑ руководящий состав корпусных управлений и дивизий, на 91% командиры полков, их заместители и начальники штабов. Были репрессированы также многие ученые, конструкторы военной техники, преподаватели военных академий и училищ, а их труды изъяты из обращения как «вражеские».
В результате в 1941 году недостаток командных кадров, только в сухопутных войсках, составляла 66 тысяч 900 человек. Но это было связано не только с репрессиями, но и со значительным увеличением численности Красной Армии, которая выросла за два предвоенных года почти в 3,5 раза. В итоге ‑ падение качественного уровня военной подготовки командиров войск. Накануне войны только 7% командиров Вооруженных Сил СССР имели высшее военное образование, а 37% не прошли полного курса обучения даже в средних военно-учебных заведениях. Те же процессы происходили в звене полк – дивизия. В 1940 году 200 командиров полков имели за плечами только курсы младших лейтенантов. Дважды Герой Советского Союза Маршал А.М. Василевский, начальник Генерального Штаба Красной Армии с июня 1942 года отмечал: «Без 37 года, возможно, и не было б вообще войны в 1941 году». Несомненно, то, что решение Гитлера начать войну с СССР в 1941 году, в существенной степени базировалось и на оценке масштабности уничтожения военных кадров Красной Армии. Мало того, что армия, начиная с полков, была обезглавлена, она была еще и, во многом, морально разложена.
Принуждение, насилие, репрессии, порождавшие атмосферу страха, сковывали инициативу и командиров, и красноармейцев, резко снижали творческий потенциал Красной Армии. Все это трагически сказалось на начальном этапе Великой Отечественной войны.
Следовательно, вывод командования Вермахта, что способности и опыт вновь назначенного, часто не имеющего должной подготовки, высшего командного состава Красной Армии, не соответствует «требованиям командования крупными войсковыми соединениями» в немалой степени соответствовало действительности. Капитаны, нередко, становились командирами дивизий, потому, что все, кто были выше, или расстреляны, или арестованы и брошены в лагеря ГУЛАГа, или «вычищены» из армии, как недостаточно благонадежные. Люди, не имевшие опыта командования дивизиями, становились командующими армиями и военными округами. Во многом причины неудач и поражений наших войск в первый период войны и в этом. В документах генштаба Вермахта привлекается внимание к тому, что и высший и низший командный состав советских войск отличается недостатком опыта и знаний, самостоятельности и инициативы. В тоже время отмечается хороший уровень воспитания и обучения сержантского состава. Высоко оценивается простой солдат, а их было огромное большинство. Он характеризуется твердым и непритязательным, храбрым и волевым. В отношении танковых войск гитлеровцы вынужденно отмечали, что танковые соединения в численном отношении сильны, частично вооружены современными машинами и боеспособны, но вряд ли смогут в достаточной степени быстро обеспечить восполнение людских и материальных потерь. Об артиллерии указывали на то, что она лишь частично оснащена современными видами вооружения и на многих участках фронта в начале войны создалось впечатление о ее полном отсутствии.[16]
Большое внимание гитлеровское руководство уделяло получению достоверных сведений о силах Красной Армии с помощью разведки, в основном с помощью агентуры. Ее вербовали на основе материальных благ за передаваемые сведения. Как отмечал гитлеровский генерал-лейтенант Г. Пикенброк в качестве этих материальных благ выступали водка, продукты питания, отдельные вещи, одежда и, конечно, деньги.
Часть агентуры забрасывалась в тыл Красной Армии путем нелегального перехода сухопутной границы, часть при помощи авиации с парашютным десантированием. Завербовывали и жителей пограничных сел. Число агентов, возвратившихся обратно составляло почти 50% от заброшенных, а остальных часто задерживали и разоблачали пограничники, военные контрразведчики, территориальные органы государственной безопасности, сотрудники НКВД на транспорте, при выявлении фальшивых документов во время проверки их у граждан. Несмотря на значительные потери, завербованная агентура и обратно вернувшиеся агенты, часто добывали ценные для командования Вермахта сведения ‑ агентов было не десятки, а сотни. Немецкое командование даже из разрозненных и частичных данных, обобщая и анализируя их, получало ценные и нужные ему сведения, хотя и эта разведывательная информация агентов нередко носила ориентировочный характер.
Так, из находившихся в западных приграничных округах, из 170 стрелковых дивизий немецкая разведка выявила 146, из 35 кавалерийских дивизий и 2-х бригад агенты насчитали 26,5, из 60 танковых и механизированных дивизий выявили 35. В Генеральном штабе Вермахта, в военной разведке (Абвер), конечно, кое-что знали, но далеко не полностью о силах Красной Армии. Хотя, нужно признать, что в ЗапОВО (территория Беларуси) гитлеровские шпионы сумели выявить расположение и численность многих воинских частей, получить сведения о предприятиях оборонной промышленности, о состоянии и пропускной способности коммуникаций.[17]
С вражеской агентурой вели беспощадную борьбу. В мае 1941 года, в связи с обострением обстановки, личный состав органов госбезопасности БССР уже работал в условиях особого положения. В этот период, чекистами, в итоге активных и сложных розыскных мероприятий в Брестской, Белостокской и других областях были выявлены и разоблачены многие, хорошо подготовленные агенты немецких спецслужб. У некоторых шпионов и диверсантов, кроме оружия и взрывчатки был изъят сильнодействующий препарат сибирской язвы, который предполагалось использовать для возбуждения болезни у лошадей, коров, овец и других животных. За два дня до войны, то есть 20 июня, в ЦК Компартии Белоруссии, наркомом государственной безопасности, М.Ф. Цанава, сообщалось, что на территорию СССР немцами осуществлена заброска диверсантов. В результате работы органов госбезопасности, только на Минском направлении в период с 18 по 22 июня 1941 года были захвачены или уничтожены несколько десятков разведывательно-диверсионных групп Абвера (военной разведки Вермахта).
О задачах агентов нацистских спецслужб, в связи с подготовкой агрессии против СССР, можно судить по полученному заданию, завербованным гестапо, и направленному на территорию Западной Белоруссии В.И. Дашкевичем, по национальности поляком, бывшим капралом польской армии и стражником Гродненской тюрьмы (до сентября 1939), проживавшему в городе Лида. Требовалось от него, совместно с другим агентом по имени Яник:
- Установить, на каких улицах, и под какими номерами домов в городе Гродно помещаются коммунистические и советские организации;
- Собрать сведения о настроениях местного населения и его отношение к советской власти;
3.Собрать подробные сведения о количестве частей Красной Армии расположенных в городе Гродно и, в особенности танковых частей, выяснить их нумерацию и типы танков, состоящих на вооружении.
Перед заброской они получили одну тысячу рублей и три килограмма сахарина. Разведданные Дашкевич должен был собрать путем личного наблюдения и осторожных бесед с местным населением. Он был задержан чекистами 9 мая 1941 года на станции Мосты Белостокской железной дороги.[18] Но, к сожалению, таких агентов было немало и не все они вовремя были обезврежены..
Руководство немецкой разведки получало разведывательную информацию о расположении советских частей, аэродромов и количестве самолетов на них, системе противовоздушной обороны, о местах ангаров с бронетанковой техникой, о дислокации различных складов.
Накануне войны на западных границах СССР были развернуты 10 авиаразведывательных эскадрилий, снабженных очень точной и чувствительной фототехникой, где были собраны лучшие летчики и наблюдатели. Авиаразведка давала точные и достаточно полные данные о советских войсках и боевой технике.
Однако сведения требовались как можно чаще ‑ не реже одного раза в сутки, чтобы, сравнивая снимки за последующие дни, можно было увидеть происходящие изменения в расположении частей Красной Армии. И это проводилось в жизнь с типичной немецкой педантичностью. За период с 19 апреля по 19 июня 1941 года советской ПВО были зафиксированы 180 перелетов границы СССР немецкими самолетами. В среднем, три полета каждый день. Проводили детальную аэрофотосъемку всей территории от западной границы СССР на глубину 100‑150 километров. Нашим истребителям и зенитной артиллерии было запрещено открывать по немецким самолетам огонь, так как не хотели давать гитлеровцам повод для начала войны, а поэтому немецкие самолеты только вытеснялись за границу СССР, или принудительно сажали на наши аэродромы и потом возвращали немецкой стороне, и самолеты, и оборудование, правда без фотопленки, обратно. От наших ВВС, ПВО, пограничников требовалось только детально фиксировать места и время полетов, далее МИД СССР направлял в МИД Германии Ноты протеста и предлагал немцам прекратить провокационные полеты. Ноты протеста были направлены в Берлин и в апреле, и в мае, и в июне. Последняя такая Нота была передана в МИД Германии вечером 21 июня, когда танки Вермахта прогревали моторы и выдвигались к границе. Миролюбие вещь хорошая и полезная, но излишнее миролюбие вредно. В Кремле до последнего пытались если не предотвратить, то отсрочить нацистскую агрессию против Советского Союза. Фашистам предлог не всегда был нужен, особенно если нападение заранее спланировано. Особенно поучительна история с «Юнкерсом-52», который привез личное послание Гитлера Сталину от 14 мая 1941 года. О его перелете германо-советской границы 15 мая и беспрепятственном полете до Москвы никто из политического и военного руководства в тот день не был проинформирован. Нарком обороны СССР Тимошенко и начальник Генерального штаба Красной Армии Жуков, видимо, побоялись доложить об этом Сталину. Только 10 июня 1941 года, всего за 12 дней до войны, по этому факту был отдан секретный Приказ № 0035, который получили по списку командующие военными округами и еще небольшой круг военных чинов. Но Сталина в списке не было, хотя письмо он получил. Легко представить его реакцию на доклад о том, что фашистский самолет без всякого приглашения и сопровождения наших самолетов легко пересек западную границу СССР и беспрепятственно приземлился в Москве.
Что конкретно указывалось в этом Приказе? В нем говорилось: «15 мая 1941 года германский внерейсовый самолет Ю‑52 совершенно беспрепятственно был пропущен через государственную границу и совершил перелет по советской территории через Белосток, Минск, Смоленск в Москву. Никаких мер к прекращению его полета со стороны органов ПВО принято не было».
До начала войны оставалось всего 37 дней. В воздухе витает предчувствие неумолимо надвигающейся грозы, особенно это ощущали военные. Как же в этой обстановке несут службу силы противовоздушной обороны ЗапОВО? Читаем приказ дальше: «Посты ВНОС 4-й отдельной бригады ПВО Западного особого военного округа, вследствие плохой организации службы ВНОС, обнаружили, нарушивший границу, самолет, лишь тогда, когда он углубился на советскую территорию на 29 километров, но, не зная силуэтов германских самолетов (!) приняли его за рейсовый самолет ДС-3 и ничего о появлении вне рейсового Ю-52 не оповестили». Можно представить уровень боевой выучки в частях ПВО округа! Как явствует из Приказа то, что границу пересек Ю-52 знали в Белостоке, но… Белостокский аэропорт… также не поставил в известность командиров 4-й бригады ПВО и 9-й смешанной авиадивизии, так как связь с ними была прервана военнослужащими. Командование 9-й смешанной авиадивизии никаких мер к надлежащему восстановлению связи не приняло, а вместо этого сутяжничало с Белостокским аэропортом о том, кому надлежит восстановить нарушенную связь. Никем не остановленный Ю-52 (по классу самолет-разведчик), спокойно долетел до Смоленска и приблизился к Москве. Вот здесь наверняка должны были поднять эскадрильи перехватчиков?! Но ничего не произошло. Начальник штаба ВВС генерал-майор Володин и начальник первого отдела штаба ВВС генерал-майор Грендаль, зная о самовольном пересечении границы германским самолетом, разрешают ему сесть… И где?! ‑ на Московском аэродроме!
В принципе, если погода была хорошей, немецкие летчики могли разглядеть Кремль. Авторы Приказа, констатируя потерю бдительности, неблагополучное состояние системы ПВО ЗапОВО, никого не сняли с должности, ограничившись выговорами и постановкой на вид. Но этот полет сквозь главные силы наших ПВО, оказался страшным предвестником надвигавшейся грозы фашистского вторжения. И 22 июня сотни наших боевых самолетов были сожжены на десятках аэродромов и посадочных площадках, не успев даже подняться в воздух. Правда за такую «боеготовность» поплатились и Володин, и Грендаль. Маршал Жуков, видимо догадывался, что их расстрел был попыткой «спрятать концы в воду» и поэтому молчал об этой истории много лет.[19]
Какие данные, и в какое время, добывали подразделения советской разведки, находившиеся в Белоруссии в первой половине 1941 года? Сразу надо отметить, что конкретно от разведчиков наркомата госбезопасности БССР и от разведотдела штаба ЗапОВО сведения передавали и руководству ЦК Компартии Белоруссии, и в полном объеме пересылались в Москву. Так 5 апреля 1941 года руководитель компартии Белоруссии П.К.Пономаренко получил спецсообщение от наркома госбезопасности республики Л.Ф. Цанавы с пометкой «Совершенно секретно. Только лично». В нем указывалось, что с 4-го по 25 марта на железнодорожную станцию Волочин прибыло с Варшавского направления 62 военных эшелона, из них: 18 ‑ с пехотой, 10 ‑ с кавалерией, 8 ‑ с артиллерией, 26 ‑ с боеприпасами и продовольствием. В лесу близ местечка Хотылово располагается танковая часть, имеющая до 100 танков. Танки для маскировки зимой были выкрашены в белый цвет, а теперь покрашены в зеленый. Моторизованные части, и противотанковая артиллерия находились в лесах около города Бело–Подляска. Гитлеровцы всячески старались скрыть сосредоточение своих больших сил вблизи советско-германской границы. Советские разведчики смогли установить общую группировку германских войск против БССР, которая, ориентировочно, состояла к апрелю 1941 года из 26–27 пехотных дивизий, свыше одной мотодивизии, одной кавалерийской дивизии, трех кавалерийских бригад, и более двух авиаполков. Для возможного массового приема боевой авиации были построены новые аэродромы в районе города Демблин; около города Суволки, в районе деревень Соколовка, Подледь. Активно функционировал и военный аэродром в городе Демблин. Они строились и расширялись с прицелом на быстрый прием передислоцируемой с запада авиации.
Еще 20 июня под грифом «Совершенно секретно» в ЦК получили очень важное и ценное сообщение наркомата госбезопасности БССР о переброске германских войск из более отдаленных районов к советской границе. Разведданные получили, как от закордонной агентуры, так и путем разведывательного опроса нарушителей государственной границы и сведений от УПВ (Управление пограничных войск). Отмечались продолжающиеся интенсивные военно-мобилизационные приготовления немцев на сопредельной территории.[20]
Разведывательные органы НКГБ и Красной Армии правильно оценивали и фиксировали сведения о резком усилении, к началу июня, сосредоточении сил Вермахта. Так еще 5 июня 1941 года по информации штаба ЗапОВО против нашей 4-й армии, куда входили четыре пехотных, две танковые дивизии и одна смешанная авиадивизия, немцы сосредоточили на Брестском направлении, 15 пехотных и две моторизованные дивизии.
Крайне тревожное сообщение поступило 21 июня от командующего 3-й армией генерала В.И. Кузнецова. Он сообщал из Гродно, что вдоль границы вечером сняты проволочные заграждения, а в лесу слышен гул многочисленных моторов. Сообщения с этими сведениями за подписью начштаба округа В.Е. Климовских было направлено в Генштаб. Вечером 21 июня начальник разведотдела ЗапОВО С.В. Блохин лично проинформировал командующего округом Д.Т. Павлова, что по сообщениям разведки на границе очень тревожно и немецкие войска приведены в полную боевую готовность. Как отреагировал Павлов? Он ответил, что «этого не может быть и это чепуха, какая – то». Весь труд разведчиков был напрасен. Ибо принимать какие либо меры предосторожности было не велено.[21].
Почему? Ответ на этот вопрос будет дан позже, как и о причинах крайнего благодушия генерала Павлова.
Надо отметить, что еще в начале 1939 года был создан специальный 7-й отдел приграничной разведки в Разведуправлении Красной Армии. Весной 1941 года было созвано совещание начальников Разведотделов приграничных военных округов. На этом совещании была вскрыта вопиющая беспечность в подготовке к действиям в условиях войны. Агентурная разведка Разведотделов западных военных округов была недостаточно укомплектована кадрами. Большинство агентов являлись местными жителями, которые не имели доступа к важной информации. Да и агентурную разведку приграничных округов ориентировали на выявление подготовки Германии к нападению на СССР только с 24 мая 1941 года. Что же касается войсковой и радиоразведки Западных военных округов, то они также не были укомплектованы опытными кадрами, и недостаточно оснащены техническими средствами. То же можно сказать и о воздушной разведке. Вплоть до мая 1941 года она велась силами разведывательных авиаполков, имевших только 157 самолетов на всю советско-германскую границу от Балтийского, до Черного моря – явная переоценка возможности и оперативности получения сведений. Но, несмотря на все недостатки и трудности военная разведка давала важную информацию. Из спецсообщения Разведотдела ЗапОВО от 3 июня 1941 года: «В течение второй половины мая немцы увеличили свою группировку войск на 2–3 ПД (пехотных дивизий) и две бронетанковые дивизии СС. Особенно характерно прибытие артиллерийских частей, танковых подразделений и бронемашин. На основании ряда проверенных агентурных данных военная подготовка Германии против СССР за последнее время, особенно с 25 мая, проводится более интенсивно…» Разведотдел ЗапОВО на основании этих и других фактов предупреждает, что возможность начала военных действий против СССР не исключается в июне месяце. В разведсводке от 21 июня говорится: «1. По имеющимся данным, основная часть немецкой армии в полосе против Западного ОВО, заняла исходное положение. 2. На всех направлениях отмечается подтягивание частей и средств усиления к границе. 3. Всеми средствами разведки проверяется расположение войск у границы.[22]
Истекали последние часы мирного июня 1941 года. Особое внимание наши Разведотделы уделяли вероятному времени нападения Германии на СССР. Так, в сообщении НКГБ БССР от 29 мая 1941 года указывалось, что война Германии с СССР должна начаться в ближайшее время (из сведений во время разговора с секретарем «Российского Фашистского Союза» В. Ковицким). Сотрудник гестапо, некто Конечный, высказался так: «Не позднее, как 20 июня 1941 года, должна начаться война с Советским Союзом». Одиннадцатого июня 1941 года заместитель наркома госбезопасности БССР С.Т. Духович докладывал Первому Секретарю ЦК КП(б)Б П. Пономаренко, что по полученным агентурным материалам, предоставленными УПВ НКВД БССР и опросам нарушителей границы установлено, что среди населения, а также со стороны служащих германской армии и железнодорожников распространяются слухи, что война Германии и СССР должна начаться в конце июня месяца 1941 года.[23] Эта информация дублировалась в Москву.
А что Кремль – высшее политическое и военное руководство СССР и Красной Армии? В период «перестройки» и «победы демократии» внушались мысли о том, что во всем виноват Сталин: то он слишком верил Гитлеру и «Пакту о ненападении», то очень боялся Германии и Вермахта, то, по непонятным причинам, не доверял предупреждениям советской разведки, и плохо и мало готовил страну и армию к неизбежной войне. А в ответ на тревожные сигналы с мест успокаивал тем, что немцы выполняют все договоренности и никакой войны не будет, до последнего не верил в вероломство Гитлера, и не предпринимал необходимых мер для мобилизации на возможную агрессию нацистов. И лишь когда частично открылись архивы (в начале XXI-го века) и стали выходить более или менее достоверные воспоминания (без купюр) многих действовавших партийных, государственных и военных лиц, появились научные труды, опирающиеся на имевшиеся архивные материалы, стали создавать честные и объективные телепередачи о начальном и предвоенном периодах нашей общей истории ‑ появилась реальная возможность подробно исследовать, обобщать, анализировать и делать выводы, какими бы неприятными, горькими они не были бы, и не укладывающиеся в ту схему, которую нам навязывали много лет. Осознавали ли в Кремле всю опасность, грозящую СССР от Третьего рейха, какие предпринимались встречные контрмеры, чтобы не допустить нацистскую агрессию или, если она произойдет, дать решительный отпор. Частично о принимаемых мерах по укреплению промышленности и мощи Красной Армии уже говорилось ранее.
Известно, что для вторжения и захвата европейской части СССР немецким руководством были созданы три мощные группы Вермахта и войск, стран ‑ союзников Германии: «Север», «Центр», «Юг» и группировка армий восточной Финляндии с численность в 5,5 миллиона солдат и офицеров. На их вооружении находилось свыше 47 тысяч орудий и минометов, около 4300 танков и штурмовых орудий, 4980 боевых самолетов. [24]
Это была невиданная в истории войн колоссальная концентрация войск и боевой техники. Гитлеровская Германия, ее генералитет и высшее военно-политическое руководство сделали ставку на сверхмощный единый и внезапный удар по советским войскам, быстрый их разгром и последующий захват основных промышленных, сельскохозяйственных и добывающих районов Советского Союза, парализацию транспортных узлов и коммуникаций.
Что этому к 22 июня смогла противопоставить Красная Армия? СССР имел 303 дивизии: 198 стрелковых, 13 кавалерийских, 31 моторизованную, 61 танковую, 22 бригады ‑ общей численностью более 5,2 миллиона человек. В западных военных округах находилось 170 дивизий и 2 бригады. На их вооружении 13 тысяч танков (из них 8,8 тысячи исправных), 7,4 тысячи боевых самолетов, 46 тысяч 830 стволов артиллерии и минометов. Если сравнивать, то советские войска на западе страны уступали войскам Германии, и ее союзникам почти в два раза по численности. Но по танкам превосходили в 2,5 раза, в полтора раза по количеству самолетов, практически равны были по артиллерии и минометам.[25]
Так что если судить по такому показателю как количество, то никаких особо тревожных ожиданий не должно было быть, если, конечно, не учитывать качественное превосходство Вермахта, боевой опыт почти двух лет современной войны у гитлеровских войск, более лучшей авиации, умения правильно и быстро применять танковые соединения, высококвалифицированный офицерский корпус и хорошо обученный рядовой состав, лучшее обеспечение автотранспортом. Однако быстро догнать Вермахт по качеству войск было невозможно в тех конкретных условиях. Сталин и руководство СССР видели приближение войны, знали о сосредоточении немецких войск на западных границах, но хотели максимально ее оттянуть, чтобы лучше подготовиться к обороне страны. В Москву поступило более 100 сообщений от советских разведчиков о подготовке агрессии Германии.
В стране проводились определенные оборонительно-подготовительные меры, учитывая, хоть частично, информацию от разведорганов. В феврале 1941 года был утвержден новый мобилизационный план (МОБ-41). В соответствии с ним намечалось сформировать десятки новых дивизий. С учетом опыта, ведущейся Второй мировой войны, было принято решение о создании механизированных корпусов, о реорганизации ВВС, о создании дальнебомбардировочной авиации. В условиях весны – начала лета 1941 года были приняты дополнительные меры по усилению приграничных округов. Из Сибири, с Дальнего Востока, из Средней Азии выдвигались стратегические резервы в составе пяти армий (16-я, 19-я, 21-я, 22-я, 20-я) и одного корпуса. Одна армия и корпус направлены в Украину, еще одна в Прибалтику, а три армии в Белоруссию. Такое изменение выдвижения резервов, когда основная часть резервов направлена в Белоруссию на рубеж реки Днепр и Западной Двины, а не в Украину, было связано со следующим обстоятельством. И.В. Сталин, основываясь на добытых разведкой данных о плане генерала Маркса, отверг предложенный Генеральным штабом Красной Армии, которым тогда руководил маршал Б.М. Шапошников, план обороны западной границы. Не согласился он и с выводом Генштаба, что в случае нападения гитлеровской Германии, главный удар будет нанесен через Белоруссию на смоленско-московском направлении, как впоследствии и оказалось. [26]
Но когда весной 1941 года стало известно, что главные силы Вермахта сосредотачиваются севернее Полесья, никто не решился сообщить Сталину о его стратегической ошибке. Слишком сильно проявлялся «культ личности» ‑ Сталин не мог ошибаться! Для тех, кто думал, тем более говорил «не так», существовал НКВД, лагеря заключенных, а то и расстрел. Очень жива была среди военных память о репрессиях 1937–1938 годах. Хотя факты вещь упрямая и высшее военное командование решило «в рабочем порядке» часть сил с Украины перебросить в район Смоленска. Однако войска должны были прибывать туда и в Белоруссию только в первых числах июля. Правительство в начале 1941 года утвердило лишь план мобилизации и план строительства Вооруженных Сил на текущий год, что явно было недостаточно для отражения вторжения. Из почти 12 миллионов учтенных военнообязанных более четырех миллионов были необученными, не владели даже элементарными знаниями военного дела. Особенно острым был недостаток в пулеметчиках, минометчиках, артиллеристах, радистах водителей автомашин, трактористах, а также техников и инженеров.[27] Слабых участков было много.
Большое значение в 1940 году – первой половине 1941 года придавалось накоплению государственных ресурсов и мобилизационных запасов. Их объемы за полтора года возросли в два раза, что позволяло быстро вооружить и обмундировать несколько миллионов, призванных в ряды армии, и, в случае войны, обеспечить, хотя бы на несколько месяцев, работу многих предприятий оборонной промышленности. С конца мая 1941 года начался призыв 793 тысяч советских граждан из запаса «для прохождения учебных сборов». Так начиналась постепенная и частичная мобилизация, была задержана и демобилизация старослужащих Красной Армии в связи со сложной и опасной международной обстановкой. Это позволило, не привлекая внимания за рубежом, увеличить численность Красной Армии к концу июня 1941 года по сравнению с 1937 годом в три раза и превысить цифру состава армии более чем на пять миллионов человек. Для обучения сотен тысяч призывников и для командования ими, нужны были квалифицированные военные кадры. Откуда их взяли, прямо пишет в своих мемуарах один из руководителей НКГБ СССР П.А. Судоплатов: «Правда, половину из репрессированных военных чинов возвратили из тюрем и лагерей ГУЛАГа в армию, но их явно было недостаточно, чтобы управиться с обучением всей массы новобранцев.[28]
Отдельно принимались меры по обеспечению управляемости войсками пограничных округов, их безопасности и связи. Двадцать седьмого мая принимается решение о создании фронтовых полевых командных пунктов управления, хорошо защищенных от ударов авиации и вынос на них штабов округов, которые в случае войны сразу становились штабами фронтов. Срок готовности фронтовых пунктов, с 13-го июня. К сожалению, сроки строительства затягивались.
Так в Минске только в первый день войны инженерно-техническим работникам было поручено построить командный пункт-убежище. В бункере предполагалось сосредоточить центр обороны Минска. Было приказано сделать его из материалов особой прочности и оснастить новейшими средствами связи. Строители беспрерывно трудились несколько суток, не уходя домой на отдых. Но 24 июня строительство бункера было прекращено из-за приближения к городу немецких войск и начала эвакуации в сторону Могилева, включая командование ЗапОВО, руководства ЦК КПБ (б) и руководящих сотрудников.[29]
Интересная ситуация произошла в высшем советском руководстве 15 мая 1941 года. Располагая достоверными данными разведки о завершающейся подготовке Германии к нападению на СССР, Нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков встретились со Сталиным и представили на его рассмотрение проект директивы о приведении всех войск Красной Армии в полную боевую готовность. Было предложено нанести упреждающий удар по гитлеровским войскам, еще не успевшим окончательно сгруппировать силы и частью находившиеся еще на транспортных коммуникациях, когда их штабы были разбросаны, а авиация не собрана в единый кулак. Сам проект директивы подготовил заместитель начальника оперативного отдела Генштаба А.М. Василевский, будущий дважды Герой Советского Союза, маршал и с июля 1941 года начальник Генерального штаба Красной Армии, выдающийся военный стратег и опытнейший штабист. Этот проект директивы отнюдь не был случайным. Еще в марте 1941 года был разработан первый план контрудара по Вермахту в случае его вторжения в СССР. План имел название «Гром» и он должен был начаться, если Гитлер и его генералы решатся на агрессию против СССР, после 12 июня 1941 года. Когда стало ясно к середине мая, что подготовка войск не успевает к этому времени, был принят второй план контрудара под названием «Гроза». Его срок был отложен для лучшей и полной подготовки наших войск на период после десятого июля.[30]. Но Гитлер и его военно-политическое руководство ждать не стали и начали войну 22июня 1941 года. Однако Сталин не принял проект директивы от 15 мая. Почему? На наш взгляд, было несколько причин. Во-первых, вполне могла сложиться мировая антисоветская военная коалиция Германии и ее союзников с США и Англией, если бы Советский Союз стал зачинщиком войны с Германией. Для такого возможного поворота событий были определенные предпосылки: 10 мая в Англию перелетел заместитель Гитлера по нацистской партии Гесс, с которым уже велись переговоры и к чему они могут привести никто не знал; в США предпринимались меры явно антисоветского характера ‑ 15 января распоряжением президента Ф.Рузвельта вводились на импорт из США всех товаров «генеральные лицензии», а СССР их не получил, американские власти 7 мая задержали товары, закупленные в Аргентине и Уругвае. Как указывал госсекретарь США К.Хэлл существо «русской» политики Соединенных Штатов перед нападением Германии на СССР заключается в том, чтобы не предпринимать никаких шагов для сближения с Россией.[31].
Ведь США были первой в мире державой по экономической, промышленной, финансовой мощи. Если бы Красная Армия первой нанесла удар, то о союзе СССР с США и Англией не могло бы быть и речи. А вот когда нацистская Германия развязала войну с СССР, вероломно напав на него разорвав «Пакт о ненападении», и «Договор о дружбе и границах», от августа и сентября 1939 года, всем, в том числе и правящим кругам США и Англии, стало абсолютно ясно, что с Гитлером договариваться о чем-либо нельзя категорически, ибо он раньше или позже нарушит любые договоры и обязательно нападет. Так что отказ Сталина от утверждения проекта директивы от 15 мая 1941 года стал решительным шагом к началу создания летом-осенью 1941 года антигитлеровской коалиции. Во-вторых, большие колебания проявляла союзница Германии ‑ Япония. В правящих кругах шла острая борьба между сторонниками «северного варианта» экспансии Японии, то есть, войны с СССР на Дальнем Востоке и сторонниками «южного варианта», то есть войны с США и Англией за источники сырья и рынки сбыта в Юго-Восточной Азии и на Тихом океане. Только второго июля императорская конференция, всесторонне и тщательно обсудив начало войны Германии с СССР, приняла «южный вариант». Дело было ни в миролюбии Токио, а в последовательности решения внешнеполитических задач. При этом, формально следуя заключенному 13 апреля договору с СССР о нейтралитете, конференция постановила: «Если германо-советская война будет развиваться в направлении благоприятном для империи, она, прибегнув к военной силе, разрешит северную проблему…» [32]
Советский Союз вполне мог получить войну на два фронта, и с Германией, и с Японией, если бы взял на себя инициативу в военном столкновении с Вермахтом в конце мая ‑ начале июня 1941 года. Да и после 22 июня все зависело от сопротивления советских войск, в том числе и в Белоруссии, где они только одни могли во многом затормозить план «Барбаросса» и нанести вермахту ощутимые потери. В-третьих, Сталин, обладал более полной и точной информацией и о состоянии Красной Армии, и о работе оборонной промышленности, и о недостатках командных кадров советских войск, и о далеко неполной подготовке рядового состава, не мог не учитывать возможности серьезных проблем и сбоев в случае принятия решения о реализации проекта директивы. Он надеялся, что у него есть еще несколько месяцев для устранения хотя бы первоочередных недостатков, а 303 дивизии являются очень серьезной сдерживающей силой для Гитлера и Вермахта, тем более, что Красная Армия имела явное преимущество в количестве танков и самолетов. Было еще и в-четвертых, но кроме Сталина и нескольких, особо доверенных лиц, никто не знал о его стратегическом выборе и плане. Остальных, даже членов Политбюро и руководителей Красной Армии, просто поставили бы перед фактом и указали, что и как делать, когда наступил бы решающий момент. Но Сталин, с совершенно правильным выводом, оставив без внимания проект оперативного плана руководства Красной Армии, в виде директивы от 15 мая 1941 года, допустил, вместе с Жуковым и Тимошенко, крупную стратегическую ошибку, которая дорого обошлась и стране, и народу, и армии. У великих людей бывают и великие заблуждения. Они переоценили возможности наших танковых соединений, сухопутных и военно-воздушных сил. Не совсем ясно представляли себе, что такое современная война в плане координации действий всех родов войск ‑ пехоты, авиации, танков, артиллерии и служб связи. Им казалось, что главное ‑ количество дивизий, и они способны будут сдержать любое наступление и воспрепятствовать немецкому продвижению на советскую территорию.[33]
Так что у Вермахта был серьезный противник, но пока еще не скоординированный, действующий часто порознь, не имеющий значительного опыта и четкого руководства.
Теперь о возможности. Как ни посмотришь теле- и кинофильмы, не прочтешь мемуары участников событий лета 1941 года, то всюду встретишь ‑ агрессия фашистов была внезапной. Мы мало что знали, а в Кремле, почему-то не верили донесениям нашей разведки и почти не принимали оборонительных мер. Те, кто так снимает или пишет, плохо представляют себе крайне сложную и очень опасную обстановку на западных границах СССР, да и последствия тех или иных ответных шагов. Внезапность по своему виду бывает разной: стратегической, оперативной, тактической. И все сводить к тому, что Сталин и высшее военное командование только одни виноваты в том, что войска Красной Армии не были приведены в готовность для немедленного отпора гитлеровским войскам, не была дана команда «В ружье!» ‑ неправильно и исторически, и фактически. Меры для обороны предпринимались, но без широкой огласки, разрозненные, не комплексные, часто запоздалые ‑ не дали того результата, на который рассчитывали. Если говорить о стратегической внезапности, то ее не было. Все прекрасно понимали, что рано или поздно решительная схватка с ударным отрядом мирового империализма (нацистской Германией и ее союзниками) неизбежна и будет довольно скоро. Это особо обострилось после захвата гитлеровцами, (с согласия Англии, Франции и США) Чехословакии осенью 1938 ‑ начале 1939 года, военного разгрома Польши в сентябре 1939 года и Франции в мае -июне 1940 года и оккупации ряда других европейских стран весной 1940 ‑ весной 1941 года. И никакие договоры СССР с Германией ничего в принципе изменить не могли. Немцы открыто стремились к мировому господству, к ограблению и порабощению других стран и народов, к уничтожению десятков миллионов «недочеловеков», в первую очередь славян, евреев, цыган, всех, кто проявляет непокорность и сопротивление. Внезапности оперативной, по большому счету, тоже не было.
Первое предупреждение о повороте немецкой военной машины против СССР было получено в Москве от агентурной разведки еще девятого июля 1940 года, а в сводке разведотдела Штаба Киевского особого военного округа № 20 от 20-31 июля 1940 года, говорилось о переброске войск Вермахта освободившихся после Франции, в Польшу и значительном движении на территории Польши германских войск общей численностью 35 дивизий.[34]
На основе этих и других данных начальник Генштаба Красной Армии Б.М. Шапошников предложил план обороны СССР. По этому плану неожиданный и мощный удар по основным силам наших войск на западных рубежах страны можно было избежать, разместив их не на новой границе 1939‑1940 годов, а на старой.
Решился бы Гитлер на вероломное нападение, если бы перед ним на глубине 200‑300 километров расположились около трех миллионов красноармейцев и командиров, оснащенных 14 тысячами танков и 32 тысячами орудий, хорошо окопавшихся и опиравшихся на сильные укрепления «линии Сталина», возводившихся многие годы на старой границе?![35]
Перемещение на восток таких масс войск и боевой техники не могло пройти мимо глаз и ушей немецкой разведки, мимо Генерального штаба Вермахта. И «план генерала Маркса», как и идеи плана «Барбаросса», были бы надолго отложены, так как советские войска вовремя выходили из – под удара, и были готовы к обороне. Пришлось бы отложить нападение в 1941 году, а 1942 год был бы в этом случае под большим вопросом и реально планировать агрессию могли только в 1943 году. Но Сталин и сталинское руководство отвергли этот план Шапошникова, а сам он был снят с поста начальника Генштаба. В Политбюро ЦК ВКП(б), в правительстве СССР, многие видные генералы негодовали: как он посмел предложить отступить перед Вермахтом, отойти назад без боя, отдать несколько миллионов белорусов, украинцев, народов Прибалтики на милость нацистов в случае войны?! Как показал дальнейший ход истории, это была трагическая ошибка.
Но одно дело ‑ желания руководителей, и совсем другое — их возможности. Надо отдать должное Сталину: он не репрессировал Шапошникова, а отдавая дань его профессионализму, опыту, дисциплинированности и тому, что он никогда не вмешивался в политику, отлично выполнял все, что ему поручали, переместил на должность заместителя наркома обороны СССР. А в самое тяжелое время, в июле 1941 года, Шапошников снова возглавил Генштаб и делал все, что мог для организации противодействия гитлеровской агрессии Красной Армией. Так что время и возможности для реагирования были. Но как их использовали ‑ другое дело.
Внезапность тактическая частично гитлеровцам удалась. Причина была в замедленном и не полном реагировании руководства страны и армии, да и меры, направленной дезинформации и строгой секретности конкретных сроков нападения, давали определенный результат. Не всегда и не везде, но все же сильно запутывали обстановку и противоречивые устремления нацистов. А еще и позиция правящих кругов США и Англии, которые всячески провоцировали быстрейшее военное столкновение Германии и СССР. Играла роль очень неопределенная, вплоть до 22 июня, позиция Японии. А получить войну на два фронта для СССР было крайне опасно.
При этом резкое возрастание угрозы агрессии нацистской Германии подталкивало знающие реальное положение дел верхи к определенным шагам в подготовке действий, если война все же разразится. Генерал П.А. Судоплатов, в то время один из руководителей разведки НКГБ СССР, вспоминает в своих мемуарах: «В апреле я подписал специальную директиву, в которой всем нашим резидентурам в Европе предписывалось всемерно активизировать работу агентурной сети и линий связи, приведя их в соответствие с условиями военного времени». 16 июня, когда П.С. Фитин (начальник внешней разведки НКВД–НКГБ СССР) вернулся из Кремля, Л.П. Берия отдал Судоплатову приказ об организации Особой группы из числа сотрудников разведки в его непосредственном подчинении, Она должна была осуществлять разведывательно-диверсионные акции в случае войны. До начала войны осталось шесть дней. Судоплатов пишет: «…мы составляли планы уничтожения складов с горючим, снабжавших немецкие моторизованные и танковые части, которые уже начали сосредотачиваться у наших границ». Вот чем занималась в оставшиеся дни до войны Особая группа. Она должна была быть готовой через десять дней и располагать специальным боевым резервом в 1200 человек из состава пограничников и внутренних войск.[36]
Двадцатого июня, за два дня до войны, всем пограничникам на западных рубежах СССР выдали по три боекомплекта к винтовкам и пулеметам, приказали отрыть окопы, траншеи, соорудить дзоты и быть готовыми к отпору, если немецкие войска пересекут границу. Они должны были сражаться до подхода частей Красной Армии, которые остановят, а затем отбросят назад войска агрессора, и таким образом окончательно снимут проблему тактической внезапности. То, что 18, 19, 20 июня 1941 года, как в территориальные подразделения, так и по линии военной контрразведки (военная контрразведка в этот период подчинялась наркому обороны), в штабы и командованию пограничных и внутренних войск, дислоцированных в Белоруссии, в Украине, в Прибалтике были переданы указания о боевой готовности, командование военных особых пограничных округов не знать не могло. Боевая готовность там, куда переданы были указания, была объявлена фактически 21 июня в 21 час 30 минут, за шесть с половиной часов до начала войны. [37]
Ответы на вопрос, почему директивные указания, переданные в войска трижды еще до 22 июня, не были доведены до сведения командующих армий, мехкорпусов и дивизий Красной Армии, дислоцированных на территории ЗапОВО, видимо надо искать не во внешней политике, не в донесениях советской разведки, а в хитросплетениях внутренней политики, особенно военной. Интересно, что боевая готовность была объявлена до получения санкционированной Сталиным директивы («Директива № 1») наркома обороны утром 22 июня, после получения в Кремле подтвержденных данных о начавшейся войне и переходе войсками Вермахта советской границы, бомбежке наших городов и военных объектов самолетами ВВС Германии.[38] Оказывали посильную информационную помощь руководству СССР и те представители Англии, которые располагали точными данными от английской разведки, поскольку они обоснованно тревожились по поводу возможной тактической внезапности нападения Вермахта на СССР, так как хорошо понимали, что успешные действия нацистской Германии в СССР летом 1941 года несут смертельную угрозу независимости и суверенитету Англии, ее народу и государственному строю. Так, например, в семь часов вечера 21 июня в МИДе СССР получили телеграмму от советского посла в Лондоне И.М. Майского, которую тут же передали в Кремль. С. Крипс, английский посол в Москве, находившийся в отпуске в Англии, информировал советского коллегу, что немецкое нападение состоится завтра, 22 июня, в крайнем случае, 29 июня.
На определенные мысли наводят и следующие факты: в мае Тимошенко и Жуков дали приграничным военным округам директиву о разработке «детальных планов обороны государственной границы» со сроком исполнения 20-30 мая. Но такие детальные планы разрабатываются не за 2-3 недели, а большими коллективами штабов несколько месяцев, отрабатываются на военно-штабных играх командованием и утверждаются высшим руководством страны. Ничего подобного не происходило. Значит готовился (пусть его и отверг Сталин 15 мая) превентивный, упреждающий удар по вермахту, по Третьему рейху? Однако, как утверждает генерал Горьков, изучавший этот вопрос: «в оперативных документах всех западных приграничных округов никакие планы наступательных операций не были предусмотрены.
Получается: планы обороны не успевали разработать, планов нападения не было, а что же было? Ведь армия не могла в такой взрывоопасный момент, находиться без четкого, ясного и продуманного, хотя и сверхсекретного плана действий. И такой план, на наш взгляд, был и последовательно претворялся в жизнь.
Он не опубликован и по сей день. Возможно, нет единого документа, а есть набор взаимосвязанных, хотя и разных документов, многие из которых, вероятно, уничтожены в ходе различных чисток архива Сталина: в 1953, 1956, 1959, 1964 и последующие годы, а также в периоды сложной, противоречивой и непредсказуемой истории СССР.
Сталин, в силу своего авторитарного и недоверчивого характера, мог и не посвящать в свои многоходовые комбинации высших военных руководителей Красной Армии. Они были на уровне исполнителей, а не политических фигур. Даже большинство членов Политбюро, которое к этому времени превратилось в исполнительный орган при единоличном лидере партии и государства не знали о планах Сталина. Как очень метко сказал М.А. Шолохов о 30-х ‑ начале 50-х годах: «ДА, был культ личности, но была и Личность!». Н.С. Хрущев, яростный критик И.В. Сталина после его смерти, признавал: «Не знаю, кто из членов Политбюро знал о состоянии нашей армии, ее вооружения и военной промышленности. Думаю, что этого, видимо, никто не знал, кроме Сталина».
Сталин и его ближайшее окружение не собирались безоглядно нападать на Германию. В этом не было никакой необходимости. Они уверовали, и ряд сведений это подтверждало, что нацисты не нападут на СССР, оставив нерешенным британский вопрос. Удобные сроки предстоящего вторжения в Англию укладывались в период июль – август. С середины сентября на военные операции на море и в воздухе могла влиять неблагоприятная погода. Высаживать десант без подавления английской авиации и флота было безумием. Да и для предотвращения успешного десанта Гитлер и его командование вынуждены были бы направить туда лучшие свои войска, основную массу боевой техники. А вот тогда, после начала вторжения Вермахта в Англию, наступило бы время для «освободительного похода» Красной Армии в оккупированную гитлеровцами Европу, где она получила бы поддержку угнетенного и ограбленного населения.[39]
Англия и США никогда не оказали бы помощь СССР, если бы он выступил в качестве агрессора, но обязательно помогли бы жертве фашистской агрессии, защищая свои национальные интересы, народы и страны от гитлеровских планов мирового господства «арийской расы». Спешить было некуда. Но при одном обязательном условии ‑ если Гитлер собирался реализовать план вторжения в Англию. Отсюда и категорические требования не давать руководству Третьего рейха ни малейшего повода усомниться в нейтралитете СССР, дабы не вспугнуть «Морского Льва» (операция по высадки Вермахта в Англию). И крайне слабое реагирование на регулярные нарушения воздушного пространства немецкими самолетами, в том числе десятки в Белоруссии, неприятие действенных контрмер на все усиливающееся сосредоточение и развертывание дивизий Вермахта у наших западных границ, включая группу армий «Центр» против ЗапОВО.
Преувеличивал Сталин в своих расчетах и страх Гитлера перед войной на два фронта. У Англии не было ни физических, ни материальных возможностей высадить сильный десант в Европе ни в 1941, ни в 1942 годах: Английская армия для этого была еще слаба, недостаточно обучена и не вооружена «до зубов». В основном могли успешно действовать только бомбардировочная авиация и флот. США еще не воевали ни с Японией, ни с Германией. Им нужно было значительное время, чтобы создать десятимиллионную регулярную и хорошо снаряженную армию, произвести десятки тысяч самолетов и танков, построить флот, который господствовал бы на Тихом и Атлантическом океанах. С Красной Армией нацистская Германия рассчитывала справиться всего за 3 – 4 месяца, а то и раньше. В этом случае никаких двух фронтов у Германии не было бы. Опять все решалось на весах мировой геополитики, устойчивость и мужество в крайне неблагоприятных условиях советских воинов западных округов, степень их поддержки населением Белоруссии, Украины, других регионов Советского Союза.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
ЗАГАДКА 22 ИЮНЯ
Сталин не был бы Сталиным, 29 лет успешно руководившим Советским Союзом до марта 1953 года, если бы у него не было резервного варианта. В чем же он заключался? На наш взгляд, при анализе имеющихся фактов, главная идея Сталина заключалась в нанесении сильного контрудара в случае нападения Вермахта. Ибо лучшая оборона ‑ контрнаступление всеми силами на вторгшегося врага. Первый эшелон ‑ войска пограничных особых западных округов сдерживают противника, который увязнет в приграничных сражениях. А сил у пограничных войск (дивизий пехоты, количества танков, самолетов, артиллерии), по имеющимся в Кремле донесениям, было вполне достаточно, и какого-либо весомого количественного превосходства над нашими силами у Вермахта не было. На поддержку войскам первого эшелона должны были подойти войска второго эшелона, перебрасываемые на запад из внутренних округов ‑ Сибири, Дальнего Востока, Средней Азии. Они должны были поддержать первый эшелон и разгромить уже выдохшиеся и обескровленные, потерявшие в живой силе и боевой технике дивизии Вермахта. А в глубоком тылу в ходе мобилизации развертывался с началом войны третий эшелон, который окончательно добивал войска Третьего рейха и его союзников, и начинал освобождение Центральной, Южной и Западной Европы от гитлеровских оккупантов. Были ли для этих колоссальных боевых задач необходимые силы? Да, были. После объявления мобилизации, численность всех родов войск Красной Армии должна была составить 8,9 миллиона человек, что превышало численность всех войск Германии, имевшей 8,5 миллиона человек, разбросанных по всей захваченной Европе ‑ от Югославии до Франции, от Норвегии до Северной Африки. По вооружению советские войска должны были иметь к середине июля 1941 года 106,7 тысяч орудий и минометов, около 37 тысяч танков в составе 30 механизированных корпусов, 22,2 тысячи боевых самолетов, 10,7 тысяч бронеавтомобилей, 91 тысячу тракторов (для использования в тех местах в Европе, где были плохие дороги или они вовсе отсутствовали), 595 тысяч автомашин (включая мобилизованных из народного хозяйства). Эти цифры содержались в мобилизационном плане МП-41, подписанном наркомом обороны Тимошенко и начальником Генштаба Жуковым 12 февраля 1941 года, и, которые, легли в основу Соображений по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками в мае 1941 года под названием «Гроза».
Мобилизаций личного состава предполагалось несколько и стрелковое оружие, чтобы не везти его через полстраны для мобилизованных, складировалось в приграничных районах. В ходе Великой Отечественной войны в Красную армию было мобилизовано более 20 миллионов граждан, из них свыше одного миллиона трехсот тысяч дала Белоруссия. В приграничных районах заранее, еще до войны создали запасы винтовок. По данным наркомата обороны их резервное количество составляло 8 миллионов.[40]
Такая мощь явно была избыточной для обороны, но необходима для успешного контрнаступления. Именно поэтому Сталин не принял в августе 1940 года оборонительный план Шапошникова и отверг 15 мая 1941 года план Тимошенко – Жукова – Василевского о превентивном ударе Красной Армии по войскам Вермахта. Необходимо было для задуманной стратегии, чтобы Германия первая нанесла удар по СССР и перед всем миром ясно показала, кто является агрессором, а кто жертвой, и кто только защищается. Правда, защищаться Красная Армия, по расчетам Кремля и Генштаба, должна была успешно громя вторгшиеся гитлеровские войска, и победоносно переходя через границу на Запад. Кто же виноват, что Вермахт «подготовился» к нападению недостаточно хорошо, что мало у него было сил и вооружения, что у немецких штабов плохо составлены планы боевых операций?!
Было еще одно важное обстоятельство, которое подталкивало Сталина на необходимость военных действий летом 1941 года, а не откладывать их до 1942 или 1943 годов. Это диктовалось крайне тревожными сведениями, поступавшими из Берлина в научно-техническую разведку НКВД, возглавлявшуюся в то время Л.П. Квасниковым, выходцем из Белоруссии. В конце 30-х и начале 40-х годов, в наиболее развитых в научном и техническом плане, странах мира, развернулся первый этап научно-технической революции. В условиях Второй Мировой войны, эта революция носила ярко выраженный военный характер. В лидерах оказалась нацистская Германия, которая имела широкую и разнообразную научную базу, громадный промышленный потенциал. Она щедро финансировала очень многие военные разработки, особенно по новейшим видам оружия. Были в Германии и талантливые ученые, конструкторы и инженеры, многочисленные кадры высококвалифицированных техников и рабочих, достаточно было и научного оборудования, и приборов. Значительное внимание уделяло нацистское руководство и ведущие генералы Вермахта возможным новым видам вооружения, которые, в случае успеха, могли привести к выигрышу Второй мировой войны и установления мирового господства «арийской расы» во главе с нацистской партией в форме Третьего рейха. Конечно, преследование научно-технических сотрудников ‑ евреев, а тем более антифашистов, независимо от национальности, значительная их эмиграция из Германии в другие страны, наносило определенный ущерб научным и конструкторским разработкам и исследованиям, но не играло решающей роли.
Шли усиленные разработки первых реактивных боевых самолетов ‑ ракетного истребителя МЕ – 163, который начали проектировать еще до войны. В 1938 году, почти законченный проект, вместе с конструкторской группой и его главным конструктором А. Липпишем, был передан военно-авиационной фирме «Мессершмитт», которая уже имела опыт создания скоростных самолетов. Технические проблемы создавали двигатели. Инженеры «Мессершмитта» стали доводить конструкцию самолета самостоятельно. Новый образец стал обозначаться МЕ-163 В. После доводки, в военные годы максимальная скорость самолета достигла 896 километров в час на высоте 12 километров. Сбить такой самолет представлялось бы довольно затруднительно. Сам же он мог нагнать и сбить практически любой самолет того времени.
Наряду с фирмой «Мессершмитт», реактивными истребителями занималась и фирма «Хейнкель». В начале 1941 года она создала жидкостно-реактивный двигатель. Второго апреля 1941 года в Германии поднялся в воздух «Хейнкель-250», оснащенный этим двигателем, достигший скорости 780 километров в час. Позже его еще вооружили тремя авиационными 20-и миллиметровыми пушками. На нем же впервые установили катапульту для спасения летчика, если самолет будет подбит или потерпит аварию. Немцы берегли своих летчиков, подготовка которых занимала длительное время и стоила дорого. Авиационный конструктор Липпиш построил свой первый ракетный самолет (на жидкостно-реактивном двигателе) под маркой DFS уже в 1940 году. В ноябре 1941 года опытный образец на испытаниях развил невиданную по тому времени скорость ‑ 1003 километра в час. Для сравнения: в 1940 году в СССР были приняты на вооружение ВВС Красной Армии истребители: ЯК-1, максимальная скорость которого была 580 километров в час (на 316 меньше, чем у немецкого МЕ 163-В); ЛаГГ-3, максимальная скорость которого была 549 километров в час (на 347 меньше, чем у МЕ 163-В); МИГ-3 со скоростью 640 километров (на 256 меньше). Все они были поршневые. Германии удалось до апреля 1945 года выпустить серийно около 2000 реактивных истребителей, и это несмотря на ожесточенные бомбежки немецких авиационных заводов англо-американскими бомбардировщиками. Их небольшое использование немцами осенью 1944 ‑ весной 1945 года было связано с двумя обстоятельствами ‑ острой нехваткой топлива и малым сроком живучести реактивных двигателей. А если бы Германия, хотя бы в относительно мирной обстановке пробыла еще 1,5-2 года? Ведь топлива еще хватало, да и новые реактивные моторы довели бы «до ума». Кто бы тогда господствовал в небе? [41]
Другим важным и перспективным проектом в Германии, в это время, являлась разработка и создание ракетного оружия, действовавшего на значительное расстояние. По мысли немецкого генералитета, баллистические ракеты дальнего действия (в то время несколько сот километров) должны были использоваться, главным образом, как носители отравляющих веществ, в войне с применением химического оружия, а также для ударов, которые невозможно парировать, по городам и объектам оперативного и стратегического тыла противника. Они могли действовать, как во взаимодействии с бомбардировочной авиацией, так и в варианте самолето-снарядов (по-современному ‑ крылатых ракет). В 1936 году началось строительство ракетного центра в Пенемюнде, где создавался полигон «Пенемюнде‑Вест», ‑ для разработки и испытаний новых видов вооружения, в том числе беспилотных самолетов, и экспериментальная ракетная станция сухопутных войск «Пенемюнде-Ост», занимавшаяся разработкой баллистических ракет.
Денег на ракетный центр не жалели. Только за период 1937‑1940 годы на его усовершенствование и разработку ракетного оружия было отпущено 550 миллионов марок. Во главе проектов были поставлены талантливые инженеры-конструкторы В. Дорнбергер и В. фон Браун, члены нацистской партии. В марте 1939 года Пенемюнде посетил Гитлер для личного ознакомления с ходом работ над «оружием особого назначения». Доклады Дорнбергера и фон Брауна, о боевых возможностях ракет и беспилотных самолетов, и, состоявшиеся в присутствии фюрера, демонстрационные пуски опытных моделей, произвели на Гитлера сильное впечатление. С начала Второй мировой войны Пенемюнде был объявлен «особой зоной», туда была стянута зенитная артиллерия, а на аэродроме базировались истребители и пикировщики. Тщательным образом была проведена проверка всех имевших доступ в ракетный центр и лиц, проживавших около него. Сто двадцать ученых и тысячи рабочих трудились над проектом управляемой ракеты, известной, как ФАУ-2. Она должна была нести боеголовку массой в одну тонну взрывчатки и дальностью действия около 300 километров. В марте 1941 года Гитлер включил, этот проект в список оружия, имевшего «высший приоритет».
По линии крылатых ракет тоже проводились, хотя и медленно, работы и испытания. Не все сразу получалось, требовались многочисленные эксперименты и запуски. Особые трудности доставляла система управления. Вначале разработали проект управляемого по радио беспилотного самолета-аэроразведчика с поршневым двигателем. Он демонстрировался гитлеровскому руководству 1 июля 1939 года. Осенью 1939 года министерство авиации предложило фирме «Аргус» разработать управляемый по радио самолет-снаряд с дальностью полета 560 километров, для ударов по тыловым объектам на территории Англии, но она пока не смогла обеспечить заданную точность стрельбы и выдержать заданную дальность действия. Однако работы в области создания крылатой ракеты продолжались. Учитывая предыдущие ошибки и результаты пусков в июле 1941 года, фирмы «Аргус» и «Физилер» предложили техническому управлению министерства авиации реальный проект самолета-снаряда с дальностью действия 250 километров и весом боевого заряда до одной тонны и вероятным отклонением от цели около 0,5 километра. Проект был одобрен и начались работы по его воплощению в жизнь.[42]
Пусть это были еще опытные, экспериментальные, единичные образцы, но их разработка шла непрерывно, с постепенным выполнением поставленных заданий по техническим характеристикам. В условиях отсутствия Восточного (советско-германского) фронта баллистические и крылатые ракеты могли быть приняты на вооружение в скором времени. Ничего подобного ни у СССР, ни у Англии, ни у США не было. Ракетная угроза явственно повисла над миром.
Особо опасным не только для СССР, но и для всего человечества являлся начавший осуществляться атомный проект нацистской Германии. В начале и летом 1939 года были сделаны важные открытия в атомной физике: в январе немецкие ученые О. Ган и Ф. Штрассман открыли, что под градом нейтронов атомы урана «лопались», «расщеплялись», «делились». В апреле французские ученые Ф. Жолио-Кюри, Х. Халбан и Л. Коварски доказывают возникновение цепной реакции, а в августе экспериментально доказано, что цепную реакцию можно вызвать искусственно, то есть в принципе можно создать ядерный реактор. Тяжелая вода, как рассчитали ученые, уменьшает скорость нейтронов и редко поглощает их. К 1939 году были разработаны различные методы получения тяжелой воды. Но ее получение требовало очень большого количества электроэнергии. Она производилась с 1934 года только на одном заводе в мире ‑ в Норвегии. Тяжелая вода являлась идеальным замедлителем для атомного реактора, который в ходе работы мог получить искусственно из урана‑238, находящегося в природных условиях, уран‑235, который мог быть ядерной взрывчаткой огромной мощности. Основные месторождения урановой руды в то время находились в Африке ‑ в Конго, которое было колонией Бельгии.
У Германии в 1939 году не было ни тяжелой воды, ни урановой руды. В мире еще нигде не было ни ядерного реактора, ни готового циклотрона (ускорителя по исследованию ядерных частиц). Но в апреле 1939 года два физика из Гамбурга П. Хартек и В. Грот обратились в военное министерство с письмом, где указывали на принципиальную возможность создания на основе цепной реакции в уране нового вида высокоэффективного взрывчатого вещества. Вывод в их письме был очень ясным: та страна, которая сумеет практически овладеть достижениями ядерной физики, приобретет абсолютное превосходство над другими. Их поддержал К. Дибнер, нацист по убеждениям, член нацистской партии. Ядерную физику он изучал в университете в Галле и работал в научном отделе Управления армейского вооружения в 1939–1940 годах. С началом Второй Мировой войны многое изменилось. 16 и 26 сентября 1939 года состоялись два секретных совещания по вопросу возможностей использования атомной энергии и нужен ли вермахту подобный проект. Если решение будет положительным, значит, немецким ученым удастся создать мощный и долговременный источник энергии (атомный реактор), либо супербомбу. Всем было обещано, что «деньги на это найдутся». Были запрещены вывоз из Германии любых урановых соединений и публикация в научных журналах сведений по атомным исследованиям. Руководитель научных исследований военного министерства получил право отзывать в свое распоряжение любого военнообязанного и направлять его в научно-исследовательские центры и лаборатории.
Осенью 1939 года лучшие немецкие ученые ‑ физики под руководством Э. Шумана были объединены в «Урановое общество» при управлении армейских вооружений. Ведущими учеными стали Нобелевские лауреаты по физике В. Гейзенберг, О. Ган, крайне талантливый теоретик К. Ф. фон Вайцзеккер, инженеры-физики Н. Риль, фон Арденне и другие. «Поезд ядерных исследований» тронулся в путь. В 1940 году произошли важные изменения в возможностях Германии в области атомных исследований. В оккупированной Бельгии были захвачены 1200 тонн концентрата урановой руды, а в поверженной Франции ‑ почти готовый циклотрон. В руках нацистов оказался ведущий мировой теоретик ядерной физики Н. Бор и крупнейший исследователь ядерных реакций француз Ж. Кюри, а также единственный в мире завод по производству тяжелой воды в Норвегии. Активно действовали и сами немецкие ученые-физики. В начале 1940 года они сумели рассчитать, пока в теории, ориентировочный порядок массы ядерного заряда – от 10 до 100 килограммов. Американцы же пришли к тем же цифрам только в ноябре 1941 года, то есть, спустя более, чем полтора года, после немецких ученых. На сооруженной в Германии полупромышленной установке по разделению изотопов урана, начались эксперименты по выработке редкого изотопа уран-235, которого в природном уране содержится только 0,7%. Летом 1940 года началось сооружение трех немецких циклотронов. После полной оккупации Чехословакии в марте 1939 года в руках гитлеровцев оказались шахты по добыче урановой руды возле Исахимсталя.
В июле 1940 года, фон Вайцзеккер сделал принципиальный вывод о возможности получения ядерной взрывчатки нового типа ‑ плутония из обычного урана-238 в «урановой машине» (реакторе). Его теоретические расчеты были подтверждены в лаборатории Арденне в начале 1941 года, а в августе 1941 года Ф. Хоустерманс написал 39-и страничный доклад «К вопросу о развязывании цепной ядерной реакции». Значительный прорыв в ядерном исследовании был сделан в Германии в декабре 1940 года. Гейзенбергом был построен первый исследовательский атомный реактор. Но очень примитивный и недостаточно мощный. Началось производство металлического урана из необогащенной урановой руды, необходимого для сооружаемых в 1941‑1942 годах экспериментальных реакторов, для проверки их различных конструкций и для проведения научных опытов, а в последующем и для производства атомных бомб.
Германия первой в мире освоила производство металлического урана в промышленных масштабах. В течение 1941 года его было получено 2,5 тонны. За океаном о таких количествах и не мечтали, хотя атомные исследования в США начали с конца 1939 года, а в Англии в 1940 году. При этом, еще до оккупации немцами Бельгии, американцы вывезли с ее территории более тысячи тонн урановой руды, а из Норвегии получили весь запас тяжелой воды ‑ 185 килограмм. Немцам пришлось начинать ее накопление с нуля. В 1941 году из секретных лабораторий военно‑промышленного концерна «Сименс» доложили руководству Германии об успехах в очистке графита для использования его в качестве замедлителя нейтронов в реакторе в условиях отсутствия или малого количества тяжелой воды. Это могло пригодится в последующем. 6 декабря 1940 года Гейзенберг пишет в отдел вооружений сухопутных войск докладную записку: «Возможность технического использования энергии, получаемой при расщеплении урана». Он приводит данные об уменьшении размера «урановой машины» (реактора) при использовании урана-235 и, главное, указывает на практическую возможность создать взрывные вещества, мощь которых в тысячу раз превзойдет мощь уже известных взрывчатых веществ. Позже Гейзенберг писал: «В сентябре 1941 года мы увидели открывшийся перед нами путь. Он вел нас к атомной бомбе».[43] И это уже были не теоретические расчеты, не отдельные эксперименты, а очень возможная и достаточно близкая реальность». Немецким ученым-физикам оставалось сделать следующий шаг ‑ перейти от лабораторных установок к промышленным, построить заводы по разделению изотопов урана, запустить не экспериментальные, а полноценные реакторы, на которых шло бы обогащение урана-235 и получение плутония. Требовалось только время – два-три года без войны. Тем более, что ядерные исследования взял под свое крыло черный орден СС. С атомной бомбой всемирный нацистский рейх вполне мог стать реальностью.
Знала ли советская разведка об этих зловещих военных проектах Германии: реактивном, ракетном и особенно атомном? Да. Обращала пристальное внимание и получала достаточно полную и информацию. Здесь надо вспомнить антифашиста Вилли Лемана (псевдоним «Брайтенбах»), который вступил в нацистскую партию еще до прихода ее к власти, в 1933 году, стал видным сотрудником гестапо, занимался контрразведывательным обеспечением военных предприятий Германии, а затем был ответственным за военно‑технический архив рейха, где хранились документы о всех ведущихся разработках для Вермахта и создании перспективных систем оружия. Он по своим убеждениям был стопроцентным немецким националистом, по политическим взглядам ‑ монархистом и сторонником сильной Германии. Ни он сам, ни его родственники или друзья никогда не являлись коммунистами, социал-демократами или левыми, никогда им не сочувствовали и не помогали. Однако В. Леман был не на словах, а на деле патриотом Германии, гуманистом, не одобрял в душе преследований людей, а тем более их убийства по расовым, национальным, религиозным отличиям. Он всегда помнил слова канцлера Германии О. Бисмарка, который завещал избегать войны с Россией, так как Германия только вместе с ней непобедима. Практика нацизма, бред о каком-то превосходстве «арийской расы» над другими народами, безудержное стремление к военной агрессии, подчинению и ограблению других государств не могли не вызывать у него протеста, и он стал антифашистом. К таким немцам, как Леман, вполне относятся слова И.В. Сталина, сказанные 7 ноября 1941 года, когда войска Вермахта стояли вблизи Москвы, о том, что «Гитлеры приходят и уходят, а народ немецкий, государство германское были и будут». С советской разведкой, Леман стал сотрудничать с 1935 года. По некоторой информации он входил в группу «Яши», которую возглавлял Я. Серебрянский ‑ особой группы диверсий и разведки ОГПУ–НКВД СССР в 1929–1938 годах. Эта группа была при наркоме внутренних дел, непосредственно находилась в его подчинении и глубоко законспирированная.
Группа «Яши» создала мощную агентурную сеть в 20–30-х годах в Германии и ряде других стран. В конце 30-х годов она состояла из двадцати оперативных работников и около шестидесяти нелегалов. Один из руководителей зарубежной разведки НКВД СССР Судоплатов в своей книге «Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930‑1950 годы» пишет: «Леман был сотрудником гестапо и снабжал нас исключительно важной информацией». Его информация всегда охватывала широкий вопросов ‑ от внешней политики Германии до ее милитаризации, разработки новых видов вооружений и чисто разведывательных и контрразведывательных вопросов.
В. Леман действовал до августа 1942 года, когда его выдал на допросах в гестапо А. Барт, агент-парашютист, заброшенный 5 августа 1942 года в Германию. В. Лемана арестовали на улице и тайно, без суда, казнили. Он был единственный видный офицер гестапо, который сотрудничал с советской разведкой. Не исключено, что руководство гестапо боялось доложить об этом Гитлеру. После войны Барта, завербованного гестапо, судили в Москве и расстреляли за измену.[44] В. Леман был наиболее информированным из советских разведчиков. Высокое положение В. Лемана именно в том отделе гестапо, которое отвечало за контрразведывательное обеспечение военно-промышленного комплекса и военного руководства Германии, не говоря уже о его широких дружеских связях в Абвере, в том числе и в контрразведке Абвера. Но он не единственный, кто сообщал в Москву сведения об интересе немцев к атомной энергии. Уже в августе 1939 года в Берлин посылают сотрудника военной разведки Н.М. Зайцева с задачей восстановить потерянные контакты с И. Штебе (псевдоним «Альта») ‑ нелегальным резидентом разведывательного управления в Берлине. Н.М. Зайцев вспоминает, что когда была налажена связь с ней, а она связалась с другими немецкими разведчиками, работавшими на нас (после начала Второй мировой войны), к нам потекла информация о военной промышленности, технике и даже о состоянии разработки атомной энергии. И. Штебе была арестована гестапо в сентябре 1942 года и казнена по личному распоряжению Гитлера в декабре 1942 года. Несмотря на долгие зверские пытки она никого, кто был связан с ней, не выдала.[45]
В Москве получали сведения и из других источников. Еще в 1940 году начальник отделения научно-технической разведки НКВД СССР Л.С. Квасников, направил ориентировку резидентам в странах Скандинавии, Германии, Англии и США, обязав их собрать всю информацию по разработке «сверхоружия» ‑ урановой бомбы. Весной 1941 года резидент советской разведки в США Г.П. Овакимян (псевдоним «Геннадий») сообщил в Москву, что работам по урану в США уделяется существенное внимание, и что научная общественность США имеет информацию от немецких ученых-физиков, спасшихся в Америке, Англии и Швеции от фашизма, о работах в Германии ученых-физиков с ураном, и опасается, что Гитлер прилагает серьезные усилия по созданию «урановой бомбы».[46]
Особо следует остановиться на судьбе известного немецкого физика Ф. Хоустерманса, человека левых убеждений. Спасаясь от преследований нацистов, он в 1933 году попал в СССР, где несколько лет работал в Украинском физико-техническом институте в Харькове. В конце 1937 года его арестовали, как «подозрительного иностранца». В защиту Хоустерманса выступили физики мирового уровня ‑ Бор, Эйнштейн, Жолио-Кюри. Находясь в заключении, он дал согласие на сотрудничество с органами НКВД после своего возвращения в Германию. В апреле 1940 года Хоустерманс решением Особого совещания НКВД был выслан из СССР в Германию, где его, как сочувствующего коммунистам, немедленно арестовало гестапо. Тем не менее, по ходатайству немецких физиков, он вскоре был выпущен из тюрьмы и включился в научную работу в Германии. Возможно, высылка его в Германию была хорошо срежиссированным «спектаклем» НКВД по внедрению агента в среду физиков рейха. Безусловно, за ним внимательно наблюдала гитлеровская контрразведка. Разумеется, что сам Хоустерманс никаких антинацистских взглядов не высказывал и вряд ли сам занимался сбором и передачей сверхсекретных данных в пользу СССР о немецких работах, связанных с атомным проектом нацистов, но, почти наверняка, рядом с ним работал советский разведчик, которому Хоустерманс давал возможность получать необходимые сведения и передавать их в Москву. Хоустерманс добился доверия со стороны гитлеровского руководства атомным проектом, когда первым из немецких ученых подробно описал цепную реакцию под действием быстрых нейтронов, а также рассчитал критическую массу урана-235, то есть наименьшую массу, при которой может протекать самоподдерживающаяся ядерная реакция.
В первую очередь его интересовал элемент, позже названный плутонием. Используя его, говорил физик, можно создать новое мощное взрывчатое вещество. Дело лишь за химиками. Нужно продумать, как отделить этот 94-й элемент (плутоний) от урана. То есть Хоустерманс показал нацистам «блестящую игрушку» с большим эффектом, но как этого добиться не указал, переадресовав вопрос химикам и пока не существующей технологии отделения плутония от урана. Предложил Хаоустерменс и схему атомного реактора на уране-238, который мог бы стать машиной для преобразования элементов нептуния (элемент № 93) в новый элемент № 94 ‑ плутоний. Но все это было в теории. На практике успехи немецких физиков были куда скромнее ‑ очень дорого, мало изучено, гарантий положительного результата нет. Поворот в судьбе Хоустерманса и его научные исследования привели, в конечном счете, к резкой активизации всех работ по созданию атомного оружия в США и Англии, которые имели для этого и финансовые, и технические возможности, и мощную промышленную базу. В 1941 году они могли стать противовесом плану гитлеровцев по созданию атомной бомбы. О его реальной антифашистской позиции свидетельствует факт, что Хаустерманс поручил своему доверенному лицу Ф. Райхе, уехавшему из нацистской Германии в начале 1941 года, проинформировать выдающихся физиков США и Англии о фактическом начале работ в Германии над атомным оружием. В апреле 1941 года резидент советской разведки в США также сообщил НКВД о встрече этого беженца из нацистской Германии с виднейшими физиками западного мира, находившимся в США, в которой обсуждалось громадное потенциальное военное значение урановой проблемы. Однако в СССР накануне войны этим материалам не придавали существенного значения.[47]
Несомненно, Сталин знал от внешней разведки НКВД, разведывательного управления Генштаба Красной Армии, и других источников информации, о реактивном, ракетном и атомном проектах нацистской Германии. Его информация всегда охватывала очень широкий круг вопросов ‑ от проблем внешней политики, новых видов вооружений до чисто разведывательных и контрразведывательных вопросов. Если не все детально, то в основном и точно. И перед ним встала очень острая и страшная дилемма: Что делать? Как поступить в данной конкретной историко-стратегической ситуации? Стоял вопрос о выживании или поражении государства ‑ Советского Союза, его 200 миллионного многонационального советского народа, о судьбе советской власти и справедливых идей социального и национального равенства. Эти вопросы полностью касались всех союзных и автономных республик, включая Белоруссию, в то время называвшейся Белорусской Советской Социалистической Республикой (БССР). Народы и национальности или будут порабощены и, в конечном счете, физически уничтожены, или дадут отпор и полностью разгромят врага ‑ гитлеровскую Германию и ее союзников. Каких бы людских жертв и материальных потерь это ни потребовало. Жизненно необходим был союз с США и Англией и создание антигитлеровской коалиции, как бы сложно и трудно не было. Вопрос принципиальный ‑ или вместе с СССР против нацистской Германии и военно-политический разгром претендента на мировое господство, или с Гитлером против СССР, стремясь за его счет решить межимпериалистические противоречия, в корне задушить социальный прогресс и борьбу за справедливое устройство народов планеты, надеясь на новый раздел мира, а в будущем, за помощь в войне против СССР, когда-либо и что-либо получить от нацистов. Решить этот принципиальный вопрос надо было в ближайшее время, отложить его, посмотреть, что будет происходить и тогда уже, так или иначе реагировать на ситуацию, было невозможно. Обладая достаточно полной информацией об успехах нацистов в разработке новейших видов вооружения ‑ реактивных самолетов, баллистических и крылатых ракет, атомных реакторов и ядерной взрывчатки, Сталин не мог позволить им завершить через два-три года эти разработки и поставить их в серийное производство. Иначе реактивно-ракетная атомная война. Преимущество, и количественное, и качественное, будет на стороне стран «оси»: Берлин‑Рим‑Токио. СССР не был еще достаточно развит в научно-техническом плане, чтобы на равных соревноваться с нацистской Германией, фашистской Италией и милитаристской Японией. На Англию и США надежд в данном плане было мало ‑ они безнадежно отставали, им нужны были годы, чтобы догнать Германию. Значит, надо все решать летом 1941 года, пока гитлеровцы проводят опытные, конструкторские, экспериментальные разработки и не могут их применить, не могут пока наладить их массовое производство. А потенциал и научный, и промышленный у Германии был.
Ведя войну на два фронта, терпя, в основном, поражения на Восточном фронте, у себя в Германии немцы под градом бомб с тысяч американских и английских бомбардировщиков смогли выпустить около 20 тысяч крылатых ракет ФАУ-1 и 6 тысяч 103 баллистических ракет ФАУ-2. Дальность полета ФАУ-1 за 1944 ‑ весну 1945 года конструкторы увеличили до 320 километров, а ФАУ-2 ‑ до 350 километров. Значительно продвинулись и в атомном проекте. В марте, по некоторым данным, немцы произвели два испытания ядерного, правда, маломощного оружия. В апреле 1945 года заработал реальный атомный реактор. Нацисты разрабатывали также межконтинентальную ракету А-9/А-10, с дальностью полета пять тысяч километров, проводили опытные работы по оснащению ФАУ-2 ядерной боеголовкой, смогли выпустить несколько сот реактивных бомбардировщиков различных моделей.[48]
Германии не хватило только времени ‑ Красная Армия вместе с войсками союзников сломали хребет нацистскому зверю в начале мая 1945 года и не допустили общепланетарной катастрофы, где могли погибнуть не 60 миллионов человек (за все время Второй Мировой войны), а сотни миллионов.
Какие действия в июне 1941 года нужно было предпринять советскому руководству? Нанести первыми превентивный удар по вермахту? Нельзя! СССР тогда воспримется США, Англией и другими странами в качестве агрессора, и явно становится в проигрышную ситуацию, ввязываясь в войну на два фронта: на Западе и на Востоке, лишается возможности создания антигитлеровской коалиции с США и Англией. А ведь только объединив потенциалы экономик, промышленности, сельского хозяйства, военных сил можно было остановить и затем разгромить фашистский блок. А если привести Красную Армию в полную боевую готовность, развернуть войска в глубине территории страны, как предлагал Шапошников, дать ясно понять нацистскому руководству Германии, что его планы против СССР хорошо известны и внезапного удара Вермахта не получится? Таким образом дать Германии возможность, если Гитлер отложит на некоторое время нападение на СССР, завершить новейшие, прорывные программы вооружения и через 2-3 года получить ту же ситуацию, только в худшем варианте? И как себя поведут при таком раскладе ситуации правящие круги Англии и США, никто предсказать не может. Не исключено и их объединение с гитлеровской Германией как более мощной стороной, против СССР. Тогда итог для нас отрицательный.
Какой выход из этой очень плохой ситуации видит и просчитывает Сталин в своем плане? Контрудар по вторгшимся войскам Вермахта, победа в приграничных сражениях и перенос военных действий, пусть не сразу, на территорию противника? Вряд ли получится, как хотелось и пропагандировалось малой кровью, быстро, с поддержкой трудящихся угнетенных и эксплуатируемых классов и народов, оккупированных гитлеровцами стран. Да, возможно придется в начале войны немного отступить, на несколько десятков и даже сотню километров, возможны значительные разрушения и человеческие жертвы, но все это ненадолго, главное выдержать первый удар и дождаться по линии фронта подхода резервов и тогда перейти в наступление. Выигрыш получаем двойной. Во-первых, не мы начали войну, мы только обороняемся, значит, антигитлеровская коалиция будет быстро создана. Во-вторых, не будут потеряны главные промышленные и сельскохозяйственные районы, не будет падения выпуска военной продукции и миллионов эвакуированных. Железнодорожный транспорт, как и автомобильный, будет работать в целом нормально, обеспечивая подвоз дивизий, танков, артиллерии, топлива, боеприпасов, сырья, промышленных изделий, что, в свою очередь, во многом гарантирует успех контрудара.
Есть ли факты, которые подтверждают гипотезу о сталинском плане контрудара? Да, есть, и они сейчас достаточно известны. Вот некоторые из них. В статье маршала А.М. Василевского, дважды Героя Советского Союза, начальника Генерального штаба Красной Армии с июня 1942 года, а с октября 1942 года заместителя наркома обороны СССР, пролежавшей в архивном забытьи 27 лет, и опубликованной только в 1992 году, ясно и четко написано: «Оперативный план войны против Германии существовал, и он был отработан не только в Генеральном штабе, но и детализирован командующими войсками и штабами западных приграничных военных округов Советского Союза». Бывший начальник оперативного управления штаба Юго‑Западного фронта (Украина) генерал-майор М.Д. Грецов писал: «Конечно же, были разработаны подробные планы и указания, что делать в день «Ч», то есть в день объявления мобилизации… и, наконец, в сейфах штаба хранились знаменитые пакеты с планом прикрытия, в которых точно было расписано, когда и куда двигаться войскам. Все эти планы были». В них предусматривалось временная оборона границы для обеспечения сосредоточения и развертывания, то есть для подготовки войск к наступлению. В учебном пособии генерал-полковника С.П. Иванова для слушателей академии Генштаба написано: «Таким образом, немецко-фашистскому командованию, в последние две недели перед войной, удалось упредить наши войска в завершении развертывания и тем самым создать благоприятные условия для захвата стратегической инициативы в начале войны». К этим высказываниям, компетентных и очень информированных людей, вряд ли нужны комментарии.[49]
Но планы планами, а как обстояло дело с воплощением их в жизнь? Мы уже писали о переброске пяти армий, а это десятки дивизий, из внутренних районов СССР к западным границам, где они должны были сосредоточиться в середине июля 1941 года.
Не сидели «сложа руки» командование и штабы приграничных западных военных округов, перебрасывались поближе к границе, ряд дивизий расположенные восточнее. Например, в ЗапОВО (Белоруссия) из внутренних районов округа в соответствии с руководящей директивой незадолго до войны на запад начали выдвигаться десять дивизий. Часть дивизий должна была войти в состав третьей армии чтобы прикрыть стык между третьей и одиннадцатой армиями, то есть между Западным и Прибалтийским особыми военными округами. А стык не был еще оборудован в инженерном отношении. На территории ЗапОВО шло формирование новых частей Красной Армии. Так, в Красном Урочище, в то время окраина Минска, формировалась 26-я танковая дивизия создававшегося с марта 1941 года 20-го механизированного корпуса. Передислоцировались войска к наиболее уязвимым местам, в первую очередь прикрывался Минск ‑ политический, административный, промышленный и транспортный центр Белоруссии. Война застала две стрелковые дивизии (64-ю и 108-ю) во время переброски по железной дороге от Вязьмы и Смоленска в район Жданович. Еще одна, 161-я дивизия, двигалась от Могилева в район Уручья, к месту сосредоточения. Приказ об их переброске был отдан командующим ЗапОВО 15 июня 1941 года.[50]
Так что, оборонная направленность, стягиваемых войск, не вызывает сомнения.
Но заботились не только об обороне, но и о создании условий для последующего контрудара. Выдающийся полководец советских войск, маршал К.К. Рокоссовский, с ноября 1940 года командир 9-го механизированного корпуса, дважды Герой Советского Союза, отмечал: «Судя по сосредоточению нашей авиации на передовых аэродромах и расположению складов центрального значения в прифронтовой полосе, это походило на подготовку к прыжку вперед, а мероприятия, проводимые в войсках, этому не соответствовали».
Это мнение маршала ясно показывает, что войска не готовились к нападению, а авиация собирала силы, чтобы в случае войны нанести удар возмездия. О подготовке и недостатках аэродромов для действия по захвату авиацией господства в воздухе, за два дня до начала войны писал Сталину первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии: «Кроме аэродромов, строящихся НКВД, нами развернуты работы по строительству 39 аэродромов и сейчас уже приступаем к строительству 34 аэродромов. Опасение вызывает состояние существующих оперативных аэродромов в восточных областях Белорусской ССР и Смоленской области. 64 старых аэродрома не рассчитаны на современные типы машин. В нынешнем состоянии они не обеспечивают базирования современной авиации, и их реконструкция, поэтому, является совершенно необходимой. Кроме того, количество аэродромов в Смоленской области явно недостаточно. Необходимо строительство новых десяти оперативных аэродромов… Эти мероприятия, в дополнение к осуществляемым уже нами, разрешат вопрос базирования авиации».
Такие действия в Белоруссии по строительству и реконструкции значительного количества аэродромов прямо перекликаются с докладом начальника Главного Управления ВВС Красной Армии генерал-лейтенанта П.В. Рычагова в декабре 1940 года высшему командному составу на совещании в Кремле. В нем указывалось, что базирование огромного числа самолетов требует хорошо развитой сети аэродромов. «На каждом аэродроме в среднем будет находиться только 25 самолетов». Важные положения на этом совещании высказал командующий ВВС Прибалтийского военного округа Г.П. Кравченко: «Если наземные части прикрываются развитым сильным укреплением района, то авиация может прикрываться только развитой сетью аэродромов». Он же сделал очень важное замечание из опыта предшествующих военных конфликтов с участием СССР: «Я считаю, что соотношение между потерями на аэродромах и в воздухе будет такое: «В частности, на Халхин-голе у меня было так: одну восьмую часть я уничтожил на земле и семь восьмых в воздухе… поэтому надо ориентироваться на это и готовиться в основном к сражению в воздухе». Опыт войны его правоту подтвердил. Потери советских ВВС в июне 1941 года составил примерно ту же пропорцию, о которой говорил Кравченко. Решающие бои за господство произошли в воздушных сражениях. Очень жаль, что мало кто из участников совещания в Кремле услышал и правильно восприняло руководителей авиации.[51] Об обстановке в западных приграничных округах перед 22 июня вспоминает и В.М. Молотов, ближайший в течении многих лет соратник Сталина: «Что не знали, неправда. Ведь Кирпонос (командующий Киевским особым военным округом) и Кузнецов (командующий Прибалтийским военным округом) привели войска в готовность, а Павлов(командующий ЗапОВО) ‑ нет. Военные, как всегда, оказывались шляпы». Никакого доверия Гитлеру не было и что Гитлер нападет 22 июня, учитывали. Правительство СССР отдало приказ о приведении войск в боевую готовность накануне войны. Кирпонос и Кузнецов за неделю до начала войны начали выводить свои войска на оборонительные позиции, чтобы встретить удар немцев, а Павлов свои войска не то что на оборонительные позиции, а даже в летние лагеря не вывел».[52]
Не исключено, что такое отношение и такие действия командующего ЗапОВО Павлова и начальника штаба округа Климовских были далеко не случайны. Можно допустить, что здесь проявился след тухачевско-троцкистского военного заговора в Красной Армии, разгромленного в 1937 году, ставившего своей целью обеспечение поражения советских войск в случае войны с нацистской Германией захват власти в Москве на волне военных поражений и раздела страны. Так, в книге бывшего полковника Т. Токаева «Товарищ Х» изданной в Лондоне в 1956 году, содержится признание, что в 30-е годы в СССР действительно существовала подпольная антигосударственная организация из числа военных, которая имела связи с заговором М.Н. Тухачевского, но в целом, за отдельными исключениями, не пострадала в 1937–1938 годах. Ее с 1934 года возглавлял некий высокопоставленный военный, являвшийся членом ЦК партии. Эта тайная организация действительно планировала государственный переворот. Но опасалась яростного и беспощадного отпора Сталина и его соратников. Воздерживалась от конкретных действий по организации переворота, однако не оставила попыток саботажа и вредительства накануне и в начале войны».
Учитывая сказанное, можно предположить, что отдельные руководители ЗапОВО были связаны с этой организацией. Надо учитывать и то, что еще в апреле 1936 года Тухачевский и его ближайшие соратники И.С. Якир и И.П. Уборевич разработали и проверили на стратегических командно – штабных играх различные варианты «Плана поражения СССР в войне с Германией». Они хотели проиграть начало войны в рамках стратегии блицкрига и концепции внезапного нападения всеми заранее развернутыми силами Германии. Этот план был тайно передан Тухачевским высшему немецкому военному командованию. Германские генералы, используя эту и другую информацию, сделали ставку на разгром Красной Армии в приграничных сражениях. Прежде всего, в результате особо мощного удара по центру советской обороны, то есть на белорусском направлении, планировали взять Минск на пятый день войны. Руководители Вермахта уже тогда задумывали наиболее сильный удар левым крылом, что неминуемо привело бы к фактическому поражению правофланговых сил советских армий, которые и олицетворял в то время Белорусский военный округ. В ходе стратегической штабной игры в Москве Уборевич (играл за «красных») получил мощный удар главными силами «синих» как раз на минском направлении. Апрельские игры на картах Тухачевский проводил, уже зная требования немецких генералов по организации поражения. Аналогичное, разыгранному на штабных картах, произойдет, но уже во фронтовой обстановке, летом 1941 года. Причем советские войска были расположены именно так, как за пять лет до этого планировал Тухачевский, имея в виду организацию разгрома Красной Армии. Тухачевского и его присных разоблачили, судили и расстреляли, но их пораженческие военные планы продолжали осуществляться, хотя и другими военачальниками, с другими фамилиями.
Реальность пораженческих разработок и проведение штабных игр подтвердили трагические события лета 1941 года в Белоруссии. Страшный разгром первого эшелона советских войск, захват гитлеровцами Минска на седьмой день войны, десятки тысяч погибших и раненых советских воинов, сотни тысяч попавших в плен. Полная оккупация фашистами Белоруссии к концу августа 1941 года. Причин такого поражения было несколько, но одна из них – предательство и измена Тухачевского и других заговорщиков еще до войны. Так что «шляпами» ли были некоторые советские генералы или предателями, это другой вопрос, к которому мы еще подойдем. То, что мощнейший удар Вермахта не смогли сдержать в Киевском и Прибалтийском военных округах ‑ это горькая правда. Но нужно отметить, что темпы продвижения групп армий Вермахта «Юг» и «Север» значительно уступали запланированным немецким командованием, так как им наши войска, будучи даже не полностью подготовленными, оказывали упорное сопротивление, чего немцы никак не ожидали. На западном же, основном направлении, которое прикрывал ЗапОВО, гитлеровцы уже 16 июля ворвались в Смоленск.
Что могло помешать, и действительно помешало, очень неплохо задуманной и достаточно полно реализовывавшейся стратегии контрудара в июне 1941 года? В первую очередь, это инерция мышления и ошибочные представления о начале будущей войны у многих военных и политических руководителей СССР. Это была не их вина, а их беда – людей, которые помнили и внимательно изучали опыт Первой Мировой и Гражданской войн, но неясно и нечетко представляли войну грядущую. Считали, что будет какой-то предвоенный период, дней 7–10, пока будет обеими сторонами конфликта объявлена и проведена мобилизация, затем начнут действовать относительно небольшие части войск, разведывая и уточняя силы противника. Развертываются десятки дивизий, выдвигаются заранее неприемлемые требования, и только затем вступление в дело основных сил противостоящих армий, как-то было в самом начале Первой Мировой войны. Были уверены, что у Красной Армии будут несколько дней для вывода войск в районы обороны, для выдачи и приведения в боевую готовность оружия, боевой техники, боеприпасов, подвоза горючего. Рассчитывали, что основные бои пока будут проходить в воздухе. Никто не предполагал и не готовился к отражению сильного и быстрого удара танковых и мотомеханизированных соединений врага, вторжения сразу огромных сил противника. Опыт боевых действий Вермахта весной-летом 1940 года и весной 1941 года плохо изучался и мало анализировался. Преувеличивались свои силы и недооценивались силы Вермахта. Дилетантски рассуждали: «Малой кровью, сокрушительным ударом, по чужой территории, быстро!». Во многих случаях у командиров, политработников и бойцов Красной Армии царили шапкозакидательские настроения. Что требовалось от военнослужащих? «Не поддаваться на вражеские провокации», «Когда нужно будет ‑ нас вовремя предупредят, и мы всей силой ударим по агрессору!». После начала войны отрезвление стало мучительным и горьким.
Если смотреть на канун войны с чисто военных позиций, то вывод таков: Во-первых, это нереальность планов прикрытия границы в случае начала войны. Так, в плане 4-й армии, которая должна прикрывать основное направление Брест‑Барановичи‑Минск были задействованы в прикрытии границы дивизии и корпуса, которые только начали формироваться, и существовали, по сути, только на бумаге. Это отмечал начальник штаба 4-й армии полковник М.М. Сандалов. Но может это происходило только у них? Не только! Командир 85-й стрелковой дивизии, входившей в состав 3-й армии, генерал-майор А.В. Бондовский, вспоминает, что план прикрытия его дивизией был настолько засекречен, что его реализовать на практике было невозможно. План не знали даже командиры полков. Таким образом, сверхсекретность в военных делах тоже может быть очень вредной. В штабе ЗапОВО к разработке плана прикрытия в полном объеме допускались только четыре человека: командующий, член Военного Совета, начальник штаба и начальник оперативного отдела штаба. В число разработчиков плана не вошли командующие армиями, корпусами, дивизиями. Планы были, о них отчитывались в Москву, но о них в войсках практически никто не знал. В тех округах, где планы разрабатывались в некоторых армиях, они были ни четко и полно сформулированы, ни доведены до командования войск. Об этом написал генерал П.И. Ляпин, бывший начальник штаба 10-й армии ЗапОВО: «План обороны границы 1941 года мы неоднократно переделывали с января до самого начала войны, да так и не закончили». А ведь это была самая сильная армия по своей ударной мощи (19 дивизий, в том числе два механизированных корпуса), которая находилась в Белостокском выступе и при контрударе должна была наступать на Варшаву. А как с разработкой плана обстояло дело на уровне корпуса? Генерал В.С. Попов, бывший командир 28-го стрелкового корпуса, 4-й армии, отмечает: «План обороны государственной границы до меня, как командира корпуса, доведен не был». Так что о том, что война скоро будет, командиры знали, и что надо оборонять границу, тоже знали. Войска подтягивали, но реально доведенных до частей и соединений планов боевых действий или не было, или если и были, то жутко засекречены -и от врагов, и своих в первую очередь.[53]
Во-вторых, сильно мешали ошибки, а может и преднамеренные действия кое-кого. Штаб ЗапОВО обозначил пять самых важных направлений прикрытия границы. На практике оказалось, что из пяти только одно направление (Брест‑Барановичи) было обозначено штабом округа правильно. На других направлениях немцы или вообще не наступали, или наносили второстепенные удары, которые не имели важного оперативного значения. Фланги 10-й армии прикрывали две малосильные армии: у Бреста 4-я, имевшая в своем составе 4-е стрелковых и две танковые дивизии, у Гродно 3-я армия, состоявшая из 3-х стрелковых и одной танковой дивизий. А именно по флангам наносили главные удары войска группы армий «Центр».
У планов действий наших сил был один, но очень существенный недостаток. Они предусмотрели, как будут действовать советские войска, а как будет действовать противник ‑ не предусмотрели. В оперативном плане штаба ЗапОВО по прикрытию границы 1941 года даже не упоминаются фланговые группировки немецких войск в районах Бреста и Сувалок. Чувствуется определенная недоработка предвоенных оперативных планов штаба округа, отрыв их от реального положения. Как будто противник должен был действовать, как нам хочется, а не как ему удобно. Этот план не исходил из угрозы войны, которая была от факта сосредоточения крупных немецких сил на западной границе БССР. На внезапное нападение этот план рассчитан не был. Он был рассчитан только на один вариант действия ‑ отбить первые удары врага и перейти в наступление. Конкретных вариантов боевых действий, в случае вынужденного отхода, план прикрытия не содержал. Можно было бы возразить, что, мол, не знали о конкретном сосредоточении войск Вермахта, если бы не схема оперативного развертывания ЗапОВО на плане прикрытия государственной границы. На ней четко обозначены силы немецкой стороны в июне в приграничной полосе ‑ до дивизии, включительно. Командование ЗапОВО владело необходимой информацией о противнике, на основе которой можно и нужно было определить боевые возможности пограничных группировок и направления их ударов. Но ничего не было сделано. Что это? Непрофессионализм, глупость, помноженные на лень, или что-то хуже? В западном округе ударным группировкам танковых и механизированных соединений Гудериана и Гота противостояло только по одной дивизии. На некоторых участках на север и юг от Бреста вообще не было советских войск.[54]
Неудивительно, что при таком положении вещей, оборона границы рухнула в первый же день войны. Дело было не только в могучем первом ударе Вермахта, но и в крайне неудачном размещении наших войск, и в отсутствии хорошо продуманного и четко запланированного противодействия врагу частей и соединений Красной Армии в приграничных районах. Такова была вторая причина, которая мешала осуществлению Сталинской идеи контрудара. В-третьих, большой трудностью для Красной Армии в организации и проведении планируемого на лето 1941 года контрудара были значительные недостатки в танковых и авиационных войсках, которые должны были стать ударной силой, как в остановке вторжения агрессора, так и в переходе потом в фазу наступательных действий. Одна пехота, даже с артиллерией, мало что могла сделать в эпоху господства моторов. Основные наши танки (к 22 июня ‑ БТ разных модификаций, и Т-26), их насчитывалось десять тысяч, являлись уже устаревшими, с тонкой броней, защищавшей только от осколков и малокалиберной артиллерии, с бензиновыми двигателями, которые очень быстро и сильно горели при попадании снарядов противотанковых пушек и танковых орудий противника. У них были узкие гусеницы, что затрудняло передвижение по бездорожью, малый моторный ресурс ‑ всего 70–100 моторных часов, довольно слабая пушка калибром в 45 миллиметров. Эти танки могли успешно воевать с немецкими танками Т-1 и Т-2, которые уступали им в вооружении, но очень трудно было бороться с более сильными Т-3 и Т-4. Новые наши танки, выпускаемые только с 1940 года, составляли к июню 1941 года менее 20 процентов от общего числа танков Красной Армии. Они превосходили все немецкие танки этого периода. Танк Т-34 являлся лучшим средним танком в мире в 1941‑1942 годах, а КВ-1 и КВ-2 были тяжелыми танками с самой мощной броней, каких у Вермахта до лета 1943 года вообще не было. Наши новые танки хотя и были лучшими, но они тоже имели свои недостатки: у Т-34 был плохой обзор, отсутствовали рации (были только у командира роты, да и то не у всех), связь и команды в 1941 году осуществлялись при помощи флажков, что резко увеличивало потери танкистов убитыми и ранеными, да и разглядеть из танка команды флажками в ходе боя в дыму, пыли и разрывах снарядов и мин, а то и под ударами авиации противника, было практически невозможно. Кроме того, результативный огонь Т-34 против танков врага и противотанковой артиллерии являлся, в основном, со средних и малых дистанций и значительно хуже, с дальних. У КВ часто выходила из строя трансмиссия, и танк надолго останавливался, плохим был и прицел. В ЗапОВО насчитывалось всего 483 КВ и Т-34.
Качество производства, сборки и эксплуатации танков были невысокими. На 22 июня советские войска располагали на западе СССР 14,2 тысячами танков, но 29 процентов из них находились в капитальном ремонте в заводских условиях и 44 процента танков в среднем, на базе ремонтных мастерских округов. Примерно, такая же пропорция была и в ЗапОВО. Боеспособными в приграничных округах оказались только 3,8 тысяч танков, что по численности соответствовало танковому парку армии вторжения в СССР Вермахта. Так что никакого численного превосходства перед советскими войсками Вермахт в танках не имел на первый день войны. В ЗапОВО насчитывалось 2136 танков против примерно 2000 танков группы армий «Центр».[55]
Существенное различие было, не в нашу пользу, в подготовке экипажей танков, в первую очередь в стрельбе. Если наш экипаж танка в среднем делал пять выстрелов из пушки за год, то немецкий сорок выстрелов. Разница в опыте и навыках стрельбы приводила и к разной степени попаданий по целям. Это же касается и механизированных средств передвижения для пехоты и артиллерии, подвоза боеприпасов, горючего. В ЗапОВО это составляло в среднем 51 процент, от требуемого по штату дивизии военного времени по автомашинам, и 84 процента ‑ по тягачам и тракторам. Остальные должны были прибыть в части после объявления мобилизации. Гитлеровские же войска к началу вторжения в СССР были полностью оснащены автомобилями и тягачами, что давало вермахту значительное преимущество в скорости продвижения и маневренности.
Особо тяжелое положение сложилось в танковых дивизиях ЗапОВО, что не могло не сказаться на их боеспособности. По имеющимся данным, 33-я танковая дивизия на 18 июня 1941 года имела обеспеченность: по бензозаправкам ‑ 7 процентов от требуемого количества; по водо- и маслозаправщикам ‑ 9 процентов; по бензину первой категории (для танков) ‑ 15 процентов. По боеприпасам ситуация была еще плачевнее. В наличии имелось всего несколько десятков снарядов на одно орудие ‑ около 3 процентов выстрелов. Катастрофическое положение было и с дизельным топливом, необходимом танкам Т-34 и КВ. Его в наличии часто не было вообще. Танки были, а выехать из боксов они не могли. Такое положение существовало в большей части танковых дивизий ЗапОВО, а их было двенадцать. На бумаге же все было в порядке.[56]
Очковтирательство, выдача желаемого за действительное, замазывание недостатков, красивая и своевременная отчетность были и в 1941 году. Бюрократы наверху, в погонах и без них, больше верили различным бумагам, чем острым и нелицеприятным докладам непосредственно с мест. И вал приписок докатился и до Кремля, наркомата обороны, Генерального штаба. «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить», ‑ гласит народная мудрость. Исправлять такое положение пришлось долго кровью бойцов и командиров в годы войны.
Очень похожая картина была и в авиации. Самолетов много. Перед войной ВВС Красной Армии располагали 20 тысячами самолетов всех типов и разных лет выпуска. Из них семь тысяч находились в приграничных округах. Самолеты старых марок были в большом количестве и значительно уступали по скорости, по маневренности, и по высотности новым немецким самолетам. В 1940 году в СССР начали производить самолеты современных типов, и за полтора года до войны их было выпущено около четырех тысяч, что составляло до двадцати процентов от общего количества самолетов. Но они мало или плохо были освоены летчиками, высока была аварийность, не хватало аэродромов новых типов с удлиненными полосами взлета и посадки. Очень мало было радиостанций на самолетах для связи и указания цели. Считалось, что хватит покачивания крыльями самолета или визуальных жестов командира звена или эскадрильи. А что делать, если самолет командира звена или эскадрильи сбит, или он ведет яростный и подвижный бой? Просматривается явная недооценка роли радиосвязи или даже пренебрежение ею. Аэродромы были плохо замаскированы, мало было зениток. Связь с постами ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение, связь) была в основном проводная. Такая система ПВО не могла предотвратить мощный удар врага по самолетам на земле. Факты говорят: В ЗапОВО насчитывалось 1939 самолетов, а в группе армий «Центр», наступающей на Белоруссию, было 1670 самолетов. По видам самолетов на 22 июня округ имел на вооружении: 802 бомбардировщика, из них только 139 новых конструкций; 85 штурмовиков, из них только восемь новейших конструкций ИЛ‑2; 885 истребителей, из них только 253 новых; 154 разведчика и 13 корректировщика ‑ все старых конструкций, а поэтому через десять дней после начала войны не осталось в воздухе ни одного нашего разведчика и корректировщика ‑ все сбиты. Как воевать, если неизвестно, где и какие силы противника, если нет разведчиков, и кто будет корректировать и направлять огонь тяжелой артиллерии, если нет авиационного корректировщика? В группе же армий «Центр» Вермахта было 490 бомбардировщиков, включая и пикировщиков, на 312 меньше, чем в ЗапОВО. И кто и кого должен был бить, если исходить из количества самолетов? А штурмовиков у немцев вообще не было. Дело было не в количестве самолетов, и даже не в том старых или новых конструкций, а в качестве подготовки летного состава. В СССР летчика готовили один год, и всего давалось сто часов налета, зато каждый день по два часа политзанятий. Немцы же готовили летчика два года с тренировочным налетом 450 часов и только два часа в неделю на изучение «арийских догм» о превосходстве над другими народами и государствами. Отсюда и лучшая подготовка немецких летчиков, и многие их победа в воздушных боях в 1941‑1942 годах, отсюда и соотношение потерь ‑ пять советских самолетов на один немецкий летом 1941 года. Только в 1943 году, после Сталинграда, когда встал вопрос о выживании Третьего рейха, часы подготовки летчиков немцы снизили с 450 до 150, да и наша авиапромышленность развернула во всю мощь выпуск новейших самолетов в большом количестве, а наши летчики с кровью и потерями приобрели необходимый боевой опыт. Тогда пришли победы в воздухе.[57] Но пока до этого было далеко.
Шел июнь 1941 года. Девятая смешанная авиационная дивизия должна была прикрывать с воздуха 4-ю и 10-ю армии. Поэтому в ее состав входили истребительные, бомбардировочные и штурмовые полки. Ситуация в дивизии на 9 июня была такова: ранее дивизия для перевооружения получила 240 новых истребителей МИГ-1 и МИГ-3. В результате неумелых действий пилотов произошло 53 летных происшествий. Для 38 самолетов потребовался крупный ремонт. Свыше ста самолетов были временно непригодны к эксплуатации по выявленным дефектам завода производителя. И только 85–90 самолетов были исправны. Кроме того, из 240 новых самолетов пристреляны были пулеметы лишь на 132 (55%), да и из них 65–70 процентов пристреляны только на земле. Наряду с этим отмечались также недостатки: недостаточная мощность моторов после 8–10 часов налета, на взлете часто отказывали свечи зажигания в двигателе, нередки были перебои в работе мотора, сбавление мощности двигателя. Причины выяснялись, да так и не выяснили до 22 июня, и уже мало что можно было поправить до того рокового утра. В итоге, многие самолеты сгорели на аэродромах в результате удара немецкой авиации, мало кто из наших летчиков сумел подняться в воздух. Но, и поднявшись в воздух, не могли сражаться в полную силу из-за имевшихся дефектов. Многие были сбиты.
А как обстояло дело в 10-й смешанной авиадивизии, которая прикрывала Белосток, Гродно, третью и частично десятую армии? Положение было еще хуже, чем в 9-й смешанной авиадивизии. За два дня до войны в 123 истребительный полк из округа поступила команда демонтировать на самолетах вооружение, то есть снять пушки и пулеметы и сдать их на склад, Приказ озвучил командующий авиацией округа генерал И.И. Копец. В армии приказы исполняют, а не обсуждают и не спорят. Можно представить, как полк воевал 22 июня! И это еще не все! У двадцати новеньких истребителей ЯК-1, поступивших в полк 19 июня и по своим боевым качествам ни в чем не уступавшим истребителям люфтваффе Геринга, не было никакого движения. Почему?! Ведь обстановка накалена до предела, в ближайшее время может начаться война. Ответ прост. К этим истребителям не было ни горючего, ни боеприпасов.[58]
При такой постановке дела в боевой авиации в преддверии войны, при таком отношении к состоянию боеготовности не было ничего удивительного в том, что наши самолеты горели сотнями на аэродромах, не сумев даже взлететь, а летчики гибли под бомбами на земле. Что это ‑ полная некомпетентность, наплевательское отношение к службе, боязнь проявить инициативу, или даже задать вопрос? Или это срабатывала чья-то злая воля?
Попробуем высветить факты, которые многие годы игнорировались, и ответы, на которые надо искать в наглухо закрытых архивах НКВД‑НКГБ, наркомата обороны и Генштаба СССР. Мало что доступно и сегодня, но некоторая информация все же есть и дает возможность разобраться в истории. И то, что некоторые факты приводятся в художественной литературе, не должно мешать их анализу ‑ такое сегодня время, такие возможности ‑ хотя бы как-то обойти мертвое молчание и безразличие, чиновничий страх что-то не так или не там сказать, написать, не повторять в сотый раз давно, как бы известное и привычное. Отдельные факты мало что говорят, но вместе они совсем по-другому освещают события, и дают пищу для размышлений, и предположений. Так, очень странным является невыполнение директив Москвы по выводу из-под возможного удара войск и боевой техники командованием ЗапОВО в канун войны. Еще 18 июня, за четыре дня до начала войны, была направлена директива Генерального штаба ‑ вывести танковые корпуса с мест постоянной дислокации и замаскировать в лесных массивах. Поэтому удары врага по Прибалтийскому особому военному округу и Киевскому во многом пришлись по пустым военным городкам танкистов. До танковых корпусов ЗапОВО эта директива так и не дошла. Почему-то, еще до 19 июня командование западных приграничных округов получило директиву Генерального штаба с указанием к 22 июня вывести армейские и корпусные управления на полевые командные пункты. Командование 4-й армии эту директиву не выполнило по простой причине ‑ оно об этой директиве так и не узнало. От начальника ВВС 18 июня поступила директива ‑ к 23 июня рассредоточить и замаскировать материальную часть авиации. В ЗапОВО эта директива известна так и не стала.
Вспоминает Сандалов, начальник штаба 4-й армии: «Вывести хотя бы одну дивизию по боевой тревоге имеет право только командующий ЗапОВО. Мы хотели вывести из крепости (Брестской) в полевой лагерь 6-ю стрелковую дивизию, но начальник штаба генерал В.Е. Климовских воспретил лично, сказав, что палатки для размещения дивизии в лагере он выделять запрещает». Н.И. Эйтигон, ответственный работник НКВД‑НГКБ СССР, который за несколько дней до начала войны беседовал с Д.Г. Павловым, командующим ЗапОВО, доложил Судоплатову: «Павлов считал, что никаких особых проблем не возникает даже в случае, если врагу удастся в самом начале перехватить инициативу на границе, поскольку у него достаточно сил в резерве, чтобы противостоять любому крупному прорыву». А в это время дивизии второго эшелона войск округа были в 400–450 километрах от границы. Тринадцатая армия еще только формировалась и не была готова к боевым действиям. Павлов дезинформировал руководство НКВД–НКГБ о реальном положении дел, а когда 22 июня гитлеровские войска в двух местах прорвали наш фронт, то никаких резервов не оказалось, вплоть до Минска, и остановить дивизии Вермахта было некому. Кроме этого, Павлов не видел ни малейшей нужды в подрывных операциях для дезорганизации тыла противника, к чему начала готовиться госбезопасность, жаль только, что поздно. Не исключено, что такое отношение и такие действия командующего ЗапОВО Павлова и начальника штаба Климовских были далеко не случайны.
Интересные факты всплывают из опубликованных материалов допросов Павлова следователем после его ареста в начале июля 1941 года. Вопрос Павлову: «… а объясните тов. Павлов, как получилось, что директива Генерального штаба Красной Армии от 18 июня не была Вами выполнена? Ответ Павлова: «Ну по некоторым вопросам я ничего не могу сделать, и, вообще, я маленький человек … Следователь: «Ой, вот только не надо, генерал армии, командующий Особым военным округом… Ну, а вот как же так получилось, что, например, до 4-й армии, указанная мною директива, так и не дошла?». Павлов: «Коробков, (командующий 4-й армией) врет, нагло врет!» Следователь: «А Коробков утверждает, что никаких приказов о рассредоточении авиации и выводе 14-го мехкорпуса из мест дислокации не получал». Павлов: «Это гнусная ложь и провокация. Я не виноват, я делал все что мог»!
Но «шило в мешке не утаишь». Кто-то что-то видел, кто-то слышал, через кого-то передавались распоряжения руководства и при всей дисциплине и страхе наказания за оглашение секретной информации кое-что все же просачивалось. Среди военных ходили слухи, что поступивший незадолго до войны приказ о боевом развертывании войск не был им, Павловым, выполнен. Управление войсками было, практически, почти сразу утрачено.[59]
Как оценивать приводимые сведения? Было это пренебрежительное отношение к директивам высшего военного руководства страны и полный беспорядок в военных делах, или же стремление отдельных высокопоставленных военных начальников сместить Сталина и его окружение в Кремле, воспользовавшись поражением подставленных под разгром Вермахтом частей Красной Армии в приграничных округах. Как отмечает серьезный военный историк Мельтюхов в книге «Упущенный шанс Сталина» на странице 240, с 1930 по1941 годы в СССР имели место, по меньшей мере, три серьезные попытки государственного переворота. Причем с разными политическими ориентациями. Основными силами заговоров были, разумеется, госбезопасность (борьба внутри которой не прекращалась никогда), армия и партийная номенклатура. Многих не устраивала, слишком ярко выраженная, идея «мирового похода». Примечательно, что даже бериевские следователи не приписывали Павлову и другим, арестованным в начале июля, военным начальникам, ни скрытый троцкизм, ни работы на германскую разведку. Их обвиняли в том, что они …» вследствие своей трусости, бездействия и паникерства нанесли серьезный ущерб РККА (Рабочее Крестьянской Красной Армии), создали возможность прорыва фронта противником в одном из главных направлений и тем самым совершили преступление…». Эта цитата из приговора Военной коллегии Верховного Суда от 22 июля 1941 года, который приговорил всех их к расстрелу. Какие свои ошибки и упущения признал Павлов на суде как свою вину? Дадим ему слово: «… Еще в начале июня я отдал приказ о выводе частей из Бреста в лагеря. Коробков же моего приказа не выполнил, в результате чего три дивизии (из 6-и в 4-й армии) были разгромлены противником при выходе из города. Я признаю себя виновным в том, что директиву Генштаба РККА я понял по-своему и не ввел ее в действие заранее, то есть до наступления противника. Я знал, что противник вот-вот выступит, но из Москвы меня уверяли, что все в порядке. Фамилии тех, кто это говорил, назвать не могу». Через шестнадцать лет, 31 июля 1957 года Военная коллегия Верховного Суда отменила данный приговор в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. Какие это обстоятельства ‑ не сказано. Признала «серьезные упущения и недочеты», допущенные генералом армии Павловым Д.Г. в руководстве войсками округа, но не проявление трусости, бездействия, нераспорядительности». А что это за недочеты такие, приведшие к разгрому наших войск вермахтом без больших усилий? Даже халатность в его действиях не усмотрели? Если же всего этого не было, то, что тогда было? Закономерный вопрос! Архивы пока молчат, а исторические исследования тоже пока обходят неудобные сведения. Но в народе имеется мнение, что Сталин был прав, расстреляв Павлова, как изменника. Слишком много крови и жизней солдат на совести этого «маленького человека», как он себя именовал. А Военная коллегия, лицемерно отменившая приговор, и тем самым поставившая себя и все правосудие, в один ряд с Павловым и его сообщниками, еще ответит перед историей. Ибо решение вынесла, скорее всего, в угоду такому же «маленькому человеку» ‑ Н.С. Хрущеву, захватившему власть в стране после смерти И.В. Сталина и люто ненавидевшего его.
Что же в рассматриваемый период с января до 22 июня происходило в Белоруссии в плане приготовлений к надвигавшейся войне? Ведь ни население республики, ни военные, ни сотрудники партийно-советско-комсомольского аппарата не были ни глухими, ни слепыми и отлично понимали необходимость оборонных мероприятий. Хватало и трезвомыслящих людей, которых не могла оглушить официальная пропаганда договоров с Германией и войны, если придется, ‑ «Малой кровью, на чужой территории, быстро». Правда жизни брала свое ‑ десятки тысяч белорусов призывали весной 1941 года в Красную Армию на «учебные сборы», обещая, что они вернуться домой осенью. Немецкие самолеты в немалом количестве наблюдали в нашем небе жители республики. Наблюдали они и прибывающие войска, и усиленное строительство десятков аэродромов, и укрепленных районов. Более частыми для населения стали тренировки по противовоздушной и противохимической обороне, завозилось на склады оборудование для8 госпиталей, проходил тщательный учет медсестер и врачей.
Особое внимание уделяли увеличению пропускной способности железных дорог, идущих по территории Белоруссии к западной границе. Началась реконструкция трех важных железнодорожных узлов ‑ Барановичского, Белостокского и Минского, строительство новых железнодорожных линий ‑ Лепель‑Крулевщизна, Тимковичи‑Барановичи, и от границы на Беловежу, что позволяло быстро перебрасывать войска и боевую технику к расположению частей первого и второго эшелона ЗапОВО. Ожидалось скорое прибытие эшелонов, с направленными в Беларусь, тремя армиями из внутренних округов. Шло строительство второй очереди Днепро‑Бугского канала, улучшались условия судоходства на других реках республики для транспортировки грузов.
Продолжались ускоренные работы по строительству четырех укрепленных районов: Гродненского, Осовецкого, Зембровского и Брестского. Укрепленные районы, сооружаемые невдалеке от границы, должны были прикрывать развертывание советских войск в начале войны и не дать возможности прорваться вражеским войскам. Каждый укрепрайон имел протяженность от 80 до 180 километров и глубину обороны от трех до восьми километров. Завершить их строительство планировалось в 1942 году. Но в плановом хозяйстве СССР материальные ресурсы и рабочая сила выделялись только в соответствии с планом. К июню 1941 года было построено только 505 дотов, а оборудовано и вооружено лишь 193 от числа запланированных 1174. По этой причине в начале войны не удалось создать систему обороны границы, опиравшуюся на укрепленные районы.
Развертывалась и целенаправленная работа общественных и государственных организаций в Белоруссии по подготовке технически обученных резервов армии. За 1939–1940 годы в аэроклубах было подготовлено свыше 1500 летчиков, 62 процента белорусских призывников имели военно-технические специальности и сдали нормы ГСО (Готов к санитарной обороне).[60]
Постепенно накалялась обстановка и на границе. С ноября 1940 года по апрель 1941 года на Белостокском направлении было задержано около 1200 нарушителей границы, при этом в 62 случаях нарушители применяли оружие против пограничников. Такая обстановка не могла не тревожить руководящие партийные органы Белоруссии.
Ясно, что германская сторона что-то готовит. Поэтому в апреле 1941 года, на совещании в ЦК Компартии Белоруссии, были заслушаны два доклада ‑ начальника Белорусского пограничного округа А.И. Богданова и Наркома госбезопасности БССР Л.Ф. Цанавы. Если в докладе Богданова были в основном объективные и достоверные сведения о составе сосредоточившейся на польской территории группировки немецких войск и информация о возможных сроках нападения гитлеровской Германии на СССР, то в докладе Цанавы данные о приготовлениях Вермахта на границе расценивались как дезинформация нацистских спецслужб. Обстановка продолжала ухудшаться. Надо было готовиться к возможному началу войны. Поэтому 26 мая 1941 года, через месяц после совещания в ЦК, правительство БССР принимает постановление «Об организации на территории Белоруссии постоянных групп и отрядов по уничтожению авиадесантов противника». До войны почти месяц, в прессе официально сообщается о соблюдении договоров между Германией и СССР, ведется борьба против панических слухов о скором начале войны, а правительство принимает постановление о формировании и организации боевых групп и отрядов на постоянной основе. После начала войны они будут называться «истребительными батальонами».
Создавались эти группы и отряды исключительно на добровольной основе, для них выделены оружие, боеприпасы, назначены командиры. Именно поэтому уже через два-три дня после 22 июня как бы ниоткуда возникают истребительные батальоны по всей Белоруссии, которые сыграли большую роль в успешной борьбе с многочисленными авиадесантами гитлеровцев, и с засланными врагом разведывательно-диверсионными группами, и с отдельными агентами. Обращает на себя внимание тот факт, что, хотя постановление правительства Белоруссии шло в разрез с официальной линией Москвы, никто не только не был арестован, но даже не снят с должности или понижен. Эта реакция ясно показывает, что в НКВД, и в Кремле хорошо понимали возрастающую угрозу со стороны Германии и не стремились наказывать местных работников за проявленную инициативу. Однако момент мобилизационной подготовки истребительных групп и отрядов до начала войны в плане их обучения был упущен, ибо времени для реализации постановления правительства, оставалось крайне мало. Во второй половине мая бюро ЦК Компартии Белоруссии обсуждал вопрос о ситуации на границе, заслушал и обсудил доклад командующего ЗапОВО Павлова «Об обстановке на границе и состоянии войск округа». Участники заседания (до этого они выезжали в пограничные районы, беседовали с воинами-пограничниками, гражданским населением) не преуменьшали грозившей с запада опасности.
О возрастающей угрозе войны, о напряженной международной обстановке говорил и первый секретарь Брестского обкома партии М.Н. Тупицын 19 июня на расширенном заседании обкома, хотя и указывал, что по этому вопросу не следует вести открытых разговоров.
Не являлась для руководства республики тайной и начало осуществления мероприятий Разведуправления Генерального штаба Красной Армии по созданию в приграничных военных округах тайных баз с запасом оружия, боеприпасов и иного военного имущества иностранного образца, резервных агентурных сетей на своей территории на глубину 100‑150 километров. Этот план утвердил начальник Генштаба Г.К. Жуков, в мае 1941 года. Однако все эти мероприятия запоздали и, поэтому, не были выполнены в полном объеме. Кроме того, в Красной Армии в предвоенный период господствовало мнение, что будущая война будет вестись наступательными операциями на территории противника, а данный план мероприятий был страховкой, если на первом этапе войны придется немного отступить, а уже потом перейти в контрнаступление.
К сожалению, партийные и военные руководители, как и Цанава, проявляли нерешительность и ждали указаний «сверху».[61]
Так что Беларусь готовилась к войне, но делала это не в полную силу и, запаздывая по времени. Это была беда не только Минска, но и Москвы. Все стремились урегулировать вопросы с Германией мирным путем, путем дипломатии и переговоров, даже с некоторыми уступками. На крайний случай была стратегия контрудара, однако руководство СССР и политическое, и военное явно переоценивали наши силы и возможности, также как явно недооценивали всю силу Вермахта и немецкую стратегию блицкрига. Советская разведка не только имела большие успехи в первой половине 1941 года, но и имела ряд неудач. Она не смогла узнать и предупредить о силе первого удара Вермахта, об основной, при прорывах фронта, ставке немцев на мощь действий танковых и авиационных соединений, о создании 6‑7 кратного превосходства на ударных направлениях.
Каково было соотношение сил ЗапОВО и группы армий «Центр» (далее – ГАЦ)? Было ли значительное превосходство Вермахта над войсками ЗапОВО? Вот некоторые цифровые данные о войсках ЗапОВО и ГАЦ накануне 22 июня: общее количество дивизий ГАЦ 47, ЗапОВО – 46. Из них танковых и моторизованных дивизий, соответственно, 16 и 18, кавалерийских ‑ 2 и 2, стрелковых – 30 и 26, орудий и минометов – 10763 и 13125, личного состава 820000 человек и 673000 человек. О качестве боевых самолетов и танков ГАЦ и ЗапОВО было сказано выше. Так что никакого превосходства, кроме численности личного состава в ГАЦ над численностью в ЗапОВО, не было. Разница в численности людского состава была в связи с тем, что по штату советская дивизия насчитывала 10 тысяч человек, а немецкая 15‑16 тысяч.
Все дело было не в количестве дивизий, а в качестве подготовки личного состава к войне, летчиков и танкистов, в квалификации офицерского состава, в организации боевых действий, в размещении войск.
Войска ЗапОВО были выстроены в два эшелона. В первом, вблизи границы, располагались 26 дивизий. Тринадцать дивизий ‑ 8 танковых, 4 моторизованных, одна кавалерийская, были во втором эшелоне, несколько в резерве. Большинство дивизий второго эшелона выдвигались из глубокого тыла округа и находились в 400‑600 километрах от государственной границы. Из восьми танковых дивизий округа, имеются данные, что танками были укомплектованы только две дивизии, примерно, на 50 процентов, а четыре дивизии – менее 50 процентов. Еще две дивизии почти не имели танков вовсе. Кроме того, в распоряжении командующего округа имелись 18 дивизий, но двенадцать из них были не отмобилизованными стрелковыми дивизиями с численностью от 500 до 2000 человек. [62]
Загадка 22 июня объясняется двумя факторами: с нашей стороны, во-первых, стратегией контрудара, во-вторых, имеющимися значительными недостатками в войсках и, пока скажем мягко, странными действиями отдельных высокопоставленных военных.
22 июня стал самым тяжелым днем в начавшейся войне. В ходе войны СССР потерял до 27 миллионов человек. Из них Белоруссия потеряла около трех миллионов из 10 миллионов довоенного населения республики.
Это была страшная и разрушительная война, которой ещё не знало человечество. Ни один народ, ни одна страна в мире не потеряли столько своих граждан в процентном отношении к населению как Белоруссия. Мы выстояли, мы победили. МЫ ‑ это советский многонациональный народ. И белорусы внесли в дело общей Победы над нацистской Германией, ее полный разгром и разгром ее союзников, достойный вклад. Но чего это стоило нашей общей стране, чем и кем пришлось жертвовать и через что пройти?! Практически в Беларуси нет ни одной семьи, в которой кто-либо не погиб в 1941–1945 годах.
Но начиналась дорога к ПОБЕДЕ, в почти четыре огненных года, на рассвете 22 июня 1941 года в Белоруссии.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
ПЕРВЫЕ ДНИ ВОЙНЫ
Во сколько, по времени, немецкие пехотные, танковые, моторизованные войска и военно-воздушные силы Вермахта напали 22 июня 1941 года на территорию СССР, и была ли возможность предупредить наши войска о нападении, хотя бы за несколько часов? В нашей исторической литературе, особенно в учебниках для школ, техникумов, вузов, в методических пособиях для них внедрен миф о внезапности нападения, о том, что никто никого не предупредил. Этот миф проник в кино и на телевидение, в текущую печать и в художественную и документальную литературу. Этот миф нужен был нашим идеологам и в военные годы, и в послевоенное время, и до конца существования СССР, и даже после его распада. Он удачно объяснял, почему наши армейские части, имевшие большее количество танков, самолетов, артиллерии и минометов, чем у Вермахта, потерпели поражение летом 1941 года и вынуждены были отступать до Москвы, до Ленинграда, до Ростова-на-Дону вплоть до начала декабря 1941 года.
Страна потеряла миллионы убитыми, ранеными. Многие промышленные и сельскохозяйственные центры СССР вынуждены эвакуироваться на восток. На Урал, в Сибирь, в Среднюю Азию было вывезено несколько тысяч предприятий и миллионов, успевших уйти от фашистской оккупации, квалифицированных рабочих и инженеров, женщин, детей и стариков. Гитлеровцы смогли захватить в 1941 году Белоруссию, Украину, Молдавию, западные и северо-западные районы России. Чтобы не было ненужных и лишних вопросов, почему так произошло, кто и что виновник произошедшего. В.М. Молотов, с согласия И.В. Сталина, в своем выступлении 22 июня о начале войны с Германией, а затем и сам Сталин ‑ «В обращении к советскому народу 3 июля 1941 года», в качестве главной причины назвали «внезапное, коварное, бандитское нападение гитлеровцев». И еще одна причина ‑ превосходство врага в количестве боевой техники.
После 20-го съезда КПСС, на котором Н.С. Хрущев яростно «разоблачил культ личности» Сталина, была к предыдущим причинам добавлена еще, и третья, обвинявшая во всем, в основном, одного лишь Сталина, не верившего многочисленным донесениям советской разведки о нападении Германии на СССР 22 июня. Он, якобы, слепо доверял Гитлеру и нерушимости советско-германских договоров 1939 года, и мешал вовремя привести войска военных округов в боевую готовность, и долго колебался, и всего за час – полтора до начала войны дал разрешение. Поэтому не успели зашифровать, передать и расшифровать на местах в штабах директиву № 1. Наши войска, в том числе пограничные, ничего не знали и мирно спали, когда на них обрушились снаряды, мины, бомбы фашистов, ринулись танки и пикировщики Вермахта. Здесь никто не собирается полностью оправдывать или преуменьшать вину Сталина, членов Политбюро, включая Н.С. Хрущева, наркома обороны СССР Тимошенко и начальника штаба РККА Жукова в том, что произошло. Красная Армия не смогла отразить страшный удар Вермахта, не смогла организовать прочную и устойчивую оборону в приграничных районах, не смогла нанести агрессору такие потери, чтобы остановить наступлении, не смогла выиграть приграничные сражения, хотя к этому усиленно готовилась, и после обороны нанести мощный контрудар. Но в этом провале только доля их вины. Большая или небольшая эта доля ‑ судить читателю.
Дело обстояло не так или не совсем так. Весь день 21 июня и часть ночи с 22.20 заседало Политбюро под руководством Сталина, с участием Тимошенко, Жукова и Василевского. Угроза нападения Германии ни для кого не была секретом. Обсуждали политические, и военные меры, на случай агрессии, которая могла начаться ночью, то ли в субботу, то ли в воскресенье. Попытки втянуть гитлеровское руководство в любые переговоры ничего не дали, так как в Берлине отсутствовали и Гитлер, и министр иностранных дел Германии Риббентроп, и государственный секретарь МИД барон Вайцезеккер. Кроме того, поступали сообщения из Прибалтийского, Западного и Киевского военных округов о перебежчиках ‑ солдатах Вермахта, на нашу сторону.
Они сообщили о письменном обращении фюрера к немецким военнослужащим, в связи с наступлением на территорию СССР. Сказали и время начала наступления ‑ четыре часа утра 22 июня, перебежчики хотели предупредить советское командование, так как сочувствовали Советскому Союзу и ничего хорошего ни для Германии, ни для немцев от войны не ждали. Еще можно было объявить тревогу в частях прикрытия, привести ПВО в полную боевую готовность. Тимошенко повторил просьбу вечером 21 июня (первая была утром того же дня) о приведении войск пограничных округов в боевую готовность и предложил соответствующий проект директивы. Ее зачитал Жуков. Но она не была одобрена. Сталин, при молчании членов Политбюро, возразил: мол, такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем.
Новая директива, уже составленная Жуковым и Василевским, гласила: «1) В течение 22‑23 июня возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО (Ленинградский военный округ), ПрибОВО (Прибалтийский военный округ), КОВО (Киевский округ), ЗапОВО (Западный военный округ), ОдОВО (Одесский военный округ). Нападение может начаться с провокационных действий. 2) Задача наших войск ‑ не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. 3) Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности. Встретить возможный внезапный удар немцев и их союзников». Директива, она получила название № 1, требовала в течение ночи 22-го июня скрытно занять войсками все построенные и недостроенные сооружения около границы, открыть склады с вооружением и боеприпасами, довооружиться, рассредоточить авиацию на аэродромах и замаскировать ее, привести в боевую готовность средства ПВО.[63]
В этот же день были приняты еще две директивы ‑ № 2 и № 3. В директиве № 2 утром Сталин утвердил предложение Жукова и Тимошенко, немедленно обрушиться всеми, имеющимися в приграничных округах силами, на прорвавшиеся части противника и отбросить их за государственную границу, не допустив дальнейшего продвижения. Она, по соотношению сил и сложившейся обстановке оказалась явно нереальной, а потому и не была реализована в жизнь, как значительно позже об этом писал Жуков. Директива № 3, принятая после полудня, настаивала на уничтожении в двухдневный срок основных сил противника и переносе военных действий на его территорию. Эта директива предусматривала переход наших войск в контрнаступление с задачей разгрома войск Вермахта на важнейших направлениях. Директива стала новой ошибкой, во многом приведшая к поражению в приграничных сражениях в июне 1941 года. К сожалению, наши войска не были своевременно отмобилизованы, подверглись сильным ударам авиации противника. Директива № 3 ушла в войска в 21.15. Чтобы все организовать оставалась только ночь.
Директива № 1 получила одобрение и была передана из Москвы в 0.30 ночи 22 июня «и дошла до штабов округа лишь перед самым вторжением. Войска же оставались в неведении до самого начала вторжения». Это Киевский военный округ. А в Западном военном округе? Примерно в половине четвертого часа ночи Павлов, связавшись с Коробковым (командующим 4-й армией), сообщил ему, что ожидается провокационный налет фашистских войск на нашу территорию и потребовал ‑ на провокацию не поддаваться, лишь пленить их, но границу не переходить. Для этого необходимо привести части в боевую готовность, скрытно заняв доты Брестского укрепрайона и перебазировать полки авиадивизии (9-й смешанной) приданные 4-й армии, на полевые аэродромы. Коробков начал отдавать приказы командирам, подчиненных ему частей, когда обрушился шквал огня с немецкой стороны. Гитлеровская авиация нарушила нашу границу в 3.30 ночи и произвела налеты с бомбометанием на советские военные аэродромы, а в четыре утра их артиллерия и минометы открыли огонь по нашим войскам. Нападение на СССР произведено без объявления войны. А войну Германия объявила СССР уже после ее начала. Армейская авиация, за исключением 20 самолетов, была уничтожена. В половине шестого утра в штаб 4-й армии пришел приказ – телеграмма из штаба округа с указанием: «Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых действий, приказываю поднять войска и действовать по-боевому». В Кремле, в половине пятого утра 22 июня, Молотов сообщил Политбюро, заседавшему с участием военных, что германское правительство объявило нам войну. Сталин опустился на стул и глубоко задумался. Наступила длительная тягостная пауза». Так вспоминает события раннего утра 22 июня Жуков. [64]
Никто и нигде, вышеприведенные данные, не опровергает. Потому, что так и было. Но, ставшие известными и опубликованными, факты, в последнее время значительно уточняют и корректируют события. Так, гитлеровская авиация нарушила нашу границу в 3.30 ночи 22 июня, а артиллерия и минометы открыли огонь в 4 часа утра. Германия напала на СССР без объявления войны, а войну объявила после осуществленного нападения. Если ранее, в течение десятилетий, все сводили к запоздавшей и неполной директиве № 1, из-за чего наши войска подверглись внезапному нападению Вермахта и потерпели поражение, то сейчас картина, происходивших событий, далеко не так однозначна. Первым, как говорится, «выпустил кота из мешка» П.А. Судоплатов, отсидевший 15 лет в советских тюрьмах по обвинению в якобы, участии, в мифическом «заговоре Берии». Ни одна зарубежная контрразведка: ‑ ни Абвер – 3, ни гестапо и СД, ни разрекламированное ФБР США, не смогли захватить его или обыграть в тайных сражениях в разведоперациях. В 2001 году вышла в свет в Москве его книга «Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год», в которой четко и ясно написано на странице 211 следующее: «Там (имеются в виду как территориальные подразделения НКВД–НГБ, так и военной контрразведки, штабы пограничных и внутренних войск, дислоцированных в Украине, Белоруссии и Прибалтике) боевая готовность была объявлена фактически 21 июня в 21.30, т.е. до получения санкционированной Сталиным известной директивы наркома обороны».
Следует иметь в виду, что сотрудники военной контрразведки в этот период подчинялись наркомам обороны и НКВД, и находились в подразделениях, частях, соединениях от полка и выше. Поэтому командование советских войск, в приграничных особых военных округах, никак не могло не знать об этой боевой тревоге. И боевую готовность могли объявить только с согласия наркома госбезопасности и большинства членов Политбюро.
Не менее интересно свидетельство Судоплатова о том, что в 3.00 часа ночи 22 июня руководители служб и направлений НКГБ узнали о начале военных действий от Меркулова, в то время наркома государственной безопасности СССР. Наиболее решительно на этом срочном совещании повел себя П.С. Михеев, начальник контрразведки (особые отделы) в армии, который сразу сообщил о том, что в особых отделах армий и флотов имеются исчерпывающие инструкции о перестройке работы в условиях военного времени. Интересно получается: немецкие самолеты еще только взлетают, чтобы бомбить наши аэродромы, склады, узлы связи, штабы, они еще не перелетели границу, а в НКГБ собирают совещание руководителей госбезопасности СССР, где объявляют о начале военных действий. Вряд ли Михеев проявлял такую решительность без одобрения Тимошенко и Жукова. Так что «наверху» прекрасно все знали, но с первых часов во многом утратили контроль над событиями, которые стали быстро развиваться в непредусмотренную и худшую сторону.
А как происходили события перехода от мира к войне в самих наших войсках? Свидетельствует Б.А. Фомин, генерал-майор, начальник оперативного отдела штаба 12-й армии (так указано в тексте публикации) ЗапОВО (с 22-го июня ‑ Западного фронта). Он пишет: «Выписки из планов обороны государственной границы хранились в штабах корпусов и дивизий в запечатанных «красных» пакетах. Распоряжение о вскрытии красных пакетов из штаба округа последовало на исходе 21-го июня. Удар авиации противника (3.50 22-го июня) застал войска в момент выдвижения их для занятия обороны. По утвержденному плану обороны госграницы 1941 года, в связи с выдвижением крупных германских сил к госгранице, было предусмотрено увеличение войск, включенных в план. К 21 июня на 400 километров фронта вдоль государственной границы (на расстоянии 8‑10 километров от нее) было сосредоточено тринадцать стрелковых дивизий, четырнадцатая дивизия была на подъезде в районе северно-западной опушки Беловежской пущи. На глубине 250‑300 километров находились еще шесть стрелковых дивизий, из них четыре дивизии были в движении». Его слова о заранее начатых, хотя и запоздалых, приготовлениях к боевым действиям, подтверждает генерал-майор М.А. Зашибалов, командующий 86-й стрелковой дивизией 5-го стрелкового корпуса 10-й армии ЗапОВО. Он сказал: «В час ночи 22 июня 1941 года был вызван к телефону командиром корпуса и получил нижеследующие указания: штаб дивизии, штабы полков поднять по тревоге и собрать их по месту расположения. Стрелковые полки по боевой тревоге не поднимать, ждать его приказа».
Он, Зашибалов, приказал начальнику штаба дивизии связаться с пограничными комендатурами и заставами и установить, что делают немецко-фашистские войска и что делают наши пограничные комендатуры и заставы на государственной границе СССР. В 2.00 начальник штаба дивизии доложил сведения, полученные от начальника Нурской пограничной заставы, что немецко-фашистские войска подходят к реке Западный Буг и подвозят переправочные средства.
После доклада начальника штаба дивизии в 2 часа 10 минут 22 июня командир корпуса приказал дать сигнал «Буря» (это сигнал военного нападения, и разрешение открыть огонь по противнику), поднять стрелковые полки по тревоге и выступить форсированным маршем для занятия участков и районов обороны. В 2 часа 40 минут 22 июня получил приказ командира корпуса вскрыть пакет, хранящийся в моем сейфе, из которого мне стало известно ‑ поднять дивизию по боевой тревоге и действовать согласно принятому мною решению и приказу по дивизии, что мною было сделано по своей инициативе на час раньше. Надо отметить, что все эти свидетельства опровергают мифы, что штабы и войска ждали и не дождались директивы № 1 своевременно. План прикрытия границы мог быть введен только при получении штабом ЗапОВО шифрованной телеграммы за подписью наркома обороны и члена Главного Совета (видимо Главного Военного Совета, где председателем был И.В. Сталин). И военные руководители начали действовать самостоятельно, не дождавшись этой директивы ни днем, ни вечером 21 июня. Текст телеграммы гласил: «Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 года». Закономерный вопрос: неужто требовалось много времени для того чтобы подготовить эту телеграмму, зашифровать ее, отправить и расшифровать на местах? А ведь распоряжение Москвы было уже получено штабами к исходу 21 июня был дан приказ вскрыть «красные пакеты». А ведь они могли вскрываться только в случае войны! Так что военную тревогу, если не во всех, то во многих частях и соединениях сыграли еще до начала боевых действий и оправдывать провалы в первый день войны отсутствием указаний сверху, не получается.
А как обстояло дело в авиационных частях? В 123-й истребительный полк 10-й смешанной авиадивизии, прикрывающей с воздуха часть 10-й и 3-ю армии в районе Белостокского выступа и Гродно, в 23 часа 47 минут 21 июня поступил приказ «Буря, буря, буря». И хотя полк почему-то был разоружен, а пулеметы и пушки с истребителей сданы на склад, командование полка, после поступления приказа, действовало быстро и решительно, мобилизовав всех военнослужащих, которые, под руководством техников, снова вооружили самолеты. Это себя полностью оправдало. За 22 июня летчики полка сбили 30 фашистских самолетов. Командир полка майор Б.Н. Сурин совершил за день четыре боевых вылета и сбил три немецких самолета. Будучи смертельно раненым в бою, он смог посадить и сохранить самолет.[65]
К сожалению, так было далеко не везде. Отсутствовало ПВО аэродромов, не были рассредоточены и замаскированы самолеты, склады боеприпасов и горючего часто плохо располагались и не были надежно защищены. Наша авиация в первый день войны понесла тяжелые потери и самолетов, и личного состава.
Возникает закономерный вопрос ‑ почему одни части получили боевой приказ, а другие ‑ нет?! Для тех, кто не получил этот приказ, война действительно стала внезапной, удар врага был неожиданным. Для тех, кто получил, начались тяжелые бои, с изготовившимися частями Вермахта, которые стремительно наступали. Ведь из Москвы направляли приказ всем. Почему в таком случае возникла роковая задержка? В предыдущей главе приведены данные о том, что ряд частей и соединений не получили нужного приказа. Кто же не прав, кто что-то путает ‑ или те, кто не получил приказ, или те, кто его получил?
Прошло уже 77 лет после страшного дня 22 июня 1941 года. Но архивы пока не изучены, нет полных данных и сведений, мало еще исторических исследований с глубоким анализом и честным показом того, что произошло. В качестве гипотезы можно предположить, что часть (меньшая? большая?) боевых приказов по войскам ЗапОВО (мы не исследуем ситуацию в других военных округах) были блокированы и дошли со значительным опозданием до штабов наших войск, когда уже шла война. Как и когда была блокирована отправка приказов, а главное, кем и зачем, остается без полного и ясного ответа. Понятно одно ‑ часть линий и узлов связи была выведена из строя в ночь 22 июня немецкими диверсантами. Но встает вопрос: почему они пощадили главные пункты радиосвязи и проводной связи ЗапОВО? Почему немецкая авиация не бомбила 22 июня командный пункт и штаб ЗапОВО, хотя его не вынесли, из хорошо известных немецкой разведке зданий, в нарушение приказа Наркома обороны о подготовке и выносе командных пунктов округов еще в начале мая? После разгрома Вермахта и капитуляции нацистской Германии архивы различных фашистских разведок попали в руки стран-победителей, но далеко не все опубликовано. Пока по этим вопросам все тихо и туманно.
А какое положение советских войск было накануне 22 июня не только в Белоруссии, но и в Прибалтике, и в Украине? Только в 2017 году были рассекречены некоторые архивные документы о начале войны, собранные еще в 1952 – 1953 годах у участников событий группой генерал-полковника А.И. Покровского в Военно-научном Управлении Генерального Штаба Советской Армии. Генерал К. Деревянко в июне 1941 года служил заместителем начальника разведывательного отдела штаба Прибалтийского особого военного округа и был очень информированным по роду своей работы и видел многие аспекты складывающейся обстановки. Он прямо говорит о том, что в армии не просто догадывались, а точно знали о дате начала войны до катастрофы 22 июня. «Группировка немецко-фашистских войск накануне войны в мемельской области, Восточной Пруссии и в Сувалковской области в последние дни перед войной была известна штабу округа достаточно полно и в значительной части ее подробно. Вскрытая группировка расценивалась разведотделом как наступательная группировка со значительным насыщением танками и моторизованными частями. Командование и штаб округа располагали достоверными данными об усиленной и непосредственной подготовке фашистской Германии к войне за 2‑3 месяца до начала боевых действий. В последнюю предвоенную неделю эти сведения поступали почти ежедневно, причем в них указывалось довольно точно не только о дне, но и вероятном часе начала боевых действий», признается бывший разведчик. Результат такой осведомленности командования и штаба Прибалтийского особого военного округа (командующий округом Ф.И. Кузнецов) нулевой. Все всё знали. Но ничего не делали, а если что и делали, то лучше бы ничего не делали. Некоторые указания отдельных командиров явно носили предательский и изменчиский характер. Так генерал-лейтенант П. Собенников, в 1941 году командовал 8-й армией данного округа, приводит следующие факты: «Даже в ночь на 22 июня я получил приказ от начальника штаба округа Кленова в весьма категоричной форме ‑ к рассвету отвести войска от границы, вывести их из окопов, что я отказался делать. 48-я стрелковая дивизия в эту же выступила из Риги и двинулась к границе с музыкой. Эта хорошая дивизия, не зная, что война началась, подверглась атаке с воздуха, а также прорвавшихся наземных войск немцев. Понесла большие потери и, не дойдя до границы, была разгромлена». Генерал-майор Н. Иванов в 1941-м служил начальником штаба 6-й армии (командующий И.Н. Музыченко) Киевского особого военного округа. Он вспоминал, что в армии «происходили более чем странные вещи. Когда немцы уже открыли огонь по пограничникам 22-го июня, советские командиры не разрешали подчиненным отвечать тем же». Несмотря на сосредоточение немецких войск, командующий киевского военного округа М.П. Кирпонос запретил выдвигать части прикрытия, приводить войска в боевую готовность, а тем более усиливать их даже после начала обстрела госграницы и налетов авиации ночью с 21 на 22 июня. Только днем 22 июня было разрешено, когда немцы перешли государственную границу СССР и действовали на нашей территории». Да и с письменными указаниями о действиях в случае войны далеко не все однозначно. Генерал-майор Б. Фомин рассказывал «о неких красных пакетах, которые хранились в штабах армий и должны были вскрыты по особому приказу. Он поступил в ночь на 22 июня. В пакетах были листы с выписками из планов обороны государственной границы, принятых еще в апреле. Значит, высшее командование все же принимало к сведению данные разведки и готовилось к нападению Германии?». Немаловажный вопрос о соотношении сил советских войск и сил Вермахта. В Прибалтийском особом военном округе 26 советских дивизий и 26 дивизий Вермахта; 1412 танков в частях Красной Армии и 700 танков в группе «Север» Вермахта; 1211 советских самолетов против 830 у группы «Север». В Киевском особом военном округе 58 советских дивизий против 41 дивизии группы армий «Юг» Вермахта; 4472 танка в частях Красной Армии и примерно 1100 танков в группе армий «Юг»; 1313 советских самолетов против 900 самолетов у группы армий «Юг». О каком превосходстве сил Вермахта может идти речь? Количество было у Красной Армии, а вот качественное превосходство было у немцев. В Киевском округе наблюдается та же картина, что и в ЗапОВО в Белоруссии, и те же результаты. Части прикрытия оказались застигнуты врасплох и не могли оказать организованного сопротивления. Все пограничные мосты попали в руки противника в полной сохранности. На приведение войск в боевую готовность и необходимость занять приграничные укрепления требовалось 8‑10 часов, а на развертывание всех сил армий не менее двух суток. А времени на это уже не было. Ни на одном стратегическом направлении советским войскам не удалось остановить войска Вермахта. Причины? О некоторых уже сказано, а о других будет сказано. Во всем просматривается единая линия как в ЗапОВо, так и в Прибалтийском и Киевском округах. Наши войска были подставлены под удар немецких войск отдельными высокопоставленными военачальниками в силу их некомпетентности или неспособности осуществлять руководство войсками, или же они были не выявленными участниками военного заговора. Слишком уж много похожего в трагических событиях лета 1941 года на всех стратегических направлениях. И сорвать планы Вермахта и военных заговорщиков могло только одно ‑ самоотверженная и жертвенная борьба советских воинов в самых тяжелых условиях начала войны, которая наносила врагу серьезные потери и влекла постепенное замедление продвижения фашистских войск, выигрыш времени для превращения СССР в единый военный лагерь и мобилизации всех сил многонациональной страны.
Первый удар передовых частей Вермахта встретили пограничники ‑ заставы и наряды. Они не дрогнули, не побежали в панике, от многократно превосходящего численностью и вооружением, врага. Что могли противопоставить противнику пограничники? Только винтовки, редкие автоматы, считанные пулеметы, укрывшись в, наспех вырытых, окопах, и возведенных за 2‑3 дня, дзотах. У гитлеровцев же мощный артиллерийский и минометный обстрел в течение получаса, танки, бронетранспортеры с пулеметами и пехотой. На захват погранзастав немецкие генералы отводили 30 минут. Заставы сражались целый день, некоторые по несколько дней, в полном окружении и многочисленными атаками и обстрелами врага. На западных границах Белоруссии находились одиннадцать пограничных отрядов, в их составе было 19 519 человек. На старой границе (до 17 сентября 1939 года) несли службу пять погранотрядов. Героями были не десятки, даже не сотни пограничников, а около двадцати тысяч. Они, так же, как и мы, любили жизнь, но еще больше любили и защищали Родину, всех советских людей, независимо от национальности, и поэтому стояли насмерть. Фашисты смогли продвинуться вперед только по трупам наших пограничников.
Вот всего несколько примеров из многих десятков. Около деревни Головенчицы бойцы 1-й погранзаставы, под командованием старшего лейтенанта А.Н. Сивачева, одиннадцать часов вели бой и уничтожили шестьдесят гитлеровцев и три танка. Около деревни Доргунь пограничники 4-й заставы, во главе со старшим лейтенантом Ф.П. Кириченко, отбили пять атак врага. Почти все защитники заставы погибли, но не отступили. У всех пограничников было четкое указание ‑ без приказа не отступать, сражаться до последнего патрона, до последней гранаты. Бойцы 3-й заставы 86-го Августовского погранотряда под командованием лейтенанта В.М. Усова, в течение восьми часов отбивали атаки гитлеровцев. И когда днем на окруженную заставу проник посыльный из комендатуры, с приказом отходить, то из тридцати пограничников в живых осталось шестнадцать, почти все раненые. Погиб на заставе и В.М. Усов. Ему 6 мая 1965 года присвоено звание Героя Советского Союза. Застава носит его имя.
22 июня на рассвете, пограничники начали сражаться с войсками Вермахта, давая ему отпор раньше всех. В полночь с 21 на 22 июня на участках 5-й и 7-й застав, у пограничных столбов 86-го погранотряда, пограничные наряды завязали бой с диверсионными группами гитлеровцев и отбросили их за государственную границу. В 4-е утра 22 июня все заставы погранотряда вступили в неравный бой с ударными силами противника. Под давлением превосходящих сил противника в шестом часу утра пограничники по приказу начали организованный отход, с боем оставляя нашу землю.
В 9 утра сводный отряд, уцелевших пограничников, в составе 145 человек занял оборону на реке Бенка. Дважды в течение дня воины заставили фашистов откатываться назад и нанесли врагу большие потери. А когда гитлеровские войска прорвались на восток, отряд пограничников отошел, минируя за собой мосты и дороги. Эти действия сдерживали продвижение колонн мотопехоты и танков Вермахта. Участок госграницы, протяженностью 182 километра вдоль реки Буг, охранял 17-й Брестский Краснознаменный погранотряд. Под прикрытием дымовой завесы фашисты начали переправу через реку. Все заставы отряда на рассвете 22 июня вступили в бой. Особенно жестокие бои шли у застав № 2 и № 5. Лишь немногие, оставшиеся в живых, вышли из окружения и вынесли тяжелораненых. Более пяти часов у деревни Челеево Брестского района шестьдесят бойцов-пограничников 5-й заставы, во главе с политруком И.П. Сорокиным, вели тяжелый бой с ударным отрядом гитлеровцев. Противник захватил заставу только после гибели ее последнего защитника. Даже погибая, в неравном бою, пограничники прихватывали с собой гитлеровцев, чтобы они уже никогда не могли убивать советских людей. Так заместитель политрука 7-й пограничной заставы В.Петров предпочел умереть, но не сдаться врагу, взорвав себя и группу фашистов последней гранатой.
Нацистские вояки, получив серьезный отпор, настолько озверели, что командование Вермахта запретило брать пограничников, даже раненых и контуженых, в плен, а сразу их расстреливать. Парни в зеленых фуражках наводили ужас на врага.
Таким образом, все факты и свидетельства развенчивают миф о том, что штабы и войска ждали и не дождались вовремя директивы № 1. План прикрытия границы мог быть введен в действие только при получении штабом ЗапОВО шифрованной телеграммы за подписью наркома обороны и члена Главного Совета (видимо, Главного Военного Совета, где председателем был Сталин). Или военные руководители начали действовать самостоятельно, не дождавшись этой директивы ни днем 21 июня, ни вечером. Текст телеграммы гласил: «Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 года». Очень трудно соответственно зашифровать и расшифровать такую телеграмму на армейских узлах связи?! А распоряжение Москвы было получено в округах на исходе 21 июня. Был ведь еще приказ вскрыть «красные конверты». А они могли вскрываться только в случае войны! Так что военную тревогу, если не во всех, то во многих частях и соединениях объявили еще до начала боевых действий.[66]
Бойцы сражались, погибали и оставались навечно в памяти народа.
С первых шагов, с первых метров белорусской земли начиналось, пусть очень малозаметное, торможение огромной, вооруженной до зубов, не знавшей до 22 июня 1941 года поражений, военной машины нацистской Германии ‑ Вермахта.
Славную страницу в летопись первых дней войны вписали защитники ДОТов в Брестском укрепленном районе (БУР). Они малоизвестны, во всяком случае, многие из них, и по сей день. В основном, все внимание в наши дни обращают на защитников «линии Сталина», выстроенной в конце 20-х – середине 30-х годов и восстановленной, в ряде мест, для экскурсий, несколько лет назад. Это, конечно, нужно, это полезно, особенно для понимания цены мирного неба над республикой для нынешнего поколения и будущих поколений. Чтобы подрастающая молодежь, знающая о Великой и кровопролитнейшей войне, к счастью, только из учебников истории, литературы, художественных фильмов и документальных телепередач, могла, находясь на «линии Сталина», ярко себе представить с чем имели дело их деды и прадеды. Если народ не помнит прошлого, то у него нет будущего.
Линию долговременных укреплений (ДОТов) на новой границе стали сооружать летом 1940 года. Брестский УР строили на 150-и километровом участке западной границы. Каждый ДОТ прикрывал огнем либо мост, либо перекресток дорог, либо господствующую в данной местности высоту, а все вместе были сведены в три батальонных опорных района, которые стали на пути врага. Их обороняли 600 бойцов трех пулеметно-артиллерийских батальонов № 16, № 17, № 18.
ДОТы были мощными укреплениями. Наиболее распространенными из них двухорудийные ДОТы, восьми, десятигранные толстостенные железобетонные коробки, из лучшего бетона, закапывались в землю по самые амбразуры, и строились двухэтажными. Верхний этаж делился перегородкой на две орудийные позиции ‑ правую и левую. В центре командирская рубка с перископом. Галерея, специальный тамбур, отводящий в сторону от главной броневой двери взрывную волну, в случае прямого попадания, крупнокалиберного снаряда или небольшой авиабомбы, и газовый шлюз, если враг применит отравляющие вещества. На нижнем этаже, который повторял планировку верхнего, находились хранилища снарядов и пулеметных лент, казарма на 30‑40 человек, отдельные места для рации, артезианского колодца, туалета. В одном из отсеков находились электроагрегаты и фильтрационные установки для подачи чистого воздуха и чистой воды. Наверху на орудийных позициях стояли 76-и или 45 миллиметровые пушки с укороченными стволами. Так выглядел ДОТ в проекте.
Однако к июню 1941 года из запланированных 1174 ДОТов было построено только 505 ДОТов, а оборудовано и вооружено только 193 в четырех укрепленных районах: Гродненском, Осовецком, Зембровском и Брестском. Наиболее подготовленным из них был Брестский, который находился на важнейшем стратегическом направлении. В нем уже успели построить около половины, намеченных по плану, укреплений. Однако это были еще только бетонные коробки, без электричества, воды, связи. Не хватало орудий, мало было пулеметов, часто во многих ДОТах не было постоянного гарнизона. Но, определенные меры для их боеготовности и маскировки, прилагались (с апреля ‑ мая). В некоторых ДОТах, законспирированных под скирды, сараи, избы, жили гарнизоны. Жили скрытно, ничем не обнаруживая себя. Завтраки, обеды, ужины подавались им в термосах не сразу. Их, в начале, доставляли в ложные ДОТы, которые возводились почти на глазах местных жителей, затем, по ходам сообщений, в настоящие ДОТы. Пулеметчики и артиллеристы неделями изучали вид из своей амбразуры и знали местность, даже закрыв глаза.
С первых минут войны воины укрепрайона открыли меткий огонь по врагу, заставили залечь в секторах обстрела штурмовые отряды немцев, остановили на железнодорожных мостах через Буг (мосты за несколько минут до начала боевых действий были захвачены гитлеровскими разведывательными подразделениями) бронепоезда с черными крестами, заставили свернуть с шоссе и с укатанных местных дорог, на бездорожье, бронемашины противника. Сейчас невозможно полностью восстановить в деталях и хронологии панораму боя в Брестском укрепрайоне, развернувшегося на полтораста километров южнее и северо-западнее Бреста. Между прочим, несколько ДОТов находились и на территории Брестской крепости. Попытаемся осветить хотя бы известные на сегодняшний день бои, и результаты действий некоторых ДОТов.
В районе Дрогичина и Семятичей стойко оборонялись подразделения 16-го и 17-го пулеметно-артиллерийских батальонов. Артиллеристы из ДОТа «Светлана», в первые же часы боя, подбили на железнодорожном мосту через реку Буг, немецкий бронепоезд. Второй бронепоезд, из которого гитлеровцы пытались высадить десант, был поврежден меткой стрельбой из ДОТов на мосту под самым Брестом. Воины 17-го батальона, под руководством своего командира капитана А.В. Назарова, организовали оборону в недостроенных укреплениях и удерживали занятые позиции в течение нескольких дней. Гарнизон ДОТа «Орел», под командованием лейтенанта И.И. Федотова, оборонялся почти неделю. После того, как у защитников кончились боеприпасы, оставшиеся в живых, закрыли все амбразуры и погибли, но не сдались врагу, предпочтя смерть плену.
Защитники ДОТов не только метко и часто стреляли по врагу, но при удобном случае совершали вылазки и сами нападали на одиночные и штабные машины, захватывали оружие, боеприпасы, документы, питание. Так из ДОТа под деревней Слож (18-й батальон) под руководством младшего лейтенанта А.Еськова была совершена дерзкая вылазка. Старшина Е.Горелов и старший сержант Жир (в источниках не всегда имеются инициалы) подбили штабную машину, принесли в ДОТ портфель с документами, радиостанцию, автоматы, консервы. Самому же Еськову удалось подстрелить из засады на шоссе крупного немецкого офицера, ехавшего в открытой легковой машине. Восемь танков противника горели перед амбразурами четырех ДОТов под деревней Минчев, это была зона обороны 18-го батальона. Гарнизон ДОТа на околице деревни Речица (командиры младшие лейтенанты П.Селезнев и Н.Замин, старшина И.Рехин) неоднократно срывал точным огнем переправу гитлеровцев через Буг.
На подступах к ДОТам, где секторы огня накануне войны тщательно измерялись, фашисты большими цифрами исчисляли свои потери убитыми и ранеными. Всего 600 бойцов в ДОТах БУРа смогли задержать на несколько дней две дивизии Вермахта ‑ 167-ю пехотную дивизию южнее Бреста до 24 июня, а 293-ю дивизию ‑ до 30 июня.
А ведь каждый выигранный час был ценен, так как позволял быстрее перебрасывать войска Красной Армии, эвакуировать семьи офицерского состава, партийно-советско-комсомольского аппарата, сотрудников НКВД–НКГБ БССР, развертывать артиллерию, подвозить боеприпасы и горючее, организовывать вооруженные отряды из коммунистов и комсомольцев для борьбы с немецкими диверсантами и агентами.
Гитлеровские вояки делали все возможное, чтобы заставить замолчать ДОТы, освободить пути для своих войск и боевой техники. Они использовали то обстоятельство, что большая часть боеприпасов в ДОТах были израсходованы в первый день войны. Все реже стреляли орудия и пулеметы, все ближе подкатывались к ДОТам вражеские пушки. При прямых попаданиях снарядов и бомб в бетон укреплений воздух сотрясался так, что из ушей бойцов текла кровь. Люди теряли сознание. Но гарнизоны держались сутки, двое, неделю, вторую…. На рассвете 22июня они получили приказ: «Из ДОТов не выходить!». То есть, верная смерть. Но другого выхода в той обстановке, когда любой ценой необходимо затормозить рвавшиеся вперед войска Вермахта, не было.
Погибающие гарнизоны ДОТов верили, что их жертва будет не напрасна, что, в конечном счете, фашисты будут разбиты, и Красная Армия придет в Берлин, и их не забудут.
Уцелели единицы. Враг был отлично экипирован и жесток. Вот что писали об уничтожении гарнизонов ДОТов сами гитлеровцы ‑ военный инженер Вермахта: «Защитная труба перископа имеет на верхнем конце запорную крышку, которая закрывается при помощи вспомогательной штанги изнутри сооружения. Если разбить крышки одиночной ручной гранатой, то труба остается незащищенной. Через трубу внутрь сооружения вливался и поджигался бензин, во всех случаях уничтожавший гарнизоны». В отверстия кабельных вводов фашисты вставляли стволы огнеметов…. Делились опытом по уничтожению ДОТов и вражеские саперы: «150 килограммовый заряд, опущенный вниз через перископное отверстие, разворачивал стены сооружения. Бетон растрескивался по слоям трамбования. Междуэтажные перекрытия разрушались во всех случаях и погребали, находящийся в нижних казематах, гарнизон». Подрывники, поджигавшие бикфордовы шнуры, слышали, как из-под задраенных люков доносилось пение. Обнявшись, бойцы пели «Интернационал» (в то время официальный гимн СССР) и часто «Катюшу».
И, тем не менее, защитники многих ДОТов оборонялись по нескольку суток. Так, бои у деревни Семятичи, где находились позиции 17-го артиллерийско-пулеметного батальона, продолжались до 27 июня (5 дней). ДОТ № 06 у деревни Мацки, имевший четыре орудия, держался четверо суток под непрерывным артиллерийским обстрелом и даже бомбежкой немецких пикировщиков. Горнизон ДОТа состоял из младших лейтенантов Петриченко и Рощина, заместителя политрука Ф.И. Рябова, наводчиков пушек ‑ сержантов Васильева и Ляхова, бойца Жанжира (к сожалению, инициалы известны только одного защитника ДОТа). Всего шесть человек против полчищ Вермахта. Местные жители ночью приносили продукты, воду, доставляли снаряды. Когда закончились снаряды и патроны, отважные воины вывели из строя орудия и пулеметы и, воспользовавшись удачным моментом, ушли на восток, к фронту.
В трофейных документах 293-ей немецкой пехотной дивизии, которая восемь суток атаковывала ДОТы (до 30 июня) сказано: «У ДОТа в лесу западнее р. Каменка взят в плен политрук и, согласно приказу, расстрелян. Этот политрук принял на себя командование ротой, в том числе и управление подчиненными ей ДОТами… Этот политрук ‑ фамилия его Горичев (На самом деле, политрук В.Локтев) был душой сопротивления противника в этом районе».
В июле 1944 года в донесении из 65-й армии 1-го Белорусского фронта сказано, что возле села Анусино, на изрытом воронками бугре, советские солдаты и офицеры увидели старый взорванный ДОТ. На, усыпанном гильзами, полу у пулемета лежали тела двух человек. У одного документов не имелось, у другого «комсомольский билет № 11183470 на имя красноармейца К.И. Бутенко. Взносы уплачены по июнь 1941 года».[67]
Эти бойцы хоть на час, хоть на несколько минут, приблизили, ценой своих жизней, Великую Победу. Об этом надо помнить. Когда, где – либо в лесу или поле, Вам повстречается старый ДОТ ‑ отдайте дань памяти воинам.
Уже с первых минут войны гитлеровцы атаковали город Брест и старую, еще из кирпича, Брестскую крепость. Они обстреливали крепость из особо мощных крупнокалиберных орудий и сбрасывали с самолетов тяжелые бомбы. И, воспользовавшись неожиданностью, прорвались на территорию крепости. Наступление на крепость вела 45-я пехотная дивизия Вермахта, во взаимодействии с еще двумя пехотными дивизиями ‑ 31-й и 34-й. На их флангах действовало по две танковые дивизии. Немцы планировали захватить цитадель за несколько часов. Пехотная дивизия, непосредственно наступавшая на крепость, была усилена, для разрушения укреплений внутри крепости и подавления огневой мощью любого сопротивления, тремя артиллерийскими полками, девятью мортирами, батареями тяжелых минометов и сверхмощными осадными орудиями.
В направлении главного удара части Вермахта имели более чем 5-и кратное превосходство в людях и 2-х – 3-х кратное превосходство в танках, артиллерии и авиации. В 4-е часа утра крепость подверглась очень мощному артиллерийскому удару. На ее территории, каждую минуту, в ходе артобстрела взрывалось четыре тысячи снарядов и мин. Крепость стала огненным адом.
С нашей стороны в крепости находились семь батальонов 6-й и 42-й стрелковых дивизий, подразделение 33-го инженерного полка, бойцы 17-го погранотряда незанятые на заставах, а также некоторое количество приписанных военнообязанных и спецподразделений 4-й армии. Около половины бойцов и командиров, из этого количества, сумели, несмотря на огонь врага, вырваться из крепости и отойти к своим частям. В крепости осталось около трех с половиной тысяч военнослужащих, которые ее и обороняли. Их подвиг, стойкость и мужество хорошо сейчас известны всему миру и служат образцом для молодого поколения. В первый день штурма фашистам не удалось захватить крепость, как они рассчитывали, их ударные отряды наполовину поредели, а на многих участках вообще были отброшены или уничтожены в результате яростной контратаки и меткого огня защитников крепости. Однако в результате авиаударов и сильного артиллерийского огня вся материальная часть и почти все лошади артиллерийских частей 6-й и 42-й дивизий были уничтожены.
С 3-го июля организованная и управляемая оборона распалась на ряд изолированных очагов сопротивления. Последние очаги обороны находились на Центральном и Кобринском укреплениях. Оставшиеся в живых, защитники ушли в подвалы и казематы, где продолжали борьбу до 22 июля.
Стремясь любой ценой подавить обороняющихся, гитлеровцы 28 июня применили бомбардировку особо мощными авиабомбами: шесть «Юнкерсов» из эскадрильи «Kq‑3» сбросили 1800 килограммовые бомбы на крепость. До этого они бомбили защитников крепости достаточно мощными бомбами ‑ по 500 килограммов каждая, но не смогли подавить огонь защитников. Участник обороны крепости А.М. Никитин вспоминал: «Небо покрылось кроваво-красной пеленой, в которую вторглись черные столбы дыма, в воздухе пахло гарью. Вверх летели кирпичи, камни, земля, валились деревья, отдельных взрывов различить было невозможно, стоял сплошной гул, рушились здания». На одной из уцелевших стен каземата навсегда останутся в памяти народа начертанные штыком последние слова неизвестного героя: «Умираю, но не сдаюсь. Прощай Родина! 20.07.1941г.».
Но потери несли не только защитники крепости, но и солдаты, и офицеры Вермахта. Уже на 4-й день осады начальник генштаба главного командования сухопутных войск Вермахта Ф. Гальдер отметил в своем дневнике, что 45-я дивизия в районе Бреста понесла большие потери. Только за первые девять дней боев за крепость советские воины вывели из строя около полторы тысяч солдат и офицеров 45-й и 31-й дивизий Вермахта.[68]
Быстрой и легкой военной прогулки у войск нацистов явно не получилось, не смотря на очень большое неравенство сил и абсолютное преимущество в боевой технике.
Шли упорные бои и в самом Бресте. Молниеносного захвата города у гитлеровцев не получилось. Пришлось вести упорные бои, с применением артиллерии, минометов, танков. Ранним утром 22 июня работники областного военкомата, партийные, советские активисты и горожане создали отряд, в котором насчитывалось около 90 человек, во главе с областным комиссаром М.Я. Стафеевым. Он организовал круговую оборону здания областного военкомата. На вооружении отряда имелись карабины, винтовки, один ручной пулемет и гранаты. Прицельно бил по фашистским автоматчикам пулеметчик Г.К. Бараненков, уничтоживший многих захватчиков. Стафеев был ранен, но продолжал руководить обороной. Немцы подтащили артиллерию, и длительное время обстреливали здание. В результате артиллерийского огня был разрушен второй этаж здания. Многие, из находившихся там бойцов, погибли. Стафеев получил второе ранение. Отряд продолжал сражаться в полном окружении. Бой то затихал, то усиливался двенадцать часов. После гибели Стафова и большинства бойцов, оставшиеся в живых патриоты вечером с боем ушли из города.
Героически и стойко сражался отряд, быстро сформировавшийся на железнодорожном вокзале из работников милиции (Н.С. Филимоненко, К.И. Трапезников, П. Довженюк, Ф.И. Ермолаев, А. Жук, Середа, И. Поздняков, А. Головко, А.С. Артеменко и другие). Группа военных летчиков и технических специалистов из 74-го штурмового полка направлялась по служебным делам и вечером прибыла на вокзал. Это были: П.П. Баснев, А.Е. Русанов, В.Н. Галыбин, И. Горовой, Н.А. Ломакин, Ф.Д. Гарбуз, А.М. Сидорков и другие (данных о них нет). Ожидали в качестве пассажиров утренний поезд и бойцы-зенитчики. Всех военных возглавил старшина П.П. Баснев. Были среди этих бойцов и гражданские пассажиры. Всего, в образовавшемся отряде, насчитывалось около сотни человек. В отряд добровольно вступили 27 железнодорожников, которые вооружились винтовками и револьверами из оперативного пункта милиции вокзала. Для лучшей обороны бойцы спустились в подвальное помещение вокзала.
Началась многодневная оборона, которая продолжалась до 2-го июля. Гитлеровские войска 28 июня смогли захватить Минск, а гарнизон Брестского вокзала держался десять дней и активно воевал. Чтобы сломить сопротивление патриотов, гитлеровцы лили в подвалы бензин и забрасывали гранатами. Всех, кто пытался выбраться из горящих подвалов, расстреливали, в плен никого не брали. На пятый день фашисты стали угрожать применением газов, взрывали в подвалах химические гранаты. У многих обороняющихся не было противогазов. Спасались от удушья намоченной в воде марлей. Тогда, в бессильной злобе, нацистские вояки начали затапливать подвалы. Вода заливала отсеки. Когда гитлеровцы все же проникли в подвал, с ними в бой вступили все выжившие. Враг отступил, потеряв 13 солдат убитыми и ранеными. Но погибли в схватках с противником и многие члены отряда: Л.Д. Елин, А. Головко, П. Довженюк, И. Поздняков, И. Назин и другие, пока неизвестные. Когда кончились боеприпасы, не стало продуктов, было много раненых, отряд решил прорываться через вражеские заслоны к своим. На помощь пришли железнодорожники, хорошо знавшие, как лучше выбраться из подвалов и скрыться от врага. Выжившие защитники ушли в лес.[69]
Несмотря на весь массовый героизм пограничников, гарнизонов ДОТов, защитников Брестской крепости, областного военкомата и железнодорожного вокзала в Бресте, надолго задержать десятки дивизий группы армий «Центр» они не могли.
Драматические события развертывались 22 июня и в боях за господство в воздухе. Воспользовавшись слабостью наших ПВО, отсутствием надежной связи наших штабов с командованием трех смешанных авиадивизий (9-й, 10-й, 11-й) и полками авиации на аэродромах, скученностью наших самолетов на действующих аэродромах и отсутствием их маскировки, ВВС фашистов смогли уничтожить на земле 528 боевых самолетов, повредить взлетно-посадочные полосы, сжечь или взорвать многие склады с горючим и боеприпасами, убить или ранить сотни летчиков и техников. По данным зарубежных источников, в утреннем налете германских ВВС участвовало 775 бомбардировщиков, 310 пикирующих бомбардировщиков и 290 истребителей. Вызывает удивление малое количество немецких истребителей. Значит, при правильной организации, не на бумаге, а на деле, подготовки ПВО и ВВС пограничных округов к отражению нападения Вермахта, можно было нанести серьезные потери ВВС Германии. По имеющимся данным, Красная Армия в первый день войны потеряла в целом 1200 самолетов, из них 738 в ЗапОВО. ВВС группы армий «Центр» нанесли неожиданный удар утром 22 июня по 26 аэродромам.
Результат был ужасен. Только 9-я смешанная авиадивизия, расположенная в ЗапОВО, из 409, имевшихся к началу войны боевых самолетов, уже в первый день войны потеряла 347. В Пинске авиация немцев на аэродромах уничтожила большую часть бомбардировщиков.
Так что снятие с должностей, арест и расстрел осенью 1941 года по приговору военного суда Рычагова и Смушкевича, отвечавших за боевую подготовку и готовность советских ВВС к войне, были закономерны. И дело не только и не столько в том, что они спорили со Сталиным и резко высказывались, а в том, что они допустили такой разгром нашей боевой авиации. Они не приняли всех необходимых мер для усиления ПВО, готовности к отражению внезапного массированного удара противника, не проверили, выполняются или не выполняются их предвоенные приказы по рассредоточению самолетов и их маскировке. Как они выполняются. И там, где не выполняются, выяснить, почему не выполняются, и принять соответствующие меры для повышения боеспособности.
Горели и взрывались наши самолеты не только на земле, но и в воздухе в ходе ожесточенных воздушных боев. 22 июня ВВС ЗапОВО. Еще 210 самолетов потеряли в боях. Немецкая сторона ‑ 110 самолетов. На соотношение (два наших сбитых самолета на один немецкий) сказывался разный уровень подготовки воюющих летчиков и малое количество самолетов новых конструкций. Гитлеровские самолеты продолжали наносить удары день за днем по известным им, нашим аэродромам и усиленно вести воздушные бои. За первую неделю боев советская авиация потеряла свыше четырех тысяч самолетов. Внезапностью нападения это уже не объяснишь. Тут играли роль наши недостатки в подготовке ВВС к войне, о которых сказано ранее. Но росли и потери немецких ВВС. К 19-му июля 1941 года люфтваффе потеряли 1284 самолета. И это уже после наших потерь от сильного и неожиданного удара по аэродромам приграничных округов.[70]
Наши летчики сражались с врагом, в прямом смысле слова, не жалея себя, если закончились боеприпасы, иссякло топливо, горит самолет, они шли на таран, жертвуя собой ради победы над врагом. В первый же день войны, 22 июня, стремясь не допустить противника к бомбежке и обстрелу наших войск, пятнадцать советских летчиков осуществили таран. Из них семь были летчиками авиации ЗапОВО.
Вот краткая хроника их подвигов: В пять часов утра 22 июня летчик Д. Кокарев на западной границе сбил тараном немецкий самолет – разведчик, уходящий на свою территорию с отснятыми фото разведданными. В 5.20, отражая налет на Пружаны, сбил один «Хейнкель», а второй уничтожил тараном своего горящего самолета летчик-истребитель С. Гудилов. В 7.00 над аэродромом в Черепах возле Гродно, летчик А. Тарасов сбил два самолета немцев. Один из них сбит в результате тарана и ценой жизни. В 8.30 летчик П. Рябцев, израсходовав бое припасы, на своем самолете «И-153» врезался в «Мессершмитт». В 10.00 под Гродно старший политрук А. Данилов направил свой самолет на вражеский истребитель. В 17.00 над Гродно П. Кузьмин таранил самолет врага. Не будем придираться по поводу точности времени, оно явно округлено. Было не до деталей. Потрясает в этой хронике другое ‑ содержание. А что мы все знаем и помним об этих героях? К сожалению, эти люди и их подвиги малоизвестны. В лучшем случае, о них знают военные историки и, возможно, известно в том полку, в котором они служили и сражались с немецкими захватчиками.
Наносили ущерб войскам Вермахта (боевой технике и живой силе врага) и огненные тараны наших героев-летчиков с неба на землю. Как явствует из опубликованных сведений, 22 июня П. Чиркин, старший лейтенант, командир звена 62-го авиационного полка, через несколько часов после начала войны, направил свой горящий самолет на скопление вражеских танков и мотопехоты. Экипажи бомбардировщиков под командованием капитана А.С. Маслова (В.М. Балашов, Б. Бейскобаев, Р.В. Реутов) и капитана Н.Ф. Гастелло (А.А. Бурденюк, Р.М. Скоробогатый, А.А. Калинин) 26 июня недалеко от Минска, у населенного пункта Радошковичи, направили свои подбитые самолеты на войска и боевую технику противника и совершили наземные тараны.[71] 27 июня их подвиг повторил экипаж старшего лейтенанта И.З. Присайзина (П.Ф. Аникин, А.В. Баранов).
Они сделали все, что могли, чтобы остановить гитлеровцев и своим подвигом вошли в благодарную память народа. Их подвиги стали символом отваги, стойкости, самопожертвования, высшим испытанием на верность Отчизне.
Но, несмотря на весь героизм, самоотверженность наших летчиков, нанесение ВВС Германии немалых потерь, немецким летчикам удалось захватить господство в воздухе и усиленно его наращивать. Это срывало планы советского командования, способствовало быстрому продвижению танковых и механизированных частей Вермахта.
Возникает естественный вопрос о причине такого положения. Ответ попытаемся найти в цифрах советской статистики. Итак, перед началом войны ВВС СССР в целом насчитывали около двадцати тысяч самолетов разных типов, в основном устаревших. В приграничных округах насчитывалось до восьми тысяч самолетов. Удар по аэродромам 22 июня привел к потере, примерно, пятнадцати процентов от общего количества самолетов, хотя, в первую очередь бомбили аэродромы, где располагались новые модели истребителей, штурмовиков, бомбардировщиков. Не надо недооценивать немецкую разведку, тщательность и достаточную полноту собранных разведданных. Но, даже после первого удара немецкой авиации, у советских ВВС, в приграничье, оставалось больше самолетов, чем у люфтваффе. Красная Армия имела 6,5 тысяч самолетов, а у люфтваффе, вместе с самолетами союзников, учитывая результаты воздушных боев, оставалось менее чем 4,7 тысяч. То есть, по численности, перевес советских самолетов был в полтора раза.
Если брать ВВС ЗапОВО и 2-й воздушный флот Германии, поддерживавший группу армий «Центр», то получается не такое уж большое неравенство по количеству самолетов на 23 июня 1941 года. ЗапОВО, потеряв 738 боевых самолетов, имел против себя 2-й немецкий флот, потерявший 110 самолетов. Получилось соотношение: 1094 самолета в ЗапОВО и 1358 самолетов у гитлеровцев. В ЗапОВО перебрасывалась боевая авиация из внутренних округов на замену сбитых в воздухе и сгоревших на земле, в результате бомбежки аэродромов. Однако, потери советской авиации росли. Так, за восемнадцать дней, с 22 июня по 9-е июля, до начала Смоленского сражения, ЗапОВО потерял 1177 самолетов. Причины: 38% уничтожены 22 июня; наличие на вооружении морально и технически устаревших самолетов, значительно уступавших немецким типам по тактико-техническим данным; невысокая боевая подготовка основной массы летчиков. Об этом четко констатирует Гальдер записью в своем дневнике 1 июля 1941 года: «Боеспособность русской авиации значительно уступает нашей вследствие плохой обученности летного состава…. Во время вчерашних воздушных боев над Двинском и Бобруйском, атаковавшие нас воздушные эскадры противника, были целиком или полностью уничтожены».[72]
Даже абсолютно правильное понимание политического момента, уверенность в конечной победе социализма, ненависть к нацистским захватчикам и горячая любовь к Родине не могли компенсировать слабых знаний, отсутствие летного опыта, нехватки часов налета и точного поражения мишеней. Пришлось долго учиться в реальных воздушных боях и платить за эту учебу кровью. И здесь менее всего виноваты сами летчики, а больше те, кто так их готовил в училищах, кто командовал в полках и дивизиях, кто красиво отчитывался и пламенно выступал на различных собраниях. От «Мессершмиттов» и «Юнкерсов» за бумагами не спрячешься, а недостатки и провалы в обучении и действиях вылезут сами, только беды из-за них, горя и вынужденного отступления летом 1941 года будет много.
Итогом стал проигрыш битвы за господство в воздухе. В своем дневнике командующий 2-м воздушным флотом Вермахта А. Кессельринг писал: «Воздушная молниеносная война удалась полностью! …Немецкий стальной танковый каток беспрепятственно движется на Минск».[73]
Что еще предопределило, кроме названных недостатков и упущений, поражение нашей авиации? Здесь несколько причин. Во-первых, неэффективность организации противовоздушной обороны аэродромов. Во-вторых, отсутствие взаимодействия с наземными частями. В-третьих, очень слабое обеспечение связи, как проводной, так и, особенно, радиосвязи. В-четвертых, лучшая координация действий немецких истребителей с бомбардировщиками и с наземными штабами. Наша же авиация часто действовала, не видя противника, бездарно расходуя и топливо, и моторные ресурсы. Немцы же создавали локальное превосходство в зоне боев, нередко добиваясь успеха.
Но это все об авиации. А как обстояло дело у сухопутных войск? В первом эшелоне войск Вермахт использовал 44 дивизии, которым противостояли наши 26 дивизий первого эшелона обороны, остальные находились во втором эшелоне и были рассредоточены в 300‑400 километров от границы. В резерве группы армий «Центр» было три дивизии, а в ЗапОВО ‑ 15 дивизий второго эшелона. Другое дело, где и как эти дивизии были размещены, и, когда могли вступить в бой. Ряд дивизий ЗапОВО были в стадии формирования и не представляли реальную боевую силу. И такое положение было не только в ЗапОВО, но и в Киевском, Одесском, Прибалтийском особых военных округах. Если у немцев в первом эшелоне шли около ста дивизий Вермахта, то у Красной Армии находилось пятьдесят шесть дивизий. Во втором эшелоне у немцев было 57 дивизий. Им противостояли 52 дивизии Красной Армии. Кроме того, по численности личного состава две дивизии Красной Армии были, примерно, равны одной немецкой дивизии.[74]
Наряду с этим, большое влияние на ход и исход боевых действий оказало уничтожение авиацией Вермахта складов с горючим, боеприпасами, военной амуницией, оружием, запасными частями к боевой технике, медикаментов и медицинского оборудования. На быстро захваченной нацистами территории СССР, по состоянию на 22 июня, располагались, слишком близко к границе, 200 складов, что составляло 52% окружных складов и складов Наркомата обороны, находившихся в приграничных округах. В ЗапОВО таких складов и баз в приграничной зоне насчитывалось более шестидесяти. К 29 июня на территории, занятой врагом, осталось десять артиллерийских, двадцать пять с горюче-смазочными материалами (ГСМ), четырнадцать продуктовых и три бронетанковых склада, которые находились в зоне от 30 до 100 километров от границы. Часть из них при отступлении советских войск были либо взорваны и сожжены, либо просто брошены. Фронт потерял от 50 до 90 процентов, созданных в мирное время запасов. Общие потери Западного фронта (ЗапОВО был преобразован в Западный фронт 22 июня 1941 года) к этому времени составляли: боеприпасов более двух тысяч тонн или 30% всех запасов; горюче-смазочных материалов более 50 тысяч тонн; продовольствия, фуража ‑ 50%; вещевого имущества 400 тысяч комплектов или 90% запасов. Потери инженерного, обозно-хозяйственного, медико-санитарного имущества достигли 85‑90% запаса фронта.
Что значила для войск 4-й армии потеря 22 июня города Бреста? Брест был основным пунктом хранения запасов для частей и подразделений этой армии, и не только для нее. В Брестской крепости находились склады 6-й и 42 стрелковых дивизий, а также 447 корпусного артиллерийского полка. На Южном острове располагались склады 22-й танковой дивизии (хранились два ее боекомплекта) и только один комплект был в самой дивизии. Остальные склады этой дивизии находились в самом городе. Там же в городе были два склада 4-й армии № 821 и № 1321, также склады округа с боеприпасами и горючим, 970-й склад окружного автобронетанкового имущества, продовольственный склад округа № 821.[75]
Как могла 4-я армия успешно воевать, потеряв всего за один день такие запасы? А как мог активно противодействовать вторгшимся гитлеровским войскам Западный фронт, потерявший за восемь дней войны многие десятки складов с боеприпасами для танков и авиации, практически без горючего, без медикаментов для многих тысяч раненых? Да, были и резервные склады в ЗапОВО, но они находились за сотни километров, и их запасы надо было перевезти и доставить до войск автотранспортом или по железной дороге, так как транспортной авиации практически не было, а речной транспорт был привязан к руслам рек. Вражеская авиация, десятки диверсионных групп гитлеровцев усердно и методично охотились за автомобильными колоннами и железнодорожными составами, бомбили и расстреливали все, что двигалось. Так что надо поклониться низко и с благодарностью тем людям, которые прорывались через эту смертельно опасную завесу огня и, хотя бы частично, обеспечивали воинские части, ведущие тяжелые бои с дивизиями Вермахта.
Немалую роль в успешном продвижении группы армий «Центр», в первые дни и недели войны, сыграли также действия диверсионно-разведывательных групп и отрядов Вермахта. Готовясь к нападению на СССР, руководство Вермахта, с целью подготовки разведчиков и диверсантов, сформировало в 1940 году специальную часть под кодовым названием «Учебный полк особого назначения «Бранденбург‑800», который подчинялся одному из высших офицеров «Абвера» (военная разведка и контрразведка Абвера) П. Лахунзену.
За неделю до войны с СССР немецкое командование приступило к осуществлению переброски на советскую территорию большого количества диверсионно-разведывательных отрядов и групп, а также диверсантов-одиночек. Все диверсанты имели задание ‑ разрушать линии телеграфно-телефонной связи, взрывать мосты, железнодорожное полотно, уничтожать воинские склады и другие важные объекты, захватывать в тылу советских войск железнодорожные и шоссейные мосты и удерживать их до подхода передовых частей Вермахта, обеспечивая, таким образом, основным силам вторжения немцев беспрепятственное и быстрое движение вперед, через водные преграды и по хорошим дорогам и шоссе.
В ночь с 21 на 22 июня гитлеровская разведка на ряде оперативных направлений забросила через границу наземным и воздушным путем значительное количество мелких диверсионных групп, переодев диверсантов в форму военнослужащих Красной Армии, и снабдив их фальшивыми документами. Почти все диверсанты владели русским языком. Их набирали из среды выходцев из Прибалтийских республик, украинских и белорусских националистов, белоэмигрантов, фольксдойче (частично по происхождению немцы), выпускников специальных разведывательных школ различных курсов, студентов-немцев, обучавшихся на факультетах или кафедрах славянских языков. Нередко диверсанты были одеты в гражданскую одежду или форму сотрудников органов милиции, госбезопасности, и железнодорожников. В первую очередь, диверсанты захватывали мосты. В ночь на 22 июня абвергруппы полка «Бранденбург‑800» появились на участках Августов–Гродно–Колынка–Рудинки–Сувалки и захватили десять стратегических мостов. Это был район расположения 3-й и 10-й советских армий. Не забыли и о 4-й нашей армии. За десять минут до начала артиллерийской подготовки немецкий спецназ захватил все шесть мостов через Буг (два железнодорожных и четыре автомобильно-гужевых) и обеспечили беспрепятственное продвижение частей 12-го армейского корпуса немцев к Бресту в обход наших войск. Диверсанты захватили также три моста через Неман.
Выброска диверсантов на нашу территорию носила массовый характер. В ночь на 22 июня в районе Радуни и Наги действовал парашютный десант, в количестве до тысячи человек. Значительные силы целого полка диверсантов «Бранденбург-800», разделенные на множество небольших групп, приступили к повреждению линий связи, уничтожению командного состава советских частей, находящихся в городах и поселках невдалеке от расположения своих подразделений.
Из-за беспечности наших железнодорожных органов и органов госбезопасности, из-за отсутствия действительной, а не показной бдительности, немецкое командование сумело перебросить эшелоны с запломбированными вагонами на станцию Брест ‑ Западный. По некоторым данным, эти вагоны были с двойным дном. В вагонах были солдаты и офицеры Вермахта, которые заняли станцию, оказавшись таким образом, в тылу и пограничников, и воинских частей крепости. В результате, к утру 22 июня вокзал, был в руках немцев.
Немецкие диверсанты перерезали и вывели из строя многие линии связи, что нарушило управление штабами частей и соединений (в частности, 4-й армии со штабом ЗапОВО), с командованием дивизий и механизированных корпусов. В Белостоке была выведена из строя центральная станция телефонно-телеграфной связи, которая обеспечивала связь между частями 10-й армии. В Кобрине, где располагался штаб 4-й армии, была организована авария электростанции. Другие диверсионные группы парализовали работу штаба ЗапОВО, вырезав десятки метров проводов и во многом лишив командование округа связи с армиями.[76]
Но была же еще и радиосвязь! Да, радиостанции были, но в небольшом количестве. Но и они нередко находились в неисправном состоянии: не было питания, боялись на них работать, не хватало и шифровальщиков. Надо отдать должное немецкой стороне. Немцы создали эффективную службу радиоразведки. Они перехватывали наши сообщения, расшифровывали их, немедленно передавали результаты заинтересованным штабам. Доходило до того, что они по радио отдавали ложные приказы нашим, отступающим или выдвигающимся, частям, подводили их под удары авиации, танков, артиллерии Вермахта. Поэтому связь, управление войсками, информацию о положении частей, часто осуществляли через офицеров связи, которые искали и прорывались к нужным им штабам, или при помощи, хоть и малочисленных, самолетов связи типа У-2. За теми и другими постоянно и усердно охотились и диверсионные группы Абвера, и вражеские истребители. Обстановка менялась не только ежедневно, но и нередко ‑ ежечасно, что сильно затрудняло действия войск Красной Армии без воздушного прикрытия, без надежной и постоянной связи с командованием.
Почему немцы в первые же дни и недели войны смогли захватывать важные объекты, типа мостов, и нарушать работу узлов связи? Дело было не столько в высокой выучке и опыте немецких диверсантов, сколько в явной недооценке нашим военным командованием и органами госбезопасности важности их надежной охраны, в самоуспокоенности, в слабом контроле за выполнением инструкций по охране объектов, в малой численности самой охраны, в отсутствии здоровой недоверчивости. Когда эти недостатки в июле-августе были, в основном, изжиты, то успехи у немецких диверсантов закончились.
Десятки истребительных батальонов из добровольцев и под командованием офицеров НКВД быстро навели военный порядок и усилили бдительность в не оккупированных врагом районах Белоруссии при всемерной поддержке населения и при последовательном проведении антидиверсионных мероприятий.
Следует учитывать и влияние на настроение населения в Западной Белоруссии, которое ощутило на себе четыре принудительных массовых депортаций местных жителей, как разных национальностей, (во многом это были поляки), так и по классовым и социальным признакам в 1939‑1941 годах. Это не могло не настраивать многих людей против советской власти, против Красной Армии, в поддержку гитлеровцев, которые говорили, что они ведут борьбу только против жидо-большевиков, энкэведистов и комиссаров. Такие настроения позволяли немецкой разведке использовать недовольных советской властью в получении разведывательных данных и проведении диверсий. Так, по подсчетам белорусского историка А.Ф. Хацкевича, из западных областей Белоруссии до 20-го июня 1941 года было вывезено в Сибирь, Казахстан, Заполярье и другие регионы СССР более 120 тысяч человек, из них 45 тысяч поляков. По мнению белорусского историка М.П. Костюка, количество репрессированных в западных областях республики, в период с сентября 1939 года по июнь 1941 года, составило около 150 тысяч человек, без учета военнопленных польской армии, в которой служили и уроженцы Западной Белоруссии, и без беженцев.
Четвертая массовая депортация людей из западных областей БССР была проведена всего за два дня до начала войны 19‑20 июня. Последние эшелоны депортированных прошли через Минск 22 июня, когда уже шла операция «Барбаросса».[77]
Все это не могло не ослаблять тыл Красной Армии в Белоруссии, не сказываться на массовой поддержке здесь местным населением советских воинов.
Каким же образом происходили решающие бои в первые дни войны, учитывая крайне сложную и очень трудную обстановку для советских войск? Надо учитывать, что войска Вермахта действовали, собранными в два «кулака»: первый, ‑ это 2-я танковая группа из девяти танковых и моторизованных дивизий, под командованием Г. Гудериана, при опоре на 2-ю армию из пехотных дивизий, второй ‑ 3-я танковая группа под командованием Г. Гота из семи танковых и моторизованных дивизий, опиравшихся на 9-ю армию из пехотных дивизий. Одна группировка нанесла главный удар на Брестско‑Барановичском направлении, а другая ‑ на Гродненско‑Молодечненском. Части же Красной Армии не имели единого плана обороны, поэтому действовали довольно разрозненно, образно говоря, «действовали одними пальцами против двух мощных кулаков», к тому же в условиях сильно нарушенного управления советскими соединениями в результате деятельности диверсантов и авиации противника. Плюс ко всему, горели и были подорваны многие воинские склады, так нужные сражающейся армии. В результате, командование Вермахта и группы армий «Центр» смогли создать большой перевес в силах против наших армий – 4-й и 3-й, которые находились на флангах у Белостокского выступа, занимаемого 10-й армией, и начать их окружение.
На Брестско‑Барановичском направлении, шириной в 100 километров, противник превосходил наши войска в живой силе почти в четыре раза, по танкам в 1,5 раза, по количеству артиллерии и минометов почти в три раза, в самолетах в 1,5 раза. Против четырех стрелковых дивизий и 14-го мехкорпуса наступали десять дивизий врага, в том числе, четыре танковых в первом эшелоне, а во втором ‑ еще две пехотные, одна танковая и три моторизованные. Советские дивизии – 42-я и 6-я, подверглись ударам авиации и сильному артиллерийскому обстрелу и понесли потери в боевой технике и личном составе, что не позволило им занять полосы обороны границы. Не выдержав сильных ударов противника, обе дивизии стали отступать, оголяя левый фланг 10-й армии.
К сожалению, заверения командующего ЗапОВО Павлова о наличии у него необходимых резервов в тылу первого эшелона войск были пустословием, хотя резервы и были, но в 300‑400 километрах от границы. Парировать прорыв вражеских танков и мотопехоты было нечем. Уже вечером 22 июня немцы овладели Кобрином, где до войны находился штаб 4-й армии, в 60-и километрах от границы. Утром 24 июня танки Гудериана заняли Слоним, почти в 200-х километрах от границы, а 25 июня, на четвертый день войны, гитлеровские войска вышли на старую государственную границу (1939-го года) и создали угрозу Минску. На Гродненско-Молодечненском направлении обстановка была не лучше. Танковый «кулак» и здесь прорвал оборону войск Красной Армии. Против трех стрелковых дивизий и 11-го механизированного корпуса 3-й армии и 3-го механизированного корпуса Северо-западного фронта действовали одиннадцать дивизий Вермахта, в том числе, семь танковых и моторизованных группы Гота. Резервов же у Западного фронта и на этом направлении не было. Сил на то, чтобы остановить или хотя бы задержать прорвавшиеся танки и мотопехоту противника, не имелось. Без боя 24 июня немцами был взят Вильнюс, а 25 июня они вышли к Молодечно. До Минска оставалось менее ста километров.
Зная положение в целом, задаешься вопросом: а как же сражались наши войска в эти решающие дни июня 1941 года? Они остались почти без боеприпасов и боевой техники. Примерно в 12 часов дня самолеты люфтваффе разбомбили два окружных артиллерийских склада, а вечером того же дня, при отступлении из Кобрина, были взорваны крупные склады горюче-смазочных материалов (ГСМ). В войсках было по одному боекомплекту на орудие или танк, автомашины и танки имели не более одной заправки. Как воевать? Уже на второй (!) день войны в донесении командования 3-й армии в штаб Западного фронта, поступившего в 22 часа, говорилось, что войска дерутся без транспорта, нет горючего, с недостатком вооружения стрелковых частей. Только в дивизии, под командованием полковника Николаева. не хватало 3500 винтовок, необходим был срочный подвоз всего силами и средствами фронта. При оставлении Гродно 23 июня, уцелевшие от бомбовых ударов авиации противника, мосты и склады взорвали. Вот когда, где и как сказалось то, что личный состав некоторых частей ЗапОВО был укомплектован только на 37‑71 процент от обычного штата округа того времени. Обеспеченность тыловых служб транспортом составляла всего 40‑45 процентов; из шести механизированных корпусов в ЗапОВО только один имел полное материальное оснащение (6-й мехкорпус), а на складах, недалеко от границы насчитывалось восемь миллионов винтовок, которые были захвачены немцами.[78]
Героические и самоотверженные бои пограничников, гарнизонов ДОТов, Брестской крепости, наносившие чувствительные потери атакующим войскам Вермахта, вскрытие «красных пакетов», во многих частях и соединениях, отражение, пусть и частичное, воздушных атак авиации противника, давали, в принципе, командованию Красной Армии возможность отвести основную массу войск, перейти к обороне, создать сплошной фронт и стабилизировать его, а контратаками мехкорпусов купировать прорывы танковых и механизированных дивизий противника. Но, к большому сожалению, в Москве взяли верх довоенные представления о действиях Красной Армии, и было принято решение воевать на основе разработанных до войны планов, которые не учитывали резко изменившуюся обстановку и стремительное продвижение ударных группировок нацистов. Уже вечером 22 июня Нарком обороны Тимошенко, с согласия Сталина и начальника Генштаба Жукова, дает роковую директиву № 3 о быстрейшем переходе наших войск в контрнаступление всеми силами в направлении Бреста и Гродно, не имея достаточной информации о положении и наших войск, и войск противника, о наших потерях и реальной ситуации на фронте. Все определяла сталинская стратегия решающего контрудара и переноса боевых действий на территорию агрессора, уничтожения вторгшихся ударных группировок Вермахта. В Москве в очередной раз преувеличивали наши силы и приуменьшали силы врага. За эту «мудрость Кремля» пришлось долго и тяжело расплачиваться.
Однако, приказы высшего военного командования подлежат выполнению, а не обсуждению. Выполняя приказ, советские войска 23‑24 июня в районах Бреста и Гродно нанесли контрудар. Четырнадцатый мехкорпус и 6-я кавалерийская дивизия на Брестском направлении имели 500 танков, из числа которых почти все были старых типов, а на Гродненском направлении 11-й, 3-й и 6-й мехкорпуса и 36-я кавалерийская дивизия имели 1085 танков, в том числе современных типов ‑ 114 КВ и 238 Т-34. Но это мало помогло: остро не хватало автотранспорта, бензозаправщиков, ремонтных подразделений, достаточного и своевременного подвоза боеприпасов и ГСМ. В составе танковых частей мало было мотопехоты и артиллерии, слабое зенитное прикрытие, плохо налажено взаимодействие с пехотой, артиллерией, авиацией. Несмотря на недостатки в руководстве войсками и недостатки в обеспечении частей, танкисты и кавалеристы сражались храбро и упорно, хотя и не всегда умело.
На Брестском направлении, в районе Пружан, 30-я танковая дивизия сдерживала в течение суток две немецкие дивизии из 2-й танковой группы. Части же 22-й танковой дивизии в районе Жабинки смелым контрударом разгромили большую колонну фашистских войск. Отличились артиллеристы. Так, 235-й артиллерийский полк 75-й стрелковой дивизии подбил, недалеко от города Молодечно, 21 вражеский танк и бронетранспортер, уничтожил до 600 гитлеровских солдат и офицеров. 204-й гаубичный полк, в бою под населенным пунктом Домачево, уничтожил 18 вражеских танков и бронемашин, до батальона пехоты.
В жестоких боях несли серьезные потери и советские танкисты, так как им противостоял сильный и опытный враг, опирающийся на мощную воздушную поддержку. Если во время самой атаки потери в 30-й танковой дивизии составляли 30% танков и погибли три командира батальонов и пять командиров рот, то после авиаударов фашистов танки просто до позиций врага не дошли. Успешно контратаковала гитлеровские танковые части и имела значительный успех 30-я танковая дивизия, но атакованная с воздуха понесла значительные потери в материальной части и людях. Как докладывал командир дивизии. «В обоих танковых полках осталось всего 120 танков. Еще один день таких боев и дивизия кончится. Необходимо срочное пополнение запасов ГСМ и боеприпасов, в машинах осталось меньше трети заправки горючего, боеприпасы в значительной степени израсходованы. Наши подбитые танки следует считать совершенно потерянными, если за гитлеровцами осталось поле боя. Но они могут эвакуировать свои танки и скоро мы сможем встретить их снова в бою».
На Белостокско–Гродненском направлении контрудар смог нанести только 6-й мехкорпус, так как 3-й мехкорпус был разбит в бою с 3-й танковой группой Гота. Части одиннадцатого мехкорпуса находились 40‑70 километров южнее Гродно, были втянуты в бои с немецкими войсками и понесли тяжелые потери. К вечеру 28 июня в корпусе осталось около тридцати танков, и 600 человек личного состава. Шестой мехкорпус прорвался к Гродно, но уже к вечеру 23 июня стали заканчиваться запасы горючего и боеприпасов. К тому же противник бросил на соединения корпуса пикирующие бомбардировщики и подтянул противотанковую артиллерию. Корпус завяз в боях вокруг города. Когда боеприпасы и горючее кончилось, танкисты стали уничтожать свои машины, чтобы они не достались врагу. 25 июня враг перешел в наступление и расчленил части корпуса. Так закончилось сражение, трех неукомплектованных стрелковых дивизий 3-й армии и механизированного корпуса, с шестью немецкими пехотными дивизиями, имевшими сильную противотанковую оборону. Вечером 25 июня советские войска начали отступать.
Но не только советские части и соединения несли потери. Гитлеровцы тоже получили ответный удар. В районе Лиды (в то время Белостокская область) 8-я противотанковая бригада сумела уничтожить до 60-и танков и до 28 июня сдержать 12-ю танковую дивизию Вермахта. Контрудар под Гродно сделал свое дело. Фашистскому командованию пришлось перебросить туда два армейских корпуса, повернуть некоторые части 3-й танковой группы, отвлечь от других целей несколько авиасоединений. Другое дело, как была использована, задержка на несколько дней значительных сил врага командованием Западного фронта.
Проанализировав обстановку, командование 10-й и 3-й армий запросило у Москвы разрешения на отвод войск, которое было получено уже вечером 25 июня. Для отступления советских войск оставался относительно узкий коридор в пятьдесят километров (Скидель‑Волковыск), да и по нему наши части и соединения могли отступать, только ведя, фланговые и арьергардные, бои с преследующим противником. К вечеру 28 июня дивизии немцев, которые наступали от Гродно на юг и на север, соединились в районе деревни Крынки на реке Свислочь и отрезали пути отхода. Из состава окруженных армий (22 дивизии на 22 июня) отход на восток смогли продолжить только четыре стрелковые дивизии, одна танковая и одна кавалерийская ‑ всего шесть дивизий. Остальные части 3-й и 10-й армий продолжали сражаться в окружении, пока были боеприпасы и медикаменты.
В ходе боев они отдельными группами и частями прорывались к Бобруйску, Гомелю, Смоленску. В конце июля в районе Речицы вышла крупная группа советских войск под командованием В.И. Кузнецова, возглавлявшего 3-ю армию. Свыше тысячи бойцов и командиров, вырвались из окружения под Смоленском, в отряде заместителя командующего Западным фронтом генерал-лейтенанта И.В. Болдина. Где-то в августе прорвалась и небольшая группа штаба 10-й армии во главе с командующим армией генералом К.Д. Голубевым. Группа офицеров во главе с командиром 11-го механизированного корпуса генералом Д.К. Мостовенко, 14 июля перешла линию фронта в 30-и километрах южнее Бобруйска. Ряд частей, окруженных в районе Белостока и Гродно и оказавшихся в тылу врага, перешли к партизанским действиям. Известно, что часть окруженных воинов организовали на оккупированной фашистами территории партизанские отряды. О некоторых из них будет рассказано в одной из глав последующих книги. Сотни военнослужащих, установив контакты с местными патриотами, сами создавали подпольные организации или участвовали в подпольных организациях. Но десятки тысяч растерянных и деморализованных, часто раненых или контуженых, попали в плен. Их ожидали страшные испытания ‑ голод, холод, болезни, массовые расстрелы. О судьбе военнопленных в нацистском плену также будет дана информация.
На Брестско‑Барановичском направлении понесшие тяжелые потери и разбитые части 4-й армии продолжали отступать под непрекращающимся натиском девяти танковых и моторизованных дивизий 2-й танковой группы Гудериана. Они не смогли создать оборону у Баранович и к 27 июня отступили на 20 километров севернее Барановичей. В тот же день гитлеровцы захватили Слуцк и двинулись к Бобруйску. А где же были дивизии второго эшелона округа, которые выдвигались к границе? Они еще не были отмобилизованы, у них было мало артиллерии и почти не было танков. Не смогли их прикрыть и с воздуха, в связи с очень большими потерями в авиации и им пришлось вступать в бой с двумя танковыми группами Вермахта и двумя полевыми пехотными армиями, при господстве немецкой авиации в воздухе. Снабжение обеспечивалось с уцелевших складов, при незначительном количестве автотранспорта для перевозки бойцов. Очень мало было радиостанций, проводная связь почти не работала, управление боевыми подразделениями было нарушено, действовали без всякого плана, в бой вступали разрозненно ‑ по одной ‑ две дивизии, там, где бои им навязывал противник. В результате, к концу июня, и эти войска были разбиты и вынуждены отходить на северо-запад к Витебску, Полоцку, Орше, а также на юго-восток ‑ к Борисову, Бобруйску, Могилеву, Гомелю, Мозырю. Начались бои за Минск, крупнейший узел транспортных коммуникаций и промышленности, хозяйственный и политический центр БССР. К Минску отходили части 4-й, 3-й, 10-й, 13-й армий, вырвавшиеся из Белостокско-Гродненского окружения и с Брестско‑Барановичского направления. [79]
В приграничных сражениях главных сил Вермахта и Красной Армии в Белоруссии в июне 1941 года, при примерном равенстве сил, советские войска проиграли и на земле, и в воздухе. Причины поражения в следующем: во-первых, слабая организованность обороны на деле, а не на словах и в докладах; во-вторых, ошибочные представления о характере и темпах военных операций, недооценка врага и переоценка собственных сил и возможностей; в-третьих, нежелание или неумение упорно, систематизировано и ежедневно работать над исправлением выявленных упущений и ошибок; в-четвертых, резко отрицательное влияние массовых политических репрессий, в том числе в командном составе Красной Армии, на уровень подготовки командного состава и значительном снижении разумной инициативы и боеготовности; в-пятых, разница, и не в нашу пользу, боевой выучки, четкой организации в военном деле, нацеленности на конечный результат; в ‑ шестых, вера в желаемое, а не в действительное положение вещей, самоуспокоенность, преклонение перед теорией классовой борьбы и недостаточный учет влияния немецкого национализма и шовинизма, звериного антисоветизма.
Эти причины сказывались и в дальнейшем. Медленно, трудно изживались военные и идеологические заблуждения и ошибки политического и военного руководства СССР.
ГЛАВА ПЯТАЯ.
СТОЯЛИ НАСМЕРТЬ
К середине дня 25 июня ударные передовые части Вермахта вышли на подступы к Минску. Это было следствием, как поражения советских войск, в приграничном сражении, так и разгрома, вступающих в бой поодиночке, без конкретного плана, без связи, без четкого командования дивизий, второго эшелона частей Западного фронта. Отступали к Минску, и сохранившие управление, отдельные соединения 4-й, 3-й, 10-й армий, но они явно проигрывали танковым и моторизованным дивизиям Вермахта в скорости передвижения и по времени отхода на новые позиции, да еще под непрерывными ударами немецкой авиации, нанесшей огромные потери нашим ВВС. Всего за несколько дней гитлеровцы смогли захватить почти всю западную часть Белоруссии. Развернулись упорные бои в центральной части республики у Минска, Борисова, Бобруйска, Полоцка, Витебска.
Главные силы группы армий «Центр» были задействованы на Минском направлении, так как это был кратчайший путь к Смоленску и далее ‑ к Москве. Это являлось по плану «Барбаросса» основной целью блицкрига ‑ «молниеносной войны» для победы над СССР и залогом вступления в войну, на стороне гитлеровской Германии, Японии и Турции на дальневосточных и южных рубежах Советского Союза. Так Белоруссия в 1941 году оказалась в эпицентре мировой геополитики и от того, что и как здесь произойдет в летние месяцы, зависело многое и для СССР, и для нацистского Третьего рейха, и для дальнейшего хода всей Второй мировой войны. Немедленно помочь защитникам Минска у командования Западного фронта и у Москвы, возможности не было. Требовалось воевать теми силами и средствами, которые были в наличии и сдержать, или, как минимум, нанести серьезные потери и замедлить продвижение вражеских дивизий, стальной, неудержимой лавиной движущихся вперед. Жестокая, кровавая, тяжелая борьба шла не только за каждый день, но за каждый час. Да, были свежие силы Красной Армии. Это 16-я армия, а также дивизии 19-й, 20-й, 21-й и 22-й армий), которые накануне 22 июня были сосредоточены на Украине. Но для их переброски на Западный фронт, в Белоруссию, требовалось время, которым командование Красной Армии не располагало. Поэтому, как ни страшно, как ни горько, но жизненно необходимо было держаться, имевшимися силами, и стоять насмерть, понимая, что остановить врага, а тем более разбить его, пока нет возможности. Но другого выхода не было -иначе господство «тысячелетнего» рейха нацистов, смерть миллионов и рабство оставшихся в живых советских людей, в том числе белорусов. Многие тысячи бойцов и командиров Красной Армии погибли, десятки тысяч ранены или попали в плен в этих смертельных боях конца июня ‑ середины июля 1941 года.
Наступали 2-я и 3-я танковые группы Гудериана и Гота, а это 16 танковых и моторизованных дивизий, 33 пехотных дивизий 2-й и 9-й армий Вермахта. Мало того, с 26 июня целиком против Западного фронта задействована группировка противника в количестве одиннадцати дивизий, прорвавшихся на левом крыле Северо-западного фронта. Общее количество дивизий врага достигло 60-и. Еще 7‑8 дивизий противника выдвинулись из резерва главного командования сухопутных сил Германии. И вся эта махина военной машины Вермахта вела сражение с восемнадцатью дивизиями второго эшелона фронта. В Генеральном штабе Вермахта и в ставке фюрера тоже отлично понимали значение Минска, поэтому и кинули такие силы.
Что могли противопоставить немцам защитники Минска и Минского направления? Оборона возлагалась на еще формирующуюся, 13-ю армию, на ее два корпуса – 44-й и 2-й стрелковые корпуса. В 44-й корпус входили 64-я 108-я стрелковые дивизии, которых война застала во время переброски по железной дороге. Еще одна дивизия следовала из Могилева в Минск. Эти дивизии должны были прикрыть город с запада. С северного направления столицу должны прикрывать 161-я и 100-я дивизии, но 161-я все еще двигалась в Минск. Только к вечеру 25 июня 64-я и 108-я дивизии заняли рубежи на западных подступах к Минску, а 26 июня они вышли на выделенные им позиции. В Красном Урочище шло, с марта 1941 года, формирование 26-й танковой дивизии 2-го механизированного корпуса. Таким образом, к началу боев под Минском находились четыре стрелковых дивизий и одна танковая неполной численности.
Кроме них Минск обороняли 7-я отдельная зенитно-артиллерийская бригада Западной зоны ПВО, подразделения 42-й бригады конвойных войск НКВД СССР, 7-й отдельный зенитный дивизион из состава 7-й танковой дивизии, дислоцировавшейся под Белостоком. Зенитчики прибыли в Минск только 25 июня из летних лагерей. Кроме того, активное участие в обороне города приняли артиллеристы 49-го корпусного артиллерийского полка, пограничники Дзержинского погранотряда, работники военно-технического склада № 11 погранвойск НКВД, межокружной артиллерийской оружейной мастерской НКВД и другие формирования. Имелась у Минска, и своя ПВО ‑ город защищали восемь двухорудийных зенитных батарей. Однако, основная часть 7-й бригады ПВО в начале июня была выведена в летние лагеря для боевой учебы в район Крупок. Но тут были и свои недостатки: не хватало командиров ‑ зенитчиков для формирующихся бригад ПВО и их вынуждены были готовить по ускоренной программе; новое зенитное вооружение к началу войны только начало поступать; зенитно-артиллерийские части Западной зоны ПВО находились только в процессе переформирования ‑ они не были обеспечены личным составом и материальной частью в полной мере, в том числе радиолокационными станциями РУС-1 и РУС-2 для стрельбы по ненаблюдаемым целям. Когда обстановка в районе Минска стала угрожаемой, зенитная бригада, вернувшаяся в Минск 25 июня, на следующий день, в самый разгар боев за Минск, получила приказ об отходе и отошла к городу Борисову.[80]
Интересно, кто из штаба Западного фронта отдал такой, на наш взгляд, предательский приказ, оставив беззащитный город на разрушения, пожары, гибель и ранения тысяч минчан от фашистских бомбардировок? И опять всплывает острый вопрос ‑ что это, растерянность и паника, или злой умысел группы военных заговорщиков в штабе фронта. Четкого и ясного ответа, нет и до настоящего времени ‑ «молчат» архивы НКВД‑НКГБ. Есть отдельные сведения, что в мае 1941 года органы государственной безопасности начали следствие и аресты ряда видных военных по делу об организации заговора. Но с началом войны оно было прекращено, ряд арестованных выпущено, а уже в перестроечные времена данное дело было принято считать сфабрикованным.
Кое-что раскрывают, чудом просочившиеся в прессу в 1991 году, показания бывшего начальника Генерального штаба Красной Армии К.А. Мерецкова, от 12 июля 1941 года: «Павлов неоднократно в беседах со мной высказывал свое резкое недовольство карательной политикой советской власти, говорил о происходящих, якобы, в Красной Армии «избиениях» командных кадров и даже открыто, на официальных заседаниях, выступал в защиту репрессированных из числа военных». И еще: «По вражеской работе со мной были связаны: командующий Западным военным округом генерал армии Павлов Дмитрий Григорьевич…». Позже, после 20-го съезда КПСС и последующей реабилитации Павлова и ряда других генералов из руководства Западного фронта, расстрелянных по приговору военной коллегии Верховного суда СССР 22 июля 1941 года, было принято считать, что эти показания из Мерецкова «выбиты» следователями НКВД. Сам же Мерецков был прощен и направлен на руководящую работу на фронты Великой Отечественной войны. В 1944 году стал Маршалом Советского Союза, удостоен высшего ордена «ПОБЕДЫ». Удивительно, но факт!
Пока зенитные батареи были в Минске, они довольно эффективно противостояли налетам гитлеровской авиации, в основном, на аэродромы. По различным оценкам, 23 июня были сбиты от семи до десяти бомбардировщиков и истребителей врага; 24 июня, в тяжелейшей воздушной обстановке ‑ шесть самолетов, а 25-го июня ‑ еще пять.[81]
Пока были самолеты, не разгромлены хранилища горючего и авиационные склады, Минск героически защищали наши летчики на истребителях и разведывательных самолетах. Еще 22 июня, в первый день войны, несмотря на тяжелейшие потери нашей авиации, командующий ВВС Западного фронта генерал-майор И.И. Копец, отдал приказ командующему 43-й истребительной дивизии, расположенной на аэродромах от Орши до Могилева и генералу Г.Н. Захарову двумя из четырех полков дивизии прикрыть Минск, так как на Асовиахимовском аэродроме в Слепянке (пригород Минска) дислоцировался только 313-й отдельный разведывательный авиаполк на 20-ти устаревших бомбардировщиках СБ. 184-й истребительный полк, как и вся 59-я истребительная авиадивизия, находящиеся в Мачулищах, не были полностью сформированы, мало было авиатехники. Она еще не освоена летчиками, еще не проведены учения. В итоге 160-й и 163-й истребительные авиаполки перебазировались из Могилевской области на аэродром в Лошице.
Больше генерал И.И. Копец ничего сделать не смог: увидев страшную картину разгрома на аэродромах 11-й и 9-й смешанных авиадивизий в районе Лида‑Барановичи, особенно 9-й, в которой находилась пятая часть, поступивших в ЗапОВО новейших истребителей МИГ-3, он 22-го июня (по другим сведениям, 23-го) застрелился. И.И. Копец был боевой летчик, командующий, храбро сражавшийся в Испании и успешно прошедший советско‑финскую войну. И чтобы застрелиться в своем кабинете, когда решался важнейший вопрос о господстве в воздухе, и, несмотря на потери, сохранилась значительная часть авиации округа, ‑ мало верится! Можно предположить, что участники военного заговора или испугались, что он, находясь в шоковом состоянии от разгрома нашей авиации уже в первые часы войны, может сам добровольно пойти в НКВД и выложить все, что он знал ‑ ликвидировали его. Или, что не менее подло, решили обезглавить руководство ВВС округа в воздушном блицкриге люфтваффе в решающие часы, и довели командующего ВВС до самоубийства. Сегодня трудно сказать определенно. Интересно, что никто больше из командного состава штаба округа самоубийством, в самые первые дни войны, не покончил. Заместитель Копца, А.И. Тюрский, возглавивший после гибели своего начальника ВВС Западного фронта, был позже арестован и расстрелян 23 февраля 1942 года. За что? Возможно за вредительство и причастность к гибели генерала И.И. Копца?
К сожалению, авиационный потенциал защиты Минска и войск при его обороне не смог защитить ни город, ни его защитников. Был разбомблен аэродром в Лошице, на который авиация врага совершила 23 июня одиннадцать налетов и где погибла значительная часть истребителей, сгорели склады с горючим, а то, что уцелело, уже не представляло серьезной опасности для массированных атак вражеской авиации. Еще на декабрь 1940 года 160-й и 163й истребительные полки к выполнению боевых заданий были не готовы. Причины ‑ неполная обеспеченность самолетами, наличие молодого необученного летного состава, мало руководящего состава летчиков. Решительных мер по исправлению такого положения не было предпринято, и к началу войны полки испытывали численную недостаточность кадров и материальной части. Случайно ли это, и почему?!
Однако советские летчики, даже в такой труднейшей ситуации, делали все, что могли, показывая примеры мужества и героизма. Так, неизвестный летчик, по словам очевидцев, один вступил в бой с десятью немецкими самолетами и два из них смог уничтожить. Младший лейтенант Ахметов (его инициалов нет в источнике) из 163-го полка сумел внести хаос и напугать на своем истребителе пятнадцать бомбардировщиков противника, не дал им возможности сбросить на город бомбы. Командир эскадрильи, этого же полка, майор Плотников во главе шести истребителей вступил в бой с двадцатью шестью немецкими истребителями. Два бомбардировщика, над Минском, лично сбил командир дивизии Захаров. Так что наши летчики и хотели, и умели воевать. Но 26 июня, уцелевшие самолеты, в том числе санитарные, были переброшены в Борисов на военный учебный аэродром. Тогда как было крайне важно прикрытие авиацией Минска и быстрый вывоз раненых.[82]
Сейчас много внимания уделяется участку «линии Сталина», который восстановлен с укреплениями. Да, был героизм защитников этих укреплений, да, на несколько часов они задержали противника, но надо смотреть на историю войны объективно. Шестьдесят третий (Минский) укрепленный район, как и ряд других на прежней границе БССР – 8-й Себежский, 61-й Полоцкий, 65-й Мозырский, 67-й Слуцкий были во многом демонтированы, и часть укреплений засыпана. Минский укрепрайон к началу войны своих штатных подразделений не имел, за исключением одного отдельного пулеметного батальона, и то в сокращенном составе. Он, в основном, выполнял функции охраны сохранившихся укреплений, которые были почти полностью разукомплектованы. К 25 июня враг вплотную приблизился к Минскому укрепрайону. На подступах к Минску развернулись кровопролитные бои. Фашисты бросили в бой танки для прорыва, хотя и слабых, укреплений. В дневнике боевых действий 100-й стрелковой дивизии читаем: «… 25 июня 1.25, в течение дня самолеты продолжали бомбить Минск. Город горит. 21.30 в районе Городище высадился десант. Дивизия получила задание выйти в район Острошицкого городка и занять оборону. Разведка установила, что танки прорвали УР и в направлении Минска действуют около 6 танков…». Так начиналась оборона Минска.
Штабу Западного фронта Наркомом обороны СССР Тимошенко был отдан категорический приказ о том, что за Минск требуется драться с полным упорством, и драться вплоть до окружения немцами наших войск, защищающих Минск. Этот приказ был доведен до всех войск на Минском направлении. Красноармейцы и командиры этот приказ выполнили. Очень многие погибли, а десятки тысяч попали в Минский «котел» и оказались в плену. Причиной плена были ранения, контузии, отсутствие боеприпасов. Командование же этих защитников Минска сначала толкнуло в «котел», а затем Родина «отблагодарила» их тем, что причислила к без вести пропавшим, или навесила ярлык предателей.
К 18.00 25 июня советские войска заняли оборонительный рубеж на западе от Минска силами 44-го стрелкового корпуса ‑ четыре дивизии и один корпусной артиллерийский полк, а ширина фронта обороны достигала 80‑84 километров. Создать сплошной устойчивый фронт такими силами было невозможно, пришлось строить защиту подступов к городу отдельными узлами сопротивления на наиболее вероятных направлениях движения гитлеровцев. Фашистские войска наступали по дорогам: Негорелое ‑ Минск, Молодечно ‑ Минск, Рубежевичи ‑ Минск, Раков ‑ Минск. Две, из четырех стрелковых дивизий, были подчинены 2-му стрелковому корпусу и заняли позиции севернее столицы, где оборона достигала протяженности около 90 километров.[83]
Бои за Минск начались уже вечером 25 июня – командование Вермахта очень спешило взять город и замкнуть кольцо окружения вокруг, отходящих от границы, частей советских армий: 10-й, 4-й, 3-й. Дальше ‑ рывок на Смоленск, и впереди ‑ Москва. Против 64-й стрелковой дивизии немцы бросили на участке Рогово ‑ Заславль ‑ Красное подразделения 39-го моторизованного корпуса 3-й танковой группы. Несмотря на превосходство в людях и в боевой технике, гитлеровцы были остановлены советскими воинами. Немецкое командование, зная о своем значительном превосходстве, отдало своим войскам приказ взять Минск 26-го июня. С утра разгорелись тяжелые бои. 64-я дивизия с успехом отражала непрерывные атаки танков и мотопехоты в район Радошковичи ‑ Заславль. Три атаки врага отбил 30-й стрелковый полк, тогда немцы обрушились на обороняющийся левее 19-й стрелковый полк и прорвались в Заславль. Однако, решительной контратакой гитлеровцев выбили из поселка. В бою погиб командир полка А.И. Белов. С рассвета 27-го снова начались атаки крупных сил танков и мотопехоты на наши позиции. Немецкое командование ультимативно требовало любой ценой сломить сопротивление воинов дивизии, кинув против них авиацию и артиллерию. Земля вставала дыбом, мало что можно было разглядеть из-за черно-серой пелены дыма. Красноармейцы и командиры 64-й дивизии стойко оборонялись, нередко яростные бои переходили в рукопашные схватки. Деревни Ошпарово и Лумищино неоднократно переходили из рук в руки. 27 июня немцам здесь прорваться не удалось, но силы обороняющихся таяли, заканчивались боеприпасы.
Особо отличилась 100-я стрелковая дивизия, под командованием И.Н. Руссиянова, опытного командира, участника освобождения Западной Белоруссии, обладавшего решительностью, твердостью воли и умением, не колеблясь брать на себя ответственность в тяжелые минуты боя. Почти три дня сдерживали атаки врага воины дивизии в районе Острошицкого Городка ‑ Караси. Они первыми на советско-германском фронте использовали против танков и бронетранспортеров противника бутылки с горючим (вспомнился опыт войны в Испании и в Финляндии), которые доставлялись на позиции дивизии грузовиками с Минского стеклозавода «Пролетарий». Подбивались немецкие танки и бронетранспортеры и связками гранат. Противотанковых артиллерийских орудий на данных позициях наших частей не было, а что-то противопоставить бронетехнике гитлеровцев было жизненно необходимо. В середине дня, 26 июня, на позиции 85-го стрелкового полка 100-й дивизии, прикрывавшего Логойское шоссе, в атаку пошли 50 танков. Подпустив их к окопам, стрелки начали забрасывать танки подожженными бутылками с бензином. В результате через несколько минут горело около двадцати танков. Атака врага захлебнулась. Тогда гитлеровцы несколько переменили направление новой атаки и предприняли ее вдоль шоссе Молодечно‑Минск. В ходе боя группа бойцов 355-го стрелкового полка, во главе с капитаном З.С. Багдасаровым, подожгла двенадцать немецких танков и уничтожила до двух рот фашистов.
В ночь на 27 июня разведка дивизии установила, что противник оставил на переднем крае только небольшое подразделение. Утром 27-го 100-я и 161-я дивизии, во взаимодействии, нанесли внезапный контрудар в северо-западном направлении. Застигнутые врасплох части гитлеровцев, бросив технику и вооружение, отступили на 10‑14 километров. На следующий день немцы ввели в бой еще одну танковую дивизию. Но прорваться здесь они так и не смогли.
Почти за трое суток 100-я дивизия разгромила 82-й пехотный полк 31-й пехотной дивизии, 2-й танковый полк 7-й танковой дивизии, мотоциклетные подразделения противника. Бойцы дивизии, истекая кровью, неся большие потери, сумели нанести гитлеровцам серьезные потери: 101 танк, 13 бронемашин, 61 мотоцикл, 23 противотанковых орудия.
Вели упорные бои и другие дивизии, защищавшие Минск. Они смогли за несколько дней боев, со значительно превосходящими силами врага, уничтожить более 100 танков противника, а еще свыше 200 подбить. Таких потерь танковых сил фашисты еще не знали. Однако обстановка все время обострялась, враг упорно рвался вперед, не считаясь с потерями. 26 июня штаб Западного фронта направил Наркому обороны Тимошенко боевое донесение с грифом «Вне всякой очереди»: «До 1000 танков обходят Минск с северо-запада, прошли укрепленный район у Козаково. Противодействовать нечем».[84]
Все меньше оставалось в строю бойцов, почти не было боеприпасов, вражеская авиация разбомбила многие артиллерийские батареи, скопились тысячи раненых, которых некуда и некому было эвакуировать в тыл. Но, несмотря на все трудности и потери, советские войска продолжали оборону Минска, постепенно отступая. К окраинам Минска вплотную придвинулись 12-я, 17-я, 20-я танковые дивизии Вермахта. Днем 28 июня в город с северо-запада ворвалась 3-я танковая группа Гота (район нынешней площади Бангалор), а вечером, 28 июня, еще и со стороны Болотной станции вошли танки и мотопехота немцев. 20-я танковая дивизия вытеснила разрозненные группы защитников из Минска. Но соединиться со 2-й танковой группой ей не удалось, так как вскоре пришлось отбивать атаки советских воинов с юга и востока. К исходу 29 июня фашистским войскам удалось, обойдя Минск с севера и юга, отрезать пути отхода одиннадцати дивизиям Западного фронта. Часть обороняющихся войск с боями, в начале 2-го июля, вышли из окружения, в том числе 100-я, 64-я и 108-я дивизии. В окружении оказались шесть советских дивизий: четыре стрелковых, одна танковая и одна кавалерийская ‑ из состава отходящих войск 3-й и 10-й армий; три дивизии 13-й армии и две дивизии фронтового подчинения; тыловые части и остатки еще нескольких дивизий; некоторые подразделения соединений второго эшелона округа.
Командование Вермахта рассчитывало всего за день-два расчленить окруженную группировку и быстро добить ее по частям. Но оно не учло стойкости, мужества, решения красноармейцев и командиров советских войск биться с врагом пока есть силы. Бои продолжались с неутихающим упорством. Об этих смертельных боях и сегодня мало что известно, но нам хорошо известно, что только благодаря самоотверженности и верности наших войск Родине, у Вермахта не хватило сил, для быстрого и сокрушающего удара на Смоленск и далее на Москву. Советские армии в эти тяжелейшие дни июня только подходили из внутренних округов (20-я, 21-я, 22-я) и перебрасывались с Украины (16-я, 19-я), где советское командование ранее ожидало основной удар Вермахта. Для окружения и ликвидации окруженных советских дивизий и частей, немецкое командование использовало большую часть войск группы армий «Центр» ‑ до 36-и дивизий (60% из общего числа в 60 дивизий этой группы), и укрепило эту группу резервом главного командования Вермахта. И даже в ходе боев по уничтожению окруженных советских войск и дальнейшего наступления в направлении Витебска, Полоцка, Борисова, Бобруйска Вермахт не решил поставленную перед ним задачу, ибо сила духа советских воинов оказалась сильнее техники нацистов.
Командование Вермахта до конца первой декады июля 1941 года не могло снять из‑под Минска и Минского «котла» ни одной дивизии из 25-и, а это половина всех сил войск группы армий «Центр», которые были заняты ликвидацией окруженных частей Красной Армии. Таким образом, даже гибнущие войска Западного фронта оттягивали на себя значительные силы с главного направления наступления Вермахта и давали время советскому командованию успеть, хотя бы в основном, перебросить войска и создать сплошную линию фронта даже в условиях отступления Красной Армии и прорывов дивизий противника.
Но положение было крайне тяжелым и критическим для советских частей. К концу июня в полосе Западного фронта войскам 2-й и 3-й немецких танковых групп противостояли лишь шестнадцать советских дивизий, понесших серьезные потери и воевавших разрозненно в полосе шириной до 350 километров. К 30 июня наши ВВС, понесшие огромные потери, располагали всего 150-ю самолетами (из них 52 истребителя). Немцы имели, примерно, тысячу самолетов. Создать такими силами, какие были у Красной Армии, сплошной фронт обороны западнее рек Северная Двина–Березина–Днепр представлялось невозможным.[85]
Началось соревнование, между главными силами группы армий «Центр» и нашими резервными армиями, по скорости выхода и занятия соответствующих позиций. Стоял вопрос ‑ удастся ли противнику прорваться к Смоленску и захватить южные и северные районы Белоруссии, или советские войска сумеют воссоздать сильный Западный фронт. Если не получится остановить противника, то, хотя бы, значительно сбить темпы продвижения немцев на восток. От решения этой задачи зависело очень многое. Это и угроза второго фронта на Дальнем Востоке и вторжение Турции на Кавказе. Отсюда и главенствующее значение военных действий и событий на Западном фронте. Но в историческом плане встают два острых вопроса по поводу исхода скоротечных, но жестоких боев при обороне Минска.
Первый вопрос: Как получилось, что враг, теснивший наши войска, оборонявших город, но не сумевший прорвать их фронт, вдруг днем и вечером 28 июня оказался в городе и ударил с тыла и по флангам наших войск? Объяснений в исторической литературе, кроме ссылки на крайнее неравенство сил наступающих и обороняющихся не имеется. Чаще всего военные историки просто констатируют сам факт захвата немцами города 28 июня 1941 года, несмотря на сильное сопротивление частей Красной Армии. Однако историческая правда, признавая правильными оба эти объяснения, говорит и о другом. Почему немцам удался танковый удар с северо-запада, со стороны Вильнюса? Почему противника не остановили или почему нашим подразделениям не удалось существенно затормозить продвижение немцев на Минск? Дело в том, что на левом фланге Северо-западного фронта, по приказу командующего фронтом Ф.И. Кузнецова, были размещены литовские части, состоявшие из военнослужащих бывшей до июня 1940 года Литовской армии, которые не хотели сражаться с немцами, защищая Советский Союз. В глазах литовцев те и другие были захватчиками, оккупантами, но советские были значительно хуже.
Проведение советской властью массовых депортаций и арестов литовцев по политическим и классовым признакам, направление десятков тысяч их в лагеря ГУЛАГа и в ссылки, без права возвращения на Родину, национализация промышленности и торговли, начало коллективизации, отнюдь не добровольной, принудительный перевод всех литовских школ на обучение детей на русском языке, наряду с литовским, и, к тому же, по советским учебникам. Все это в годину испытаний страшно аукнулось. Литовские части перестреляли тех командиров, кто не успел вовремя убежать. Стреляли, как командиров из числа советских, так и своих, из числа литовских коммунистов, а затем и сами разбежались, освободив, таким образом, немцам путь на Минск. Немцы беспрепятственно двинулись вперед танковыми и мотопехотными колоннами 3-й танковой группы. Через Каунас, бывший до осени 1939 года столицей Республики Литва, немцы прошли без боя и без задержки, и, таким образом, вышли в тыл защитникам Минска. Другой источник подтверждает, что территориальный стрелковый корпус Литвы, сформированный из солдат и офицеров бывшей литовской армии, попросту разбежался, так как не хотел воевать за «красных». Днем 28 июня гитлеровцы ворвались в Минск. Воспользовавшись сумятицей и растерянностью защитников города, 2-я танковая группа прорвала фронт и вечером 28 июня ее танки оказались в Минске. Видимо, сыграл свою роль еще и добровольный переход к немцам 27 июня, со всеми оперативными документами, начальника штаба Северо-западного фронта генерала Ф.И. Трухина. Это был хорошо информированный, вовремя не разоблаченный враг, предатель Родины. Он дал сведения Абверу не только о дислокации и силах своего фронта, но и Западного тоже, сообщил о планах и намерениях советского командования на Украине. Закономерно, что Трухин оказался в штабе предателя Власова, где играл значительную роль в агитации за вступление советских военнопленных в части РОА (Русскую освободительную армию, организованную нацистами в 1942 году из числа предателей, их еще называли «власовцами»). Фашисты использовали власовцев в карательных операциях против гражданского населения, партизан, подпольщиков, на охране железных дорог, для насильственных реквизиций продуктов, зерна, скота у местного населения, частично, на охране лагерей военнопленных. Предатель Трухин через несколько лет свое получил ‑ повешен вместе с другими генералами-изменниками и с самим Власовым по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР после войны.[86]
Второй вопрос: Почему достаточно легко немцы сумели взять в плен в Минском «котле» 330 тысяч красноармейцев и командиров? Да, они были почти без боеприпасов, у них не было продовольствия и медикаментов, если и были пушки, то без снарядов ‑ все израсходованы, не было танков, почему-то исчезла наша авиация и радиосвязь. Но чтобы треть миллиона попало в плен!
Здесь, на наш взгляд, сложились несколько факторов.
Во-первых, шок, растерянность, дезорганизация от крайне резкого перелома не только в личной судьбе, но и от разгрома многих дивизий Западного фронта. Ведь вся советская пропаганда была построена на тезисах о непобедимости советских войск, о том, что могучим ударом сразу переломят хребет нацистскому воинству, что война будет победоносной, быстрой, малой кровью, на чужой территории. Реальность оказалась совсем другой, трагической и кровавой.
Во-вторых, почти полная утрата управления войсками. Штабы и командиры часто не знали, что делается впереди, позади, справа и слева от их частей, действовали неорганизованно, иногда стихийно. Многие ждали команд «сверху», надеялись, что подойдут соединения Красной Армии и выручат их. Когда же этого не произошло, то нередко наступали апатия, упадочничество, растерянность, непонимание сложившейся обстановки, желание как-то пережить этот страшный огненный вихрь.
В-третьих, не надо недооценивать масштабы и влияние немецкой печатной пропаганды, когда самолетами сбрасывались сотни тысяч листовок с рассказами о нормальном питании для пленных и гуманном отношении со стороны гитлеровского командования. Эти листовки служили пропусками для одного, нескольких, или группы военнослужащих, которым гарантировалось соблюдение всех прав военнопленных по Женевской конвенции. Действительность нацистского плена оказалась совсем иной: голод, холод, болезни, почти полное отсутствие помощи раненым, массовые расстрелы коммунистов, комсомольцев, советских активистов, евреев, цыган, ежедневные издевательства и пытки, убийство любого, кто был недоволен жестоким отношением к сдавшимся или захваченным в плен. По разным подсчетам в немецком плену погибло в 1941 году до двух миллионов советских солдат и офицеров.
В-четвертых, определенную роль в начале войны сыграла историческая память сотен тысяч военнослужащих царской армии, которые в 1914‑1917 годах оказались в ходе военных действий в германском плену. Кормили кое-как, заставляли много работать в сельском хозяйстве, на шахтах, но жить, хоть и плохо, можно. И многие дотерпели до Брестского мира в начале марта 1918 года, когда германские власти отправили их в Россию или на их «малую Родину», в области, еще оккупированные немецкими войсками. Мало того, у многих военнопленных были семьи, родственники, друзья, знакомые и они часто и много рассказывали им о своей жизни в плену. Эти сведения хорошо запоминало подрастающее поколение уже в условиях СССР. Однако конкретные действия гитлеровских захватчиков, по отношению к военнопленным, очень быстро для всех разъяснили большую разницу между германским пленом в Первую мировую войну, и нацистским пленом ‑ в годы Великой Отечественной войны.
В трагедии захвата Минска и окружения советских войск в Минском «котле» немалую роль сыграло лживое сообщение начальника штаба Западного фронта Климовских начальнику Генерального штаба Красной Армии Жукову ночью 28 июня. Вот их разговор: «У аппарата Жуков. Доложите. в чьих руках Минск, где противник? Климовских: «Минск по-прежнему наш. Получено сообщение: в районе Минска и Смолевич высажен десант. Усилиями 44-го стрелкового корпуса десант ликвидируется… Противник, по последним донесениям, был перед УРом…».
Что ни слово ‑ ложь. В Минске уже были немецкие танки и мотопехота, а десантники ликвидированы лишь частично. В районе Острошицкого Городка с утра и до наступления темноты, 26 июня, осуществлялась выброска немецкого парашютного десанта, группами по три самолета, через каждые 10‑15 минут, обеспечившего посадочную площадку для транспортных самолетов, которые начали переброску войск и боевой техники.
О какой ликвидации десанта вообще могла идти речь, да еще силами 44-го стрелкового корпуса, чьи дивизии вели тяжелейшие бои 26-го, 27-го, и до самого вечера 28-го июня с рвущейся к Минску 2-й танковой группой Гудериана. Гитлеровцы были не перед УРом, как утверждал Климовских, а обошли его и подавили сопротивление отдельных подразделений советских войск, занявших некоторые демонтированные укрепления 25‑26 июня.[87]
Почему Климовских дезинформировал Жукова? На этот вопрос возможны два ответа: Или он спасал себя от ответственности за проигрыш сражения за Минск и окружение советских войск, выдавал желаемое за действительное, так как не имел информации о реальном положении дел, находясь в Могилеве, куда штаб Западного фронта эвакуировался из Минска еще ночью 24 июня. Или, что нельзя полностью исключить, докладывал дезинформацию умышленно, будучи активным участником военного заговора. Но факт остается фактом: была упущена последняя возможность уменьшить масштабы поражения, осуществив вывод через Минск и его окрестности значительного количества наших войск, через пробитый, в еще слабом кольце окружения, коридор, поскольку Минск заняли подразделения всего двух немецких танковых дивизий. Можно было навести жесткий порядок, организовать планомерную и многослойную оборону, не бросая войска на произвол судьбы, четко и ясно ими руководить. Сдержать врага вряд ли удалось бы, но замедлить темпы его продвижения, нанести Вермахту ощутимые потери, выиграть дополнительное время, вполне реально. Но для этого, как минимум, в Москве должны были знать правду о ситуации, ибо счет шел не на дни, а на часы. К сожалению, ничего подобного командующий Западным фронтом не сделал.
И это не субъективная позиция авторов о тех событиях. При должном управлении войсками фронта, обеспечении надежной связи между штабами и подразделениями войск, налаженном взаимодействии боевых сил, продвижение Вермахта существенно замедлилось бы. Так, 1 июля, через два дня после захвата немцами Минска, несколько тысяч бойцов различных частей Красной Армии, оказавшихся в окружении на западном направлении от города, под руководством командира 8-й особой противотанковой бригады полковника И.С. Стрельбицкого, повели наступление на немцев. Им удалось прорвать оборону противника на подступах к столице, выйти с северо-запада на ее окраину. Завязались уличные бои. Но силы были не равными, и наши подразделения вынуждены были отступить. На следующий день И.С. Стрельбицкий сделал новую попытку овладеть Минском. Но на этот раз без успеха, так как гитлеровцы подтянули резервы и не допустили прорыва наших подразделений в город. А если бы группу И.С. Стрельбицкого поддержали хотя бы 2‑3 дивизии из одиннадцати окруженных? Тогда вполне возможно было бы создать коридор для выхода из окружения, если и не всех дивизий, то хотя бы большего числа войск. Беда армейского командования заключалась в том, что оно не было приучено проявлять инициативу, готовность взять на себя ответственность и проявить умелое руководство. Поэтому никто и не проявил инициативу помочь И.С. Стрельбицкому. Его группе была бы необходима и помощь извне, от имевшихся советских войск, но она не последовала.
3 июля, когда в Минске уже полностью хозяйничали захватчики, героический подвиг совершил вместе с экипажем механик-водитель танка Т-28 старший сержант Д.И. Малько. Ворвавшись в город, советский танк мчался по улицам, уничтожая огнем и гусеницами живую силу и технику врага. Только в центре города гитлеровцам удалось подбить боевую машину. А если бы был не один наш танк, а несколько десятков? Ведь Минск активно обороняла, пусть и не полностью укомплектованная, с небольшим количеством танков, находившаяся в стадии формирования, 20-я танковая дивизия, которая смогла за несколько дней боев подбить 50 немецких танков. Но не было координации действий, четкого руководства командования, отсутствовала взаимная связь. Если бы командованием было хорошо скоординировано наступление наших разрозненных частей, тогда и результат был бы совсем другой.
Так, более месяца сражалась в окружении Самаро-Ульяновская Железная дивизия, под командованием К.М. Галецкого, в районе Ивье, Негорелое, Узда, Слуцк, Глуск. В этих боях воины дивизии подбили 97 танков, сбили 9 самолетов, убили и ранили несколько тысяч солдат и офицеров Вермахта, и смогли, хотя и с потерями, прорвать окружение и выйти за линию фронта.
Климовскому его ложь о положении дел в Минске не помогла. Через неделю его, как и Павлова, а также группу других генералов ‑ руководителей Западного фронта, арестовали, судили и через месяц расстреляли ‑ за потерю управления войсками, трусость, бездействие, паникерство, за создание возможности прорыва фронта противником на одном из главных направлений. Военная коллегия Верховного Суда СССР 31 июля 1957 года отменила приговор от 22 июля 1941 года, по вновь открывшимся обстоятельствам. Однако в средствах массовой информации и публикациях ничего не сказано, ни единого слова, об этих «обстоятельствах». Дело прекращено за отсутствием состава преступления!!!
В связи с таким «славным» решением суда по делу Павлова-Климовского, кто и что ответил бы тем, тысячам погибших и сотням тысяч попавшим в плен, советским воинам о потерях самолетов на аэродромах и уничтоженных танках летом 1941 года, отсутствия боеприпасов и горючего, надлежащей противовоздушной обороны, проигранных приграничных сражениях частями Красной Армии в июне ‑ первой декаде июля 1941 года против ударных сил гитлеровской группы армий «Центр» на Минском направлении? И еще вопрос: не были ли сочувствующими группе заговорщиков и некоторые члены Военной Коллегии Верховного Суда?
Бои первых дней войны, разгром 1-го и 2-го эшелонов войск Западного фронта, захват Минска и окружение трех армий, явственно показали высшему военному командованию, руководству СССР, возглавляемому Сталиным на несостоятельность стратегического плана контрудара и крайнюю необходимость выработки нового реалистического плана военных действий, с учетом продолжающегося наступления Вермахта. В первую очередь, это касалось переноса сосредоточения резервных армий, на выявившемся в июне 1941 года основном направлении наступления фашистских войск ‑ через Белоруссию на Смоленск и далее на Москву. Еще 25 июня высшее военно-политическое руководство Советского Союза приняло решение создать оборонительный рубеж на линии Сущево – Витебск – река Днепр до Кременчуга. По этому решению в полосе Западного фронта должна была быть создана по линии Сущево ‑ Невель ‑ Витебск ‑ Могилев ‑ Жлобин ‑ Гомель силами пяти армий (16-ой, 19-ой, 20-ой, 21-ой, 22-ой) новая линия обороны. На восток от линии обороны началась концентрация войск 24-й и 28-й армий. Всего, на начало июля, на западном направлении должно было быть сосредоточено 70 дивизий. Это важно и тем, что танковые и моторизованные дивизии 4-й танковой армии группы армий «Центр», созданной немцами 3-го июля из 2-й и 3-й танковых групп, начали выдвижение из района Минска на восток. Создалась реальная угроза быстрого выхода войск Вермахта на рубеж Днепра.
Высшему советскому командованию в точном определении главного удара группы армий «Центр» помогло и то, что 25 июня 1941 года сводный отряд разведчиков (командир ‑ Е.В. Чумаков, комиссар – старший политрук Я.Е. Гонцов) в лесу около деревни Шелухи, на запад от поселка Радошковичи, разгромил оперативную группу 39-го немецкого механизированного корпуса. Был убит генерал, у которого разведчики обнаружили ценные, особо секретные оперативные документы – планы группы армий «Центр», оперативное построение и размещение всех частей группы армий «Центр», где подробно указаны силы 3-й танковой группы. Были также взяты пленные, которые дали важные сведения. Вскоре портфель с документами и бесценной картой был в Генеральном штабе Красной Армии у Шапошникова.
Но есть и несколько другая версия захвата документов, которую привел Б. Шапталов в своей книге «Испытание войной»: «Ее разведбатальон (64-ой стрелковой дивизии) 25 июня в районе Молодечно наткнулся на штабную колонну 39-го моторизованного корпуса. В коротком бою было уничтожено 15 автомашин и несколько десятков солдат и офицеров. Разведчики захватили штабные документы, в том числе карты с обозначением всей группировки армий «Центр», с указаниями направлений армий и танковых групп и сроками достижения промежуточных рубежей».
Исследователь и литератор В.И. Белоусов сообщает, что захват оперативной карты осуществил 73-й отдельный разведывательный батальон ОСНАЗ (подразделения особого назначения, предшественники разведывательно-диверсионных частей Красной Армии), под командованием заместителя командира разведбатальона Я.Е. Гонцова. Как это было в действительности, и кто кем командовал, со временем разберутся исследователи. Главное, что разгром штабной колонны немцев нашими разведчиками произошел в реальности, и что ценнейшие документы и карта были добыты в Белоруссии на четвертый день войны.[88]
В результате всего комплекса событий на фронте, и захваченных у врага важных оперативных документов, к 30 июня был, в основном, сформулирован новый план борьбы с гитлеровскими захватчиками. Его основная задача состояла в том, чтобы активной стратегической обороной подорвать наступательные возможности врага, выиграть время для накопления стратегических резервов и, изменив в ходе боев соотношение сил, создать предпосылки для перехода советских войск в решительное контрнаступление, что и было с успехом осуществлено в ходе Смоленской и Московской битв, в итоге обусловивших возможность разгрома немцев под Москвой и перехода Красной Армии в наступление в начале декабря 1941 года.
Тревожная и опасная обстановка требовала крайней степени централизации всех сторон жизни страны. Поэтому 30 июня был создан Государственный Комитет Обороны (ГКО) во главе с И.В. Сталиным, сконцентрировавшим в своих руках всю полноту власти в государстве и сыгравший важную роль в мобилизации всех сил СССР на отпор гитлеровской Германии. Для непосредственного руководства вооруженной борьбой на фронте, 23 июня была создана Ставка Главного Командования, преобразованная 10 июля в Ставку Верховного Командования. Верховным Главнокомандующим 8-го августа был назначен Сталин. Таким образом, в его руках была сосредоточена государственная, военная и политическая власть. В 1941 году в состав Ставки Верховного Главнокомандования, а это был орган коллективного руководства, входили одиннадцать человек во главе со Сталиным ‑ почти все военные: Сталин, Тимошенко, Ворошилов, Жуков, Буденный, Молотов, Булганин, Кузнецов, Антонов, Василевский, Шапошников. Ставка начала наводить порядок и четкое управление в армии.[89]
Еще в дни сражений на Минском направлении, гитлеровские войска обошли Минск с юга и их передовые подразделения 26 июня достигли Бобруйска, важного, в масштабе республики, промышленного и транспортного центра. К моменту выхода к городу гитлеровцев в этом районе не было ни одной нашей дивизии, способной дать отпор натиску противника. Отходящие же, с боями, от границы дивизии 4-й армии, сумевшие пробиться из Минского «котла», были настолько обескровлены и измотаны, что не могли организовать действенной обороны города, и выводились на формирование под Гомель. Командование 4-й армии приняло решение сдать Бобруйск без боя, а небольшому гарнизону, примерно в 3 500 человек, находившихся еще в городе, приказало перейти к обороне на реке Березина.
Какие были силы гарнизона Бобруйска к 26 июня? Основу его составляли две части: 21-й дорожно-эксплуатационный полк и военно-транспортное училище. Полк являлся тыловой частью, в задачу которой входило регулирование на военных дорогах, обслуживание этих дорог. В мирное время часть имела в своем штате всего 150 человек личного состава. После начала войны в часть прибыло по мобилизации еще 1300 человек (по другим данным прибыло всего 400 человек), включая командиров батальонов и замполита. Часть была не боеспособна: не хватало винтовок, лопат, снаряжения, командиры не знали своих бойцов, многие бойцы еще не приняли присягу. Вот этому полку и была поставлен задача оборонять участок у трех мостов через Березину, на направлении основного удара врага. Лучше было положение с военно-транспортным училищем, в составе двух батальонов с 500 курсантами (по другим данным курсантов было около 1 000 человек), которые прошли годичную подготовку по программе командиров стрелковых подразделений, и у всех было оружие. Кроме этого, в Бобруйске находились команды, поступившие по мобилизации 23–25 июня, во главе с 1‑2 командирами, оставшимися для получения пополнения, ведущими бой частей. Мобилизованных обмундировали, выдали оружие, но на должности не поставили ‑ не было этих частей. Они ждали автомобилей, чтобы везти команды на запад, однако транспорт так и не пришел. Почему? Можно предположить, что или автотранспорт не успели мобилизовать и направить за командами, или не было бензина для его заправки, или же немецкая авиация успела разбомбить колонну грузовиков, направлявшихся в город.
Имеющиеся две части, мобилизационные команды некоторых частей, отступающие подразделения, в очень острой и неясной обстановке, были объединены в один отряд и подчинены командиру 47-го стрелкового корпуса генерал-майору С.И. Поветкину. По имеющимся сведениям, в отряд вошли Бобруйское военно-транспортное училище, 21-й дорожно-эксплуатационный полк, сводный полк 121-й стрелковой дивизии, 246-й саперный батальон, 273-й отдельный батальон связи, три артиллерийских полка с частью уцелевшей артиллерии ‑ 16-ть 155 миллиметровых орудий и 4-е орудия особой мощности – 203 миллиметровых. Всего, по архивным данным, набралось 3 500 человек. В первые дни обороны Бобруйска, с немецкими моторизованными и танковыми частями не было сильных боев. Прорвавшийся передовой отряд явно ожидал подхода основных сил, не имея, по-видимому, особого желания лезть под огонь советской тяжелой артиллерии.
Наиболее трудное положение сложилось, в ходе боя, у трех мостов через Березину, которые должен был защищать 21-й полк. За три дня боев, с 28 по 30 июня, где противник имел наибольший успех, полк потерял ранеными 13 человек и пропавшими без вести 948 человек. Очевидцы из полка свидетельствовали, что призванные из запаса уходили домой группами под покровом темноты, участок обороны полка постепенно оголялся, хотя противник на участке от Шаткова до Бобруйска и от южной окраины Бобруйска (Форштадт) до Доманово, не наступал. Что об этом факте можно сказать? Да, было много стойких защитников родной земли и родного народа от гитлеровских захватчиков, но были и трусы, паникеры, предатели, которые хотели отсидеться в безопасности.
28 июня к передовому отряду немцев подошла 3-я танковая дивизия и вошла в Бобруйск. Контратака отряда, под командованием Поветкина, не удалась. Мосты через Березину были разрушены, но это не остановило войска Вермахта. В журнале боевых действий 3-й танковой дивизии Вермахта за 30-е июня есть такая запись: «В 6.00 был наведен мост через Березину, в 9.00 дивизия овладела Титовкой (район небольшого плацдарма у разрушенных мостов), в 15.45 дивизия выполнила задачу». В течение дня 30 июня переправились через Березину 93 танка и бронемашины, а также несколько десятков мотоциклов. Большинство танков и бронемашин ушли в северном направлении, перехватить их не удалось. Незначительное количество бронетехники ушло восточнее и южнее Бобруйска.
Почему это произошло? Из Бобруйска немцы нанесли лобовой удар через Березину вдоль шоссе в Рогачев. На этом направлении оказалась очень неустойчивой оборона 21-го полка, который на две трети своего состава разбежался, а 30-го июня была преодолена оборона, отчаянно сопротивлявшихся курсантов военного училища. Немцам удалось ввести в заблуждение нашу авиацию, которая три дня бомбила мнимые переправы под Шатково и Доманово. Это еще раз доказывает, что к врагу надо было относиться серьезно, а не с пренебрежением. По данным воздушной разведки Западного фронта, хотя и была вскрыта группировка противника, подходившая к Бобруйску, но дальнейшие ее действия нашей авиацией не раскрыты, переправы не обнаружены. Только сообщалось, что все переправы разрушены. Опять сказалась старая болезнь, когда желаемое выдается за действительное.[90] После Бобруйска, гитлеровское командование решило нанести следующий удар на город Борисов и захватить его, обеспечив новую переправу танков и мотопехоты через Березину. 30 июня 2-я и 3-я танковые группы распределили свои направления: 3-я танковая группа наступает основными силами на Витебск и Полоцк, а 2-я ‑ вдоль шоссе Минск‑Смоленск.
Во второй половине дня 30 июня танковые и моторизованные части двух дивизий 47-го танкового корпуса противника ворвались на западную окраину Ново – Борисова. На рубеже реки Березина, в районе Борисова, сражались с врагом со 2-го по 6-е июля воины 1-й Московской мотострелковой дивизии, под командованием Я.Г. Крейзера, курсанты Борисовского танкового технического училища, сводная дивизия, сформированная из частей, подразделений и отдельных бойцов Красной Армии из состава 4-й армии, которая отходила из района Минска. Против них наступали семь танковых и моторизованных дивизий 2-й танковой группы Гудериана, являвшиеся ударным кулаком Вермахта на Смоленско-московском направлении. Воспользовавшись тем, что наши войска были малочисленными и рассредоточенными на широком фронте обороны, фашисты сумели второго июля (по другим источникам – 1-го июля) взять Борисов. Этому способствовали мощные авиационные удары и артиллерийская подготовка по обороняющимся войскам, невзорванный мост через Березину, по которому беспрепятственно переправились танки немцев. Но дальше продвинуться враг не смог, застряв в ожесточенных боях вдоль шоссе Минск‑Москва, в которых за три дня боев немцы потеряли до 70-и танков и более 2 000 солдат и офицеров. Отважно сражались артиллерийские батареи лейтенантов Н. Реутова, М. Цыпкина, С. Гомельского. Так, на батарею лейтенанта С. Гомельского устремились десять танков. Артиллеристы открыли огонь по врагу прямой наводкой, но и враг стрелял часто и метко. Огневая позиция батареи была изрыта глубокими воронками. В живых остались лишь трое бойцов, и тяжело раненый командир батареи. Несмотря на малочисленность состава, бойцы уничтожили семь танков противника. Фашисты на этой позиции пройти не смогли благодаря мужеству и стойкости наших воинов.
В условиях беспрерывных бомбежек с воздуха, обстрелов немецкой артиллерии и танковых атак мало кто уцелел из личного состава этих батарей. Но они, ценой своих жизней, внесли свой вклад в будущую Победу, помогли нашим войскам задержать на несколько суток немецкие армады. Пригодились и бутылки с зажигательной смесью. Советские воины, под командованием старшего лейтенанта А.С. Щеглова, подожгли на автостраде 15 танков, пытавшихся прорваться. Героизм и мужество проявил в районе Коханово, на рубеже реки Одров, наводчик орудия Н.М. Дмитриев. Оставшись один из орудийного расчета, он до последнего снаряда расстреливал немецкие танки. Семнадцать осколков было извлечено из тела солдата в госпитале. Несмотря на многочисленность ран герой, к счастью, выжил. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза. На протяжении одиннадцати суток, не стихавших боев, воины 1-й Московской мотострелковой дивизии сдерживали врага на рубеже рек Нача, Бобр, Одров, в боях за Крупки и Толочин. Исключительно упорные бои велись за Толочин. После того, как фашистам удалось завладеть Толочином, и они пытались продвинуться дальше, 8-го июля части дивизии осуществили смелый контрудар и выбили противника из города. Дважды, 8-го и 9-го июля город переходил из рук в руки, несмотря на превосходство противника, его неоднократные и сильные атаки. В боях за Толочин было взято в плен 800 солдат и офицеров Вермахта, захвачено 350 автомашин и знамя 47-го моторизованного корпуса. Нередки были подвиги советских воинов, до конца сражавшихся с сильным врагом. В районе Борисова в разведке находился броневик с младшим политруком А. Почепцовым и красноармейцем В. Голеновым. В бою немцы подбили их броневик и предложили сдаться в плен. Герои отстреливались до последнего патрона и последнюю гранату бросили в гитлеровцев. Фашисты подожгли броневик. А. Почепцов и В. Голенов сгорели заживо в машине, но воинскую честь не посрамили сдачей в плен врагу.
Отважно и умело дрались с врагом советские летчики 401-го истребительного полка, хотя гитлеровцы и имели численное превосходство. 1-го ‑ 2-го июля в районе Бобруйска‑Борисова они уничтожили в воздушных боях около 60-и самолетов врага. 4-го июля в бою на МИГ-3 погиб командир этого полка С.П. Супрун, приняв бой с шестью вражескими самолетами, один из которых сбил. Он первым, из летчиков в годы Великой Отечественной войны, был награжден второй медалью «Золотая Звезда» (эту медаль вручалась вместе с орденом Ленина).
На рубеже реки Березина, в районе Бобруйска и Борисова, стойко сражались воины, отошедшей от Минска и вырвавшейся из окружения, но не утратившей боеспособности 100-й дивизии. Она в течение нескольких дней отражала массированные атаки немецких войск, а затем, снова оказавшись в окружении, стойко оборонялась (фашисты так и не смогли прорвать оборону и обошли ее с флангов). С тяжелыми боями дивизия прорвалась на восток и, выйдя к Днепру, соединилась с основными силами Западного фронта.[91]
Южнее Борисова, упорно вели бои части 4-го воздушно-десантного, 2-го механизированного корпусов и 155-й стрелковой дивизии. Они сорвали попытки врага с ходу форсировать реку в районе населенного пункта Березино и задержали дальнейшее продвижение 2-й и 9-й армий группы армий «Центр». Только, когда все соединения 2-й и 3-й танковых групп достигли реки, им удалось, используя свое численное и техническое преимущество, форсировать реку Березину и устремиться к Днепру. Развернулись тяжелые бои на Витебском, Оршанском, Полоцком и Могилевском направлениях. Тут разворачивались, отдельными соединениями, прибывшие из резерва 22-я, 19-я, 20-я и 21-я советские армии, а во втором эшелоне, в районе Смоленска, ‑ 16 армия. Это была большая сила, но подготовка к обороне на рубеже рек Западная Двина и Днепр велась в сложных условиях. Часть войск 19-й, 20-й и 21-й армий, всего 13 дивизий, была лишь на подходе к фронту. Ко времени выхода немецких войск к этим рекам, уже прибывшие сюда, резервы не успели ни сосредоточиться, ни создать оборонительные позиции, ни развернуть войска в боевой порядок. В первом эшелоне армий насчитывалось 24 дивизии. Они в спешном порядке рыли окопы и траншеи, создавали противотанковые заграждения. Оборона готовилась в широкой полосе: от 35 до 70-и километров на дивизию. Была слабая людская, материальная и техническая обеспеченность, войска не полностью укомплектованы личным составом, боевой техникой и вооружением. В дивизиях насчитывалось только 145 танков, фронт располагал всего 3 800 орудий и минометов, 389 исправными самолетами.
Враг не давал времени для полного развертывания резервов Красной Армии в Белоруссии. Немецкая разведка, с помощью аэрофотосъемки, 1‑2 июля выявила выдвижение значительных сил Красной Армии к Днепру, к еще только создаваемому рубежу обороны от Орши до Речицы. Поэтому командование Вермахта возобновило наступление главных танковых сил ‑ 2-й и 3-й танковых групп и на их базе создало 4-ю танковую армию. Группа армий «Центр» получила новые дополнительные войска. В первом эшелоне наступали 28 дивизий ‑ 12 пехотных, 9 танковых, 6 моторизованных и одна кавалерийская. Во втором эшелоне ‑ 35 дивизий. Превосходство врага в живой силе и боевой технике стало подавляющим.
В итоге сражений, Западный фронт, находясь под главным ударом сил Вермахта, на всем советско-германском фронте за первые 18 дней войны, с 22 июня по 9 июля 1941 года, потерял в боевой технике, в общей сложности, 4 799 танков, 9 400 орудий и минометов, 1777 самолетов.
Такие колоссальные потери в бронетехнике были, конечно, не случайны. О слабом опыте стрельбы из танков, по сравнению с немцами, уже говорилось. Сказалось и то, что с предвоенных времен на практическую подготовку механика-водителя танка отводилось пять часов. Многие имели и того меньше ‑ только 1,5–2 часа практики управления танком, в то время как механики – водители Вермахта готовились не менее 50 часов. Похожее положение было и в авиации. Не лучше складывалась ситуация и с войсками. Из 55 пехотных, танковых, кавалерийских дивизий, 24 были полностью разгромлены, 20 дивизий потеряли от 30-и до 90 процентов личного состава и материальных ресурсов. Потери в живой силе составили 417 790 человек. Одиннадцать, уцелевших дивизий, отступали с тяжелыми боями разрозненно, не имея сплошной линии фронта. Сдержать противника, даже заметно замедлить его продвижение они не могли ‑ не хватало сил. Командование Вермахта, через свою разведку, допроса пленных, по захваченным документам, считало, что перед ними остались лишь эти одиннадцать, измотанных и обескровленных в боях, дивизий. И после сокрушительного поражения Западного фронта рассчитывало быстро, и легко взять Смоленск. А потом уже захватить слабо защищенную Москву, в срок до середины августа.[92]
Далее ‑ на юге овладеть Донецким бассейном, оккупировать основные промышленные центры в европейской части СССР и до 1-го октября завершить операции против СССР. Окончательной целью плана «Барбаросса» являлось создание оборонительного барьера против «азиатской России» и выход к зиме 1941 года на рубеж Астрахань–Волга–Архангельск. Генеральный штаб Вермахта планировал весной-летом 1942 года захватить Урал ‑ последний промышленный район Советского Союза, парализовав перед этим его работу с помощью авиации, а также захватить нефтеносные районы ‑ Баку, Грозный, Майкоп и районы Средней Азии. Рассчитывали, что в 1942 году немецкие войска встретятся с Японскими, наступающими через Дальний Восток и Восточную Сибирь, на границе реки Обь.
Вот такие перспективы перед нацистской Германией открывал выигрыш боев за восточную Беларусь и выход к Смоленску.
Значение исхода этих боев понимали не только в Берлине, но и в Москве. Высшее военное командование Красной Армии и Ставка Верховного Главнокомандования решили направить в Беларусь и в район Смоленска основные резервы и воссоздать Западный фронт, остановить врага. С этой целью Западному фронту 2-го июля было передано 43-и дивизии, 22 дивизии оставили в Группе резервных армий. В итоге на Московское направление с нашей стороны было выдвинуто 65 дивизий.
На Западном фронте протяженностью 800 километров, выдвинутые армии и дивизии, расположились так: на участке Полоцк‑Витебск ‑ 22-я армия с 6-ю стрелковыми дивизиями; в районе Витебска ‑ 19-я армия с 6-ю стрелковыми дивизиями; центральный участок у Орши, здесь ожидали главный удар, занимала 20-я армия с 9-ю стрелковыми дивизиями, 4-мя танковыми и 2-мя мотострелковыми дивизиями. Участок от Могилева до Быхова прикрывала 13-я армия с 6-ю дивизиями; самый южный район Рогачев–Жлобин ‑ 21-я армия с 10-ю стрелковыми дивизиями. Фронт получил две авиационные дивизии из внутренних округов, а также в авиационные части поступило 452 самолета с экипажами. Для боевых действий на фронте был привлечен и 3-й корпус дальних бомбардировщиков.
Но немцы ударили не там, где предполагал Генеральный Штаб Красной Армии. Не в центре – у Орши, а на севере ‑ в районе Полоцк‑Витебск, силами 3-й танковой группы. К 4 июля они вышли на рубеж Лепель–Улла–Полоцк и захватили плацдарм на восточном берегу Западной Двины в районах Дисны и Витебска. Против еще только подходящих частей 22-й армии в составе 6-и дивизий и разворачивающихся, не закончивших сосредоточение 6-и стрелковых дивизий (читай – только пехотные) 19-й армии, наступало 16 немецких дивизий. Из них 7 танковых и моторизованных, на участке в 200 километров от Себежского укрепленного района до Витебска. Встретив упорное сопротивление советских войск, немцы на помощь 3-й танковой группе перебросили 47-й моторизованный корпус из 2-й танковой группы, а это еще несколько моторизованных и танковых дивизий. Оборона Витебска продолжалась семь суток ‑ с 5 по 11 июля. Город непосредственно защищала 153-я стрелковая дивизия. Только за 5 июля защитники города подбили до 50 танков и уничтожили 500 солдат и офицеров врага. Дивизия отошла 11-го июля по приказу командования, так как враг ворвался в город, и завязались уличные бои. Особо при обороне Витебска отличилась 220-я стрелковая дивизия 19-й армии, которая отбивала ежедневно по 5‑6 атак противника. Еще 9-го июля фашисты ворвались в город при помощи танков, но советские воины дважды выбивали их из города, не смотря на численное и техническое превосходство захватчиков. Вместе с бойцами дивизии город стойко обороняли четыре батальона народного ополчения ‑ добровольной вооруженной части из местных жителей, многие из которых погибли, защищая родной город. Уцелевшие ополченцы отошли вместе с подразделениями 153-й стрелковой дивизии. Так, например, батальон Осовиахима (до войны организация аналогичная нынешнему ДОСААФ) занимал оборону на левом берегу Западной Двины в районе Мазурино ‑ пригорода Витебска. Когда 10-го июля, проведя артиллерийскую подготовку, гитлеровцы начали переправу через реку, бойцы батальона открыли сильный ружейно-пулеметный огонь и сорвали немцам переправу. В этом бою было уничтожено до батальона фашистов.
Самоотверженную храбрость проявила 11-го июля первая рота данного батальона, которая почти полностью погибла в боях за город, но не отступила. Враг захватил Витебск, но его оборона на неделю задержала большие силы Вермахта, а ведь счет шел даже не на дни, а на часы ‑ впереди был Смоленск. [93]
Пытаясь переломить ход боев на Витебском направлении, наше командование предприняло контрудар двумя мехкорпусами ‑ 5-м и 7-м 20-й армии в направлении Сенно и Лепеля. В этих мехкорпусах насчитывалось около 1 300 танков, в основном, устаревших типов, а у немцев только 300 танков. Произошло одно из крупнейших танковых сражений Великой Отечественной войны, начавшегося 6-го июля и продолжавшегося пять дней ‑ по 10 июля. В начале советским танкистам сопутствовал успех, поскольку противник никак не ждал встречный удар, от якобы полностью разбитых советских войск. Мехкорпуса смогли продвинуться на 30–60 километров в районе Сенно, разгромили два моторизованных полка, нанесли большие потери гитлеровцам. Но потом были остановлены, а затем и окружены. Командование немецких войск быстро сориентировалось в обстановке и, после некоторого отступления, создало, с помощью крупных десантных сил, обстановку, давшую немцам возможность окружить наши части, воспользовавшись недостаточной опытностью и слабой подготовкой наших танкистов. Причиной неудач было еще и то, что наступление велось без серьезной подготовки, без артиллерийской и авиационной поддержки, без тесной увязки с действиями других армий, что закономерно и привело к провалу контрудара. За время боев оба мехкорпуса потеряли 832 танка. Такие потери были обусловлены и тем, что у немцев была хорошо организованная и многочисленная противотанковая артиллерия. В итоге Западный фронт снова оказался, всего за несколько дней, без большей части своих танков. Пришлось снова отступать, сдав Витебск.[94]
В результате, оказалась в трудном положении, глубоко охваченная с флангов, 22-я армия. В это же время дивизии 2-й танковой группы армий «Центр» форсировали Днепр у Быхова и Шклова в полосе 13-й армии и прорвали оборону советских войск. Чтобы избежать окружения 22-я и 13-я армии начали отход. Следом вынуждены были отступить и, стоящие в центре фронта, 19-я и 20-я армии. Трагический опыт окружения у советского командования уже был, и оно решило вовремя отвести войска, тем самым сохранить их для последующей обороны Могилева, Гомеля, Полесья. Пытаясь облегчить положение советских войск, Москва, в начале июля, отдала приказ о выброске на парашютах несколькими эшелонами в тыл врага 204-й воздушно-десантной бригады в район Любани и Волосовичей для изоляции и уничтожения подвижных соединений противника. Была поставлена задача: с помощью диверсий нанести удар по тылу немцев, в частности, уничтожить склады с горючим, инфраструктуру снабжения танковых и моторизованных группировок. Этой операцией Москва старалась помочь нашим частям в районе Бобруйска, где складывалась напряженная обстановка с угрозой выхода противника на Днепр. К сожалению, эти действия десантников не увенчались успехом. Тылы группы армий «Центр» были хорошо прикрыты 4-мя охранными дивизиями. Для советской стороны это был, хотя и кровавый, наглядный урок, насколько для десантирования спецгрупп в тыл врага в дальнейшем необходимо готовить условия, обеспечивающие их безопасность и боеспособность.
Упорные бои развернулись у Полоцка. Сражения проходили с 27 июня по 15 июля. Здесь сражалась 174-я стрелковая дивизия, опиравшаяся на ДОТы (разоруженные до войны и частично разукомплектованные) Полоцкого и Себежского укрепленных районов. С приближением фронта к Полоцку отошли 50-я стрелковая дивизия и разрозненные части 11-й армии. Уже 27 июня авангард немецких частей (механизированная колонна), хотел захватить мосты через Западную Двину в районе Полоцка. Авангард был уничтожен метким огнем 390-го гаубичного полка. Начальником Полоцкого боевого участка командование 22-й армии назначило комбрига Зыкина (к сожалению, даже в Энциклопедии «Беларусь у Вялiкай Айчыннай вайне 1941–1945» нет его инициалов, нет в ней и статьи о нем). Были заново сформированы пять пулеметных батальонов в качестве гарнизонов для ДОТов. Город обороняли три полка 174-й стрелковой дивизии ‑ 494-й, 508-й, 628-й, а также 50-й полк и два сводных батальона 17-й стрелковой дивизии. 29 июня начались жестокие бои, с подошедшими частями противника. Стремясь сломить сопротивление Красной Армии, враг с 3-го июля обрушил на Полоцк массированный удар своей бомбардировочной авиации. Оборонявшие город части не сидели в пассивной обороне, а сами контратаковали колонны 3-й танковой группы Вермахта, которые шли на Полоцк 3-го июля 1941 года по дорогам Даугавпилс‑Полоцк, Молодечно‑Полоцк, и задержали вражеское продвижение. Наши войска 6-го июля выбили на западный берег Западной Двины танковые и моторизованные части гитлеровцев, захвативших 4-го июля несколько плацдармов. Уничтожили много танков и другой техники фашистов. На советские войска, обороняющие Полоцк, наступали пять немецких дивизий. Гитлеровцам удалось 9-го июля местами прорвать оборону защитников города. Основные же удары по нашим войскам враг нанес в обход Полоцкого укрепрайона и форсировал Западную Двину. Но оказанное сильное сопротивление не позволило немцам взять Полоцк.
Удержание Полоцка и Полоцкого укрепрайона на протяжении длительного времени, а не часов, как рассчитывало немецкое командование в своих планах, создавало серьезную угрозу флангам групп армий «Север» и «Центр». Терпеть такое положение командование Вермахта не могло и 12 июля против советских войск, оборонявших Полоцкое направление, были брошены 16 дивизий, в том числе 39-й и 57-й моторизованные корпуса. Этим силам, имевшим явное превосходство в живой силе и боевых средствах, удалось прорвать оборону Полоцка и окружить наши войска. Бои в Полоцком укрепрайоне шли до 19-го июля. Еще 16 июля, по приказу командования 22-й армии, начался, с боями, вывод 174-й дивизии из окружения, кольцо которого было прорвано 20-го июля. Оборона Полоцка задержала продвижение немецких войск и значительно затормозила немецкому командованию выполнение плана «молниеносной войны».[95]
Гитлеровские войска смогли захватить центральную и северо-западную часть Белоруссии, несмотря на большие потери. По данным Гальдера, по состоянию на 13 июля только в сухопутных войсках Германии на Восточном фронте было убито, ранено, пропало без вести более 92 тысяч человек, а урон в танках составлял в среднем 50%.
К 19 июля немецкие ВВС потеряли 1 280 самолетов. Таких потерь Вермахт до этого времени не знал, а ведь война только начала разворачиваться.
Фашисты в конце июня ‑ первой декаде июля 1941 года, используя свое превосходство в танках, господство авиации в небе, большую маневренность, с использованием значительного количества автотранспорта и бронетранспортеров, подготовку и опытность личного состава своих войск, сумели, не смотря на отчаянное сопротивление советских частей и соединений, захватить Минск, Бобруйск, Борисов, Витебск, Полоцк. Войска Вермахта проникли вглубь СССР на северо-западном направлении на 450–500 километров, на западном ‑ на 450–600 километров и на юго-западном ‑ на 300–350 километров. Не захваченными в Белоруссии остались юго-восточные районы. Контрудар под Сенно–Лепелем в сочетании с упорной обороной городов, развертыванием подошедших резервных армий, хотя и не в полном составе, позволили к концу дня 9-го июля организовать сплошной фронт советских войск, который немцы еще были способны подвинуть на восток, окружить отдельные части и дивизии, но таких масштабных окружений – котлов, как были в июне, у них уже не получалось, вплоть до октября 1941 года, когда развернулось решающее наступление Вермахта на Москву. На юге враг был остановлен на Киевском направлении, на севере ‑ на Ленинградском направлении (Лужский рубеж). Относительное продвижение было на западном направлении. Ощутимые потери в живой силе и боевой технике понесли немцы, несмотря на все свои успехи. К 10 июля было уничтожено, по имеющимся сведениям, 79 тысяч солдат и офицеров, 1061 орудий и минометов, 826 самолетов и 350 танков. Однако политическое и военное руководство нацистской Германии, находясь в эйфории от достигнутых успехов, считало, что еще одно решительное наступление на Московском направлении, еще один быстрый большой удар Вермахта на юге Белоруссии, взятие Смоленска, и цели войны будут достигнуты. Вот высказывание Гитлера 4 июля 1941 года: «Я все время стараюсь поставить себя в положение противника. Практически он войну уже проиграл. Хорошо, что мы разгромили танковые и военно-воздушные силы русских в самом начале. Русские не смогут их больше восстановить» Ему вторил начальник Генерального штаба сухопутных сил Германии Гальдер. Он 3 июля записал в своем дневнике: «В целом теперь можно сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед Западной Двиной и Днепром выполнена… восточнее мы можем встретить сопротивление отдельных групп, которые принимая во внимание их численность, не смогут серьезно помешать наступлению германских войск. Поэтому не будет преждевременно сказать, что компания против России выиграна в течение 14 дней. Конечно, она еще не закончена. Огромная протяженность территории и упорное сопротивление противника, использующего все средства, будет сковывать наши силы еще в течение нескольких недель».[96]
Но, как говорит народная мудрость, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить». Очень рано гитлеровцы восторжествовали, явно не оценивая объективно, ни силы Красной Армии, ни упорства и мужества защитников Родины, ни сплоченности и готовности к жертвам советского многонационального народа.
Впереди были решающие бои лета 1941 года.
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
ДНЕПРОВСКИЙ РУБЕЖ
Захват Вермахтом Минска, окружение и разгром трех армий (3-й, 4-й, 10-й) и частично 13-й армии, оккупация западной и центральной части Беларуси и успешные бои немецких войск на северо-западе и в центре БССР, начало сражения на Смоленско‑Московском направлении в июле 1941 года, привели к активизации Квантунской армии Японии в Маньчжурии. Она была укомплектована по штатам военного времени и по плану «Кантокуэн» подготовлена к наступлению на СССР. Ее численность достигала 700 тысяч военнослужащих. Лучшие японские дивизии, половина всей артиллерии и две трети танков были сосредоточены на северо-востоке Китая. Для нападения на СССР, при «подходящей обстановке», предназначались 30 пехотных дивизий, две танковые дивизии и четыре авиадивизии. Началось подтягивание и турецких войск к советской границе в Закавказье. Так что ход боев за Могилев, Гомель, Мозырь и другие белорусские города должен был определить многое в ходе войны и осуществлении стратегии Вермахта «блицкрига» ‑ «молниеносной войны» и в планах гитлеровцев по захвату Москвы до 15 августа. Перед обороняющимися советскими войсками в Беларуси не стояла задача разгрома группы армий «Центр» ‑ сил и возможностей для этого было мало. Но сильно затормозить движение Вермахта, нанести немецким войскам серьезные потери, выиграть время для подготовки обороны Москвы, обучения и снабжения резервов Красной Армии, эвакуации промышленных предприятий в Поволжье, на Урал, в Сибирь, Среднюю Азию ‑ такая задача ставилась военно-политическим руководством Советского Союза. Все, в данных условиях, решали самоотверженность, организованность, упорство и героизм тысяч советских военнослужащих, а также умелое командование руководства частей и соединений. Немецкое командование не хотело давать советским войскам хоть какую ‑ то передышку, возможность подтянуть и развернуть дивизии и возвести укрепления. Уже 10 июля части группы армий «Центр» ‑ 54 дивизии и 3 бригады, из них 9 танковых и 7 моторизованных, а также 8 дивизий из группы армий «Север» (всего 62 дивизии и 3 бригады) перешли в наступление. Эти силы поддерживала авиация (примерно тысяча бомбардировщиков и истребителей). В составе Западного фронта на 10 июля насчитывалось 66 дивизий, из них 20 дивизий имели, 50% состава, но оборону успели занять только 37 дивизий. В первом эшелоне находилось лишь 24 дивизии, имеющих 275 тысяч человек, 135 танков, 2216 орудий и 1 300 минометов. На всем Западном фронте было всего 380 самолетов. Соотношение сил непосредственно участвовавших в сражении, было в пользу врага: в живой силе 1,5 к 1; в артиллерии 1,7 к 1; в танках 7 к 1; в самолетах 3 к 1. С 10 по 15 июля фашисты бросили в наступление одновременно 30 дивизий, в том числе ‑ 16 танковых и моторизованных с целью рассечения фронта на три части: невельскую, смоленскую и могилевскую группировки Западного фронта и создания непосредственных возможностей для беспрепятственного продвижения к Москве.
Используя численное и техническое преимущество, гитлеровцы добились серьезных успехов. В середине июля их группировка насчитывала около 429 тысяч человек, 1 040 танков, более 6 600 орудий и минометов. Войска Западного фронта, кроме 21-й армии, вынуждены были отступить. 22-я армия была расчленена на две части и ее шесть дивизий вели упорные бои в окружении, проявляя мужество и стойкость. Ожесточенные бои 22-й армии шли до конца июля. После захвата немцами Витебска и Полоцка 19-я и 16-я армии вынуждены были отойти. Кратковременные, но крайне жестокие бои против многократно превосходящих сил врага вели воины 18-й, 73-й стрелковых дивизий и 1-й Московской мотострелковой дивизии 20-й армии. Они три дня стойко обороняли Оршу, но 1-я Московская дивизия получила приказ на контрудар в направлении на Копысь и отбросить, прорвавшиеся вражеские части 47-го танкового корпуса, переправившегося через Днепр, обратно. Но это наступление было плохо организовано: без авиационной и артиллерийской поддержки; без учета реально складывающейся стратегической обстановки. В результате уже 14 июля дивизия оказалась в окружении и небольшими группами пробивалась на восток. Только 1 200 бойцов и командиров сумели 16 июля выйти к фронту. Это ярко свидетельствовало еще и о неопытности и неумения командования армии и фронта подготавливаться и вести наступательные действия. За приобретение такого опыта приходилось платить кровью, территорией, отступлением еще дальше на восток.
14 июля под Оршей было впервые в войне применено «секретное оружие» Красной Армии ‑ реактивные минометы БМ-13, которые позже любовно назвали «Катюша». Это была батарея из 5-и установок, под командованием капитана И.А. Флерова. Данное оружие было принято на вооружение в середине июня 1941 года и производилось пока только на одном московском заводе ‑ «Компрессор». Начинка реактивных снарядов при первом их применении являлась по словам очевидцев фугасно-зажигательной и, когда снаряды взрывались, то все горело ‑ земля, броня, даже воздух. Первые залпы были даны днем по скоплению эшелонов противника на железнодорожном узле Орша и по сосредоточению живой силы и техники. Как вспоминал солдат 5-й дивизии Вермахта: «Это был кошмар. Не только наши солдаты были охвачены паникой, но и те, кто находился далеко в стороне от нас, спасались бегством». Сутки после этого гитлеровцы не вели наступательных действий, убирали разбитую и сожженную боевую технику, подбирали трупы своих солдат и офицеров. К сожалению, это была пока единственная батарея. С августа производство «КАТЮШ» значительно возросло. Началось формирование полков реактивной артиллерии.
Очень сильными были бои в районе Быхова, которые продолжались с 3-го по 10-е июля. Здесь оборону держали части 187-й стрелковой дивизии на фронте шириной 50 километров и по мере сил сдерживали натиск 10-й моторизованной и 4-й танковой дивизий Вермахта. После ожесточенного сопротивления и гибели многих бойцов, оборона дивизии была прорвана, что позволило противнику захватить плацдарм на восточном берегу Днепра и навести переправу. Контратаки трех наших дивизий (187, 148, 137) успеха не имели, но, заняв глухую оборону, они не позволили фашистам развить успех и продвинуться в глубину обороны армии. Сложилась крайне опасная обстановка. Дивизии 3-й танковой группы врага продвинулись на 150 километров и овладели Полоцком, Невелем, Демидовым. Соединения 2-й танковой группы продвинулись на 200 километров и захватили 16 июля Оршу, а 24-я моторизованная дивизия ворвалась в Смоленск. 17-го июля был занят Кричев. В районе Могилева была окружена 13-я армия. Дивизии 16-й, 19-й, 20-й армий так же оказались в окружении и вынуждены были отходить к северо-западу от Смоленска. 7-я танковая дивизия 3-й танковой группы смогла занять город Ярцево, который ближе к Москве, чем Смоленск. О трагическом драматизме середины июля 1941 года свидетельствует сообщение командующего, с начала июля Западным фронтом, Тимошенко в Ставку Верховного Главнокомандования 16 июля: «Подготовленных в достаточном количестве сил, прикрывающих направление Ярцево, Вязьма, Москва, у нас нет. Главное ‑ нет танков». До Москвы оставалось 350 километров. Предыдущие 700 километров Вермахт одолел за 25 дней.[97]
В этих условиях очень многое, если не все, решали героизм, мужество, стойкость и отвага защитников юго-востока Белоруссии ‑ Могилева, Гомеля, Полесья. От них зависело ‑ продвинутся ли дивизии Вермахта к Москве или завязнут, если не все, то в своем большинстве, в боях. Снова, как после 22 июня, надо было любой ценой выиграть время для подтягивания резервов, сооружения оборонительных рубежей, срочной эвакуации заводов и фабрик для разворачивания на Востоке страны оборонной промышленности, обучения и вооружения миллионов мобилизованных в Красную Армию. Но уже был восстановлен, хотя и отступающий, Западный фронт, накапливался боевой опыт у советских войск. И это дало возможность остановить немецкие войска на Лужской оборонительной линии на Ленинградском направлении, на юге ‑ под Одессой и Киевом. У Вермахта ситуация тоже была не однозначная: в значительной степени израсходованы резервы на покрытие потерь, фланги группы армий «Центр» не были надежно защищены. С каждой неделей возрастало сопротивление Красной Армии, моральный дух и населения, и армии, не был сломлен, не смотря на крупные поражения советских войск и быстрое продвижение гитлеровцев.
Первостепенным и важным пунктом удара фашистских войск был Могилев. Фактически он стал второй (после Минска) столицей БССР. Сюда переехали из Минска ЦК Компартии Белоруссии, правительство республики, штаб Западного фронта, где с первых дней войны находились Маршалы Советского Союза Шапошников и К.Е. Ворошилов. Им передали 27 июня немецкую трофейную карту и надежные разведывательные данные, добытые разведчиками 13-й армии. На основании захваченных у немцев нашими разведчиками штабных оперативных документов, и оперативной карты, и с учетом иных разведданных, было определено, что основной удар Вермахта в Белоруссии, а не на южном направлении, как ошибочно до этого полагали. 2-го июля в Могилев прибыли Нарком обороны Тимошенко, и он же, по совместительству, командующий Западным фронтом, а также начальник Главного политуправления Красной Армии Л.З. Мехлис. По их требованию в Белоруссию ускоряется переброска пяти резервных армий ‑ двух с Украины и трех из внутренних военных округов. Было принято решение о строительстве двух тыловых рубежей обороны и одного, промежуточного, с опорой на реки Березина, Друть, Днепр.
Оборона Могилевского направления была поручена 61-у стрелковому корпусу 13-й армии, а непосредственно города и подступов к нему ‑ 172-й стрелковой дивизии и 14-и батальонам народного ополчения, сформированных ко второму июля. Севернее города до Копыси оборону заняли 110 –я Тульская и 53-я Саратовская стрелковые дивизии. Южнее Могилева, в сторону Быхова, 187-я стрелковая дивизия. Кроме них на Могилевском направлении в целом действовали 1-я Московская мотострелковая дивизия (до середины июля), части 20-го механизированного корпуса и 4-го воздушно-десантного корпуса. Они оборонялись без танковых частей и надежного авиационного прикрытия. 3-го июля разведывательные отряды 172-й дивизии в 35–50 километрах от Могилева вступили в бой с передовыми подразделениями 46-го корпуса 2-й танковой группы немцев. В ходе столкновения около деревни Чечевичи и городского поселка Белыничи, наши воины уничтожили 14 танков и около роты врага. Сама оборона Могилева продолжалась 23 дня и подразделяется на три этапа. Первый этап, с 3-го по 9-е июля включает бои разведывательных и передовых отрядов на дальних подступах. Второй, ‑ с 9-го по 16 июля, включает в себя упорные оборонительные на основной полосе обороны, и многочисленные контратаки. Третий этап, ‑ с 16-го по 27 июля войска, оборонявшие город, вели бои в окружении. На Могилев наступали 4-е пехотные дивизии (23-я, 7-я, 15-я, 263-я) и 3-я танковая, а также моторизованная дивизия СС «Великая Германия», и некоторые другие части. Оборону на западном берегу Днепра осуществляли, перекрывая оба шоссе, 338-й и 514-й полки, а затем ‑ 394-й полк. На восточном берегу прикрывал левый фланг 747-й стрелковый полк 172-й дивизии. До конца сражались артиллеристы, не пропуская танки противника. 5-го июля командир артдивизиона Б.Л. Хигрин, заменив раненого наводчика, лично уничтожил шесть танков. В этом бою Б.Л. Хигрин погиб. Ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Под давлением превосходящих сил противника, наши части были вынуждены отойти к основной полосе обороны. Критический момент в защите Могилева наступил 10‑11 июля. Немецкие войска прорвали оборону 187-й стрелковой дивизии, державшей 80-и километровый участок. О глубине обороны не могло быть и речи. 4-й и 46-й танковые корпуса врага сумели выйти на подступы к Могилеву, вклинившись в оборону 122-й дивизии в некоторых местах на 16 километров. Но в районе деревень Буйничи и Тишовка, они наткнулись на жесткий отпор 389 стрелкового полка, который удерживал свои позиции до 17 июля. В этом бою, который продолжался 12 часов, гитлеровцы потеряли 39 танков и бронетранспортеров, а также более батальона солдат и офицеров. И это был не единственный бой. У деревни Сидоревичи воины 747-го стрелкового полка уничтожили 20 танков и бронетранспортеров, свыше роты противника. Стойко сопротивлялись защитники города у деревень Пашково и Гаи, где оборону держал сводный батальон милиции. Не утихали бои и на Буйничском поле. Здесь осталось не менее 20 подбитых бронемашин фашистов. Однако 16 июля войскам Вермахта удалось замкнуть кольцо окружения в 100 километрах восточнее Могилева, в районе Чаус.
Начались бои за овладение немцами Могилевом.
Врагу пришлось дорого платить за каждый шаг вперед, за каждый метр продвижения.
За первые десять дней обороны (5‑15 июля) по данным штаба 172-й стрелковой дивизии, было отбито 27 атак, подбито и сожжено 179 танков и бронетранспортеров, уничтожено не менее 4-х тысяч солдат и офицеров врага. В районе Могилева в окружении оказались также части 20-го механизированного, 61-го и 45-го стрелковых корпусов. После захвата немцами Чаус прекратился подвоз боеприпасов, продовольствия, медикаментов. Но бои по-прежнему продолжались с неутихающим упорством. Гитлеровцы вынужденно признавали: «Русские стояли до последнего. Они были неуязвимы, как с тыла, так и с флангов. Поэтому каждую стрелковую ячейку, каждую противотанковую и артиллерийскую позицию, каждый дом пришлось брать с боем». С 17 июля для штурма города были дополнительно привлечены еще четыре пехотные дивизии (258-я, 78-я, 34-я, 10-я). Только тогда гитлеровцам удалось ворваться в город. Начались ожесточенные уличные бои. В ходе сражения в окружении, по оценке командования 172-й дивизии, было убито и ранено немецких военнослужащих в пределах двух дивизий, нанесен значительный урон их боевой технике. Бои продолжались и около Могилева. 19-го июля в районе деревень Бутримовка, Тишовка, Веккер и Буйничи гитлеровцы потеряли в бою до 30 танков и самоходных орудий.
25-го, когда кольцо осады сузилось, генерал М.Т. Романов ‑ командир 172-й дивизии, принял решение прорываться из окружения, выходить к линии фронта. Но этот прорыв в ночь на 26 июля удался только частично. В группе прорыва окружения находился и писатель Константин Симонов, описавший, позже, в своей повести оборону Могилева и все последующие события. Писатель завещал после смерти развеять его прах над Буйничским полем, что и было исполнено. Остатки дивизии добирались к своим по одиночке, или небольшими группами. Непрерывно по пути прорывающихся частей Красной Армии шли немецкие войска, широко используя свои артиллерию, минометы, танки, авиацию.[98]
Могилевское сражение отвлекло значительные силы немцев от Смоленска и более чем на три недели приковало их к себе, а ведь каждая дивизия Вермахта в эти дни очень нужна была фашистам, для развития их наступления на Москву. Советское командование, несмотря на потери в личном составе в ходе Смоленской битвы, с 10-го июля до 10-го сентября, получило, очень нужное, время для накопления сил и для подготовки новых рубежей обороны. Да и потери Вермахта в боях за юго-восточную Беларусь были очень чувствительные. Итогом было резкое замедление наступления немецких войск на Москву. Сражения в районе Могилева и оборона самого города, по праву заслужили эпитет «героические» и остались в памяти народной навеки, прославлен литературно и в кино.
Намного ожесточеннее, чем рассчитывало немецкое командование, было сопротивление советских войск не только на Могилевском направлении, но и на Гомельском. Особо жесткие и острые бои развернулись в районе междуречья Березины и Днепра, в районе Бобруйск–Рогачев–Жлобин, а также за Гомель. Здесь значительную роль сыграл 63-й стрелковый корпус, под командованием Л.Г. Петровского, в составе трех дивизий. В конце июля 1941 года корпус развернулся на восточном берегу Днепра на рубеже Щапчицы–Годиловичи–Рогачев–Жлобин–Стрешин. Уже 3-го июля части 3-й танковой дивизии 24-го танкового корпуса гитлеровцев попытались форсировать Днепр в районе Рогачева на участке обороны 167-й стрелковой дивизии, но встретив упорное сопротивление советских воинов, вынуждены были отступить. 6-го июля нашими войсками была проведена разведка боем. Части 117-й дивизии на рассвете форсировали Днепр, атаковали позиции врага и овладели Жлобином. Гитлеровцы вначале отступили. Но немцы вскоре подтянули две дивизии ‑ 10-ю моторизованную и 225-ю пехотную. Завязались упорные бои. Ночью наши воины наши части вынуждены были отойти на восточный берег Днепра. Но эта разведка боем четко показала, что внезапная и успешная переправа советских войск возможна, и что оборона фашистов не такая уж и непробиваемая, особенно если действовать значительными силами.
На юго-восточном направлении оборону держали три армии: 3-я, недавно восстановленная и укомплектованная мало обученными и слабо вооруженными призывниками; 13-я, которая имела лишь 30% личного состава от положенной штатной численности и не располагавшая танками. Некоторые части армии и вовсе не имели даже стрелкового оружия. 21-я, была наиболее сильная, имевшая девять дивизий уже закаленных в боях. Эта армия состояла из трех корпусов ‑ 63-го, 66-го и 67-го, в каждом из которых было по три дивизии. В начинающейся битве за Смоленск и Могилев, Ставка и командование Западного фронта поставили задачу войскам 21-й армии, которой командовал генерал Ф.И. Кузнецов, вести активную оборону и нанести мощный контрудар в общем направлении на Бобруйск, выйти в тыл могилевской группировке врага и максимально оттянуть на себя войска группы армий «Центр», так как, прикрывающие Гомельское направление соединения находились в стороне от главного удара гитлеровцев и немецкое командование не ожидало активности наших частей на этом участке.
13 июля все три корпуса 21-й армии внезапно для немцев перешли в наступление. Переправившись через Днепр, три дивизии 63-го корпуса начали наступление на Рогачев и Жлобин. Продвижение корпуса составило двенадцать километров, и лишь на подступах к этим городам немцы сумели создать устойчивую оборону, развернув 53-й корпус. Бои за Рогачев и Жлобин носили крайне ожесточенный характер и часто доходили до рукопашных схваток. Уже к концу 13 июля Жлобин был полностью освобожден от немцев, а к вечеру 14 июля врага вышибли и из Рогачева. Было захвачено много трофеев: 20 орудий, 5 танков, большое количество винтовок, автоматов, пулеметов. На месяц Красное знамя освобождения и символ нашей, пусть и небольшой, но Победы водружено над городом. Не все нам отступать! Теперь враг отходит на запад!
Этот успех сильно сказался на моральном состоянии бойцов и командиров. Вот что писал в письме своим близким военнослужащий Теряев: «Нахожусь на фронте не в качестве отступающего, а в качестве наступающего. Хватит, довольно. На нашем участке немец отступает, хотя и медленно. Когда мы отступали, больно было смотреть на местных жителей, которым приходилось оставаться, их ждала жизнь под властью фашистов. Со слезами на глазах они провожали нас, но мы ничего не могли сделать…». Одновременно 67-й стрелковый корпус начал наступление в районе Быхова и, к концу 13 июля, перерезал железную дорогу Быхов‑Рогачев. 66-й корпус, при поддержке Пинской военной флотилии, ударил на Бобруйск и весь день продвигался на Паричи. Наступление частей Красной Армии продолжалось и в последующие дни. На запад от Жлобина они продвинулись до 30 километров. Бои шли в окрестностях Бобруйск и в 25‑40 километрах южнее, а 232-я дивизия 66-го стрелкового корпуса продвинулась на 80 километров и захватила переправы на реках Березина и Птичь. Для группы армий «Центр» сложилась опасная обстановка на ее южном фланге, остановить наступление 21-й армии немцы, имеющимися силами, не могли. Они вынуждены были направить против 21-й армии два своих армейских корпуса из резерва группы армий «Центр» и еще снять с фронта у Смоленска две пехотные дивизии. Только этими силами немцы смогли остановить наступление нашей армии. Начались тяжелые бои. Своими активными действиями 21-я армия прочно сковала до 15-и немецких дивизий, сорвав их наступление на Гомель. Одновременно, и уничтожить рубежи советских войск на Днепре, и наступать дальше Смоленска у Вермахта не хватало больше сил, несмотря на то, что группа армий «Центр» была самой большой ударной группировкой захватчиков.
Здесь свое веское слово сказала и советская кавалерия в составе 32-й, 43-й и 47-й кавалерийских дивизий. По личному приказу Сталина и под руководством главного инспектора кавалерии Красной Армии генерал-полковника О.И. Городовикова в районе Речицы были сосредоточены три кавалерийских дивизии. 22-го июля войска кавгруппы под общим командованием полковника А.И. Бацкалевича, уроженца Беларуси, приступили к выполнению рейда. В качестве проводников выступили более 20-и бойцов Василевичского истребительного батальона Полесской области. В многодневном рейде отличились добровольцы этого батальона В. Макаров, А. Сиротин, Н. Дейкун, Н. Лавшук, Е. Шульга, А. Золотарев, Н. Савченко. Наиболее успешно действовала 32-я кавдивизия. 47-я Кубанская и 43-я Донская кавдивизии попали под удары вражеской авиации и понесли потери. 24-го июля кавалеристы освободили районный центр Глусск и разгромили полк мотопехоты противника. Через два дня, 26 июля, совершив 60-и километровый марш, кавалеристы заняли другой райцентр ‑ Старые Дороги, а 28-го июля лихим ударом захватили железнодорожную станцию Татарка и перерезали сообщение по важной железной дороге, питавшей войска 2-й танковой группы и 2-й армии немцев.
Кавалерийская группа нанесла внезапный удар по Осиповичам, которые были важным железнодорожным узлом, где пересекались дороги на Минск, Могилев, Гомель, Слуцк. Но здесь кавгруппа была блокирована немецкими войсками. Только кавалеристы 32-й дивизии уничтожили более 2 тысяч солдат и офицеров противника, взорвали шесть железнодорожных и шоссейных мостов, сожгли 150 автомашин. Это вызвало панику в штабе группы армий «Центр», так как она не имела своих резервов на данный момент и не могла ликвидировать прорыв. Командующий группы армий «Центр» фельдмаршал фон Бок обратился за помощью в верховное командование Вермахтом. Против кавалерийской группы из резерва главного командования были брошены три дивизии. Завязались тяжелые бои и 5-го августа остатки 32-й кавалерийские дивизии отошли и соединились с частями 21-й армии. Однако и враг понес чувствительные потери. Во время наступления войска 21-й армии нанесли большой урон восьми вражеским дивизиям.[99]
Немецкое командование решило вплотную заняться советскими войсками, которые угрожали правому флангу группы армий «Центр» и очень мешали добиться успеха в районе Смоленска, отвлекая, так нужные Вермахту, дивизии. Как позже писал командующий 2-й танковой группой генерал Гудериан: «Перед тем, как перейти в наступление на Москву или предпринять какую-либо другую операцию, нам необходимо было предварительно выполнить еще одно условие ‑ обеспечить свой правый фланг у Кричева, расположенный глубоким уступом назад. Очистка этого фланга от войск противника была необходима еще и для того, чтобы обеспечить 2-й армии наступление на Рогачев».
Но это мнение, пусть крупного, пусть авторитетного, но одного генерала Вермахта. А что решает верховное военное командование (ОКВ)? 19 июля принимается дополнение к директиве № 33, в котором говорилось: «Первоочередная задача состоит в том, чтобы ликвидировать вклинившиеся далеко на запад, фланговые позиции противника, сковывающие крупные силы пехоты на обоих флангах группы армий «Центр». Для этого 2-я танковая группа должна повернуть с главного направления (Смоленск‑Москва) на юг, чтобы нанести удар советским войскам в районе Гомеля и во фланг основным силам Юго-Западного фронта, которые обороняли Киев».
Окончательное решение по данному вопросу, вероятно, было принято Гитлером на совещании 4-го августа в штабе группы армий «Центр» в Борисове. Уже после войны немецкие генералы назовут это решение «роковым» для достижения победы над СССР в 1941 году. Оно на два месяца отсрочило наступление немецких войск на Москву, до 30 сентября ‑ 2 октября 1941 года, и дало возможность Красной Армии укрепиться и лучше организоваться. Но не принять такого решения высшее военно-политическое руководство нацистской Германии не могло по чисто военным соображениям – из-за упорных боев советских войск на рубеже Днепра, у Могилева, Гомеля, Полесья, что срывало планы наступления на Москву после захвата Смоленска. Это было решение не одного Гитлера, а и его лучших генералов из высшего военного руководства рейха. Сам Гитлер свидетельствовал что, когда заслушав доклад на совещании в Борисове об огромных потерях Вермахта, отметил, что если бы перед войной он в достаточной степени был проинформирован о силе Красной Армии, то принять решение о необходимости нападения на СССР, ему было бы значительно тяжелее.[100]
Говоря о героическом сопротивлении сухопутных и воздушных сил, необходимо сказать о поддержке советских войск на суше моряками и кораблями Пинской военной флотилии, которая была образована в 1940 году из частей Днепровской военной флотилии. К началу войны она насчитывала, кроме вспомогательных судов и двух штабных кораблей, 7 мониторов, 4 канонерские лодки, 30 бронекатеров, минный заградитель «Пина» и 7 тральщиков. Всего 49 боевых судов и 2 300 матросов, старшин и офицеров. Кроме этого, флотилия располагала авиационной эскадрильей, зенитным артиллерийским дивизионом, ротой морской пехоты. В начале войны флотилия пополнилась за счет мобилизованных кораблей и судов гражданского флота на четыре канонерские лодки, 1 катера-тральщика, 10 сторожевых катера и 10 сторожевых кораблей. Еще сюда перешли два монитора из Дунайской речной военной флотилии.
Получив в ночь на 22 июня предупреждение о боевой готовности по всему флоту, данное Адмиралом Советского Союза Н.Г. Кузнецовым, ровно в 4-е утра 22 июня корабли передового отряда и основных сил флотилии вышли из Пинска навстречу врагу. Утром 23 июня передовой отряд подошел к Кобрину, а основные силы флота находились у Днепро–Бугском канале в 16–18 километрах от города. Но вечером 23 июня немецкие танки ворвались в город Кобрин, а мотопехота с артиллерией вышли на берег канала. Гитлеровцы открыли один из шлюзов канала. Вода стала быстро уходить. Суда флотилии могли оказаться на мели. Чтобы этого не случилось, корабли были выведены в реку Пина и заняли оборону западнее Пинска. С 24 июня по 4-е июля корабли флотилии вели оборону Пинска. Отсутствие боеприпасов вынудило советские войска отойти. Немцы захватили Пинск 5 июля. Флотилия, с боем, отошла к Лунинцу. 6-го июля флотилия и 75-я стрелковая дивизия вели оборону на линии Лунинец‑Туров, а уже на следующий день моряки помогли партизанскому отряду, под командованием В.З. Коржа, быстро и без потерь переправиться через реку Припять. Командование флотилии (контр-адмирал Д.Д. Рогачев), по просьбе Коржа, выделило партизанам 30 килограммов тола, капсюлей, бикфордова и детонирующие шнуры, продовольствие.
10-го июля отряд из сотрудников НКВД по Пинской области и рота Пинской военной флотилии вели бой с врагом, засевшем в деревне Ольшаны. Руководил боем майор Дмитраков, командовавший батальоном красноармейцев и обороной Турова. Однако, вскоре после начала артподготовки, флотилия прекратила огонь из-за отсутствия снарядов. По заявлению Дмитракова, в тот день имелось в наличии 400 снарядов, которые должны были обеспечить ведение боя, но в действительности оказались пригодными 50‑60 штук. Имевшийся у флотилии запас снарядов, не был пригоден для ведения боя из пушек флотилии. Противник открыл ураганный огонь из автоматов, пулеметов, пушек. Что произошло со снарядами, почему они оказались непригодными для использования флотилией в бою? Расхлябанность и беспорядок в снабжении боеприпасами или чья-то враждебная деятельность, которая подставила красноармейцев, сотрудников НКВД, матросов, и корабли под беспощадный удар врага, сорвав важную, для обороняющихся, операцию?
К 11-му июля флотилия была разделена для лучшей управляемости, в связи с быстро меняющейся обстановкой, на три отряда: Березинский (на реке Березина в составе Западного фронта во взаимодействии с 21-й армией); Припятский (на реке Припять вместе с частями 4-й и 5-й армий Западного фронта); Днепровский (на реке Днепр, взаимодействуя с 26-й и 38-й армиями Западного фронта). Моряки флотилии активно участвовали в обороне Лунинца, Турова, Бобруйска, Гомеля.
Приведем всего два примера боевых действий кораблей флотилии в июле 1941 года. 12 июля под покровом ночи монитор «Бобруйск» Припятского отряда, под командованием старшего лейтенанта Ф.К. Семенова, прорвался в тыл немецким войскам на 30 километров, обстрелял из своих орудий скопление войск противника в Давид Городке, по заранее разведанным целям. В результате враг потерял четыре орудия, более 50-и машин с грузами и боеприпасами, до 200 солдат и офицеров убитыми. Гитлеровцы перебрасывали свои войска из Лунинца в Давид Городок, тем самым создавая опасность наступления фашистов на Мозырь вдоль правого берега Припяти. Но такое положение было только до огненного удара монитора. После грамотного использования монитора «Бобруйск», немецкое наступление вдоль берега реки было приостановлено на несколько дней. 25-го июля немецкие войска возобновили наступление в полосе 21-й армии. При этом враг усиленно перебрасывал свои части через мост у местечка Паричи на левый берег Березины для форсирования Днепра и наступления на Гомель. По данным разведки, к исходу 25 июля, в районе Парич находилось около двух пехотных дивизий, усиленных танками, бронемашинами, артиллерией. Советским войскам нужен был внезапный удар по скоплению войск противника и переправе у местечка Паричи. Командование 21-й армии приказало решить эту задачу Березинскому отряду Пинской флотилии. В ударную группу был выделен монитор «Смоленск», под командованием старшего лейтенанта Пецуха, и три бронекатера – БКА-202, БКА-204, БКА-205. Нужно было форсировать передний край обороны гитлеровцев, подняться вверх по руслу реки Березины на 10–12 километров, занять выгодную позицию для стрельбы прямой наводкой с дистанции 3–4 километра, сделать несколько огневых налетов и, до рассвета, вернуться назад, так как в воздухе с утра начиналось господство немецкой авиации. Противник имел в районе Парич многочисленную артиллерию и мог организовать сильный огонь по кораблям. Гитлеровцы считали Паричи своим тылом, так как фронт на востоке проходил в 40–45 километрах, а на юге 18–20 километров от них. Переправу прикрывали не только на земле, но и с воздуха.
Расчет советских моряков был на внезапность. Вечером 26 июля корабли пошли в смертельно опасный рейд. На правом берегу незаметно был высажен корректировочный пост, с радиостанцией и полевым телефоном, под командованием лейтенанта П.А. Малышева. К концу 26 июля корабли, не будучи обнаруженными противником, заняли огневые позиции.
В артобстреле врага приняли участие 122-двух мм гаубицы. При большой скученности войск и боевой техники, огонь был эффективным. У немцев воцарились паника и растерянность. Отдельные пролеты моста были поражены, начали рваться штабеля боеприпасов у переправы, загорелись бензоцистерны и склады горючего. Ответный огонь фашистов был слабым, и били они «по площади». Корректировщики быстро установили место нахождения крупнокалиберной вражеской батареи, и она была разбита огнем со «Смоленска». Но гитлеровцы были опытными военными и обнаружили, при отходе, наши корабли, стянули противотанковую артиллерию, легкие танки и бронемашины, устроили засаду. «Смоленск» был поврежден ответным огнем, тяжело ранен рулевой, снаряд попал в машинное отделение. Однако моряки выстояли командор матрос Загребальный, сменил за штурвалом рулевого, в машинном отделении в живых осталось только два человека ‑ матросы Кот и Тихомиров, который был ранен осколком в живот, но они обеспечили ход кораблю. В бронекатер БКА-205 попал бронебойный снаряд, и он сел на мель. Фашисты надеялись его захватить вместе с матросами. Но командир катера, младший лейтенант С.Ф. Стужко и политрук Махоткюн, прикрыли отход команды пулеметным огнем, а катер взорвали. Корректировщиков сняли другие бронекатера, как и уцелевших матросов с БКА-205. Артиллерийским огнем монитора и бронекатеров была разрушена переправа, уничтожено до 100 единиц бронетехники и автомашин с войсками и грузами, ликвидированы склады боеприпасов и горючего, убиты и ранены сотни гитлеровцев. Все это заставило вражеское командование почти на сутки прекратить переправу войск, замедлило темпы наступления на этом участке фронта, позволило командованию 21-й армии усилить резервами сражающиеся части.
Далее ‑ снова бои. И без потерь их не бывает. 514 человек потеряла Пинская военная флотилия, моряки которой не жалели ни сил, ни жизни ради победы над врагом. Флотилия поддерживала артиллерийским огнем наши сухопутные войска, разрушала вражеские переправы и прикрывала свои, высаживала в тыл противника тактические десанты и разведывательные группы. К осени 1941 года вся Белоруссия уже была захвачена фашистами и поэтому корабли флотилии, в ночь с 30 на 31 августа, с боем прорвались к Киеву, чтобы помочь в защите столицы Украины.
Даже в донесениях Абвера в Берлин признавалось: «Разведгруппам (от авторов ‑ с танками, тяжелой артиллерией, при поддержке авиации) не удалось захватить ни на Припяти, ни на Днепре русские военные суда, которые оказывали серьезное огневое сопротивление на реках, что сдерживало наше наступление в Белоруссии».[101]
И это происходило в условиях, когда корабли были ограничены руслами рек, без оборудованных наземных баз, под ударами пикировщиков и крупнокалиберной артиллерии врага. Нашим воинским частям часто приходилось отступать.
Честь и слава советским морякам, которые смогли, в этих труднейших условиях, хорошо воевать и бить противника. С середины июля боевые действия войск Западного фронта разделились на два относительно равных участка ожесточенной борьбы. Один ‑ в районе Смоленска, другой ‑ в районе Гомеля. 24 июля, для лучшего управления и оперативности руководства Ставка образовала новый, Центральный фронт из трех армий ‑ 21-й, 13-й и 3-й, под командованием Ф.И. Кузнецова. Членом Военного Совета фронта был назначен 1-й секретарь ЦК Компартии Белоруссии П.К. Пономаренко. Начальником штаба назначили полковника Л.М. Сандалова. Бывший начальник штаба 4-й армии, разгромленной в приграничном сражении в июне 1941 года, чудом избежал ареста и расстрела вместе с другими руководителями Западного фронта, к концу войны дослужился до звания генерал-полковника и должности начальника штаба 4-го Украинского фронта. Л.М. Сандалов еще до войны закончил две военные академии, был талантливым штабным работником, а такими квалифицированными кадрами не разбрасывались, особенно на фоне их острой нехватки.
Гитлеровским командованием на Гомельское направление к концу июля были переброшены вся 2-я танковая группа и 2-я пехотная армия из пяти корпусов, в общем количестве более 25 дивизий, что резко изменило соотношение сил. Последним успехом наступления 21-й армии стало освобождение Кричева (30 июля) в ходе напряженных боев. Однако, 2 августа 4-я танковая дивизия Вермахта нанесла контрудар юго-западнее Кричева и ворвалась в Рославль. 8 августа два немецких корпуса (24-й и 7-й) расчленили части 13-й армии, что не позволило ей из-за больших потерь построить эффективную оборону на реке Сож. С утра 12 августа, после сильной артиллерийской и авиационной подготовки, немецкие войска перешли в наступление на участках 21-й и 13-й армий. Разгорелись ожесточенные бои по всему фронту. Имея значительное численное превосходство, немецкие корпуса начали теснить наши части, пытаясь окружить и уничтожить основную группировку 21-й армии в районе Довск ‑ Рогачев ‑ Жлобин. Упорные бои развернулись в Костюковичах. К концу 13 августа 50 вражеских танков ворвались в Костюковичи, но их дальнейшее продвижение остановили советские части и Костюковичский истребительный батальон. Но силы были неравны и 14 августа подразделения Красной Армии были вынуждены оставить Костюковичи, а 15 августа Хотимск. Части 7-го армейского корпуса и 10-й моторизованной дивизии немцев 12 августа форсировали реку Сож на участке Чериков‑Пропойск (ныне Славгород) и расчленили боевые порядки 13-й армии на несколько частей. Исход борьбы решил, прибывший 24-й танковый корпус 2-й танковой группы немцев. Остатки 13-й армии стали отходить на юго-восток. Для них участие в боях за Белоруссию закончилось.
12 августа три дивизии Вермахта форсировали Днепр в районе Стрешина и начали наступление в направлении Довска. Наш 63-й стрелковый корпус оказался в окружении. Командование Центрального фронта принимало меры для поддержки сражающихся войск. Из резерва фронта в войска влились десять рот политбойцов, состоящих только из коммунистов и комсомольцев, стойко державшихся на своих позициях под нажимом врага. В район Стрешино был переброшен запасной стрелковый полк. Из резерва Ставки в район Гомеля стали прибывать две стрелковые дивизии (266-я и 277-я). Но этих мер оказалось недостаточно. 63 и 67 корпуса, оборонявшиеся в районе Довск ‑ Рогачев‑Жлобин, оказались в тяжелом положении под ударами многократно превосходящих, сил противника и начали 17 августа отход с боями на Гомель вдоль восточного берега Днепра. 18 августа упорные бои развернулись за райцентр Ветка, который обороняла 55-я стрелковая дивизия. Несколько раз райцентр переходил из рук в руки, часто вспыхивали рукопашные схватки. Дивизия не только оборонялась, но и контратаковала. Только подтянув свежие части, гитлеровцы смогли захватить Ветку. Наши части на этом участке вынуждены были отойти в леса севернее Добруша.
Стойко удерживали занимаемые позиции, в 10‑15 километрах севернее Гомеля, отряды, руководимые комбригом Н.И. Гусовским. Вместе с ними город обороняли 18 отрядов народного ополчения общей численностью в 6 700 человек. Действовало и несколько истребительных батальонов. Через Сож были наведены два наплавных моста. Вели огонь по врагу, на участке железной дороги Гомель – Костюковичи, легкий бронепоезд, а в районе Ново-Белицы, тяжелый бронепоезд. Они до последнего сражались с танками и артиллерией фашистских войск. Если враг и продвигался, то устилал землю сотнями убитых и раненых, десятками разбитых танков и сбитых самолетов. Это признавали сами гитлеровцы. В докладе командующего 2-й полевой армии генерала М. фон Вейхса от 17 августа указывалось: «Дневные бои весьма жесткие. Русские, ведомые многочисленными офицерами и комиссарами, сдаются очень редко, и, в большинстве случаев, вопрос решается в бою на ближних дистанциях». Гарнизон Гомеля на 17 августа составлял всего три с половиной тысячи человек, сдержать многочисленного врага он не мог. Утром 18 июля немецкие войска обошли с востока оборонительные позиции советских войск, и вышли к юго-восточной окраине города. Гарнизон принял бой, хотя бойцы и командиры хорошо понимали весь трагизм ситуации. На следующий день боевые действия перекинулись на улицы города. После массированного авиационного налета, как по обороняющимся войскам, так и по жилым кварталам, части 2-й немецкой полевой армии прорвались и захватили северную и западную части Гомеля. Упорные бои весь день и вечер 19 июля проходили в районе городского парка, конного завода, речного порта, авторемонтных мастерских. Крайне жестокие схватки шли у переправ через Сож, которые обороняющиеся сумели взорвать, не допустив их захвата противником. Только в 23 часа штаб Центрального фронта отдал распоряжение на отвод войск из города. На левом берегу Сожа, в Ново-Белице, бои продолжались еще трое суток. На два с половиной года Гомель оказался под фашистской оккупацией.
За время боев на гомельском направлении, на ближних подступах к городу и в самом городе, частями Красной Армии и ополченцами, по опубликованным данным, было уничтожено свыше 80 тысяч гитлеровских солдат и офицеров, более 200 танков, около 100 самолетов. Очень дорого нацистским войскам обошлось преодоление Днепра и Сожа.[102] В итоге битвы на Днепровском рубеже, Березине и Соже, наиболее крупная группировка Вермахта ‑ группа армий «Центр», с двумя, из четырех, танковыми соединениями, при поддержке господствующего в воздухе 2-го воздушного флота, не смогла продвинуться далее Смоленска и Ярцево, не смогла выйти (в июле-августе) на штурм Москвы. Немецкому высшему военному командованию (ОКВ) пришлось, в результате героического сопротивления советских войск в Белоруссии и в других регионах, повернуть 2-ю танковую группу на Могилев, Гомель, Полесье, а 3-ю танковую группу направить на прорыв Лужского оборонительного рубежа под Ленинградом. Успешно наступать на Москву одними пехотными дивизиями гитлеровцы не могли. 30-го июля 1941 года, впервые за всю Вторую Мировую войну, Вермахт на главном направлении перешел к обороне, что было отражено в директиве № 34 ОКВ. Нападение Японии на СССР было отложено «до лучших времен», со стороны Турции тоже наблюдалась тишина. Гитлер, пытаясь делать хорошую мину при плохой игре заявил, что Москва для него не более чем географическое понятие и теперь самое важное захватить Киев, Донбасс, Крым и Ленинград. К этому его подталкивало не только положение на фронтах, но и успешная радио игра советской контрразведки, о которой будет речь в 12-й главе.
На самом юге Белоруссии, в Полесье, в июле-августе также шли упорные бои, хотя оно оказалось несколько в стороне от удара главных сил Вермахта. Здесь на помощь советским войскам пришли многочисленные отряды народного ополчения и истребительные батальоны. В июле, на протяжении всего нескольких суток, снова была создана 3-я армия, командующим которой был назначен генерал-лейтенант В.И. Кузнецов. Части его армии защищали Полесье с центром в Мозыре. Более двух недель защищали райцентр Туров советские части: 75-я стрелковая дивизия, 18-й погранотряд, моряки Пинской речной военной флотилии, Туровский истребительный батальон. Враг захватил Туров 15 июля, но в ночь с 3 на 4 августа красноармейцы, под командованием капитана Даниленки, вместе с созданным 23 июня, Туровским партизанским отрядом, выбили оккупантов из Турова и из близлежащей деревни Озаряны. На протяжении августа они неоднократно отбивали атаки гитлеровцев. 14 августа фашисты ворвались в Туров, но совместным ударом красноармейцев и партизан Туров снова был освобожден. Только 23 августа Туров окончательно был захвачен немцами. За каждый населенный пункт шли упорные бои: в Паричском районе бои шли за 36 населенных пунктов, Октябрьском ‑ за 27. В боях также уничтожалась бронетехника врага. Так с 6 по 9 июля в Глусском и Паричском районах подразделениями Красной Армии, вместе с истребительными батальонами, подбили около 30 танков и бронемашин гитлеровцев.
Такая ситуация на юге Белоруссии не могла не тревожить высшее руководство Третьего рейха. 25 июля начальник штаба верховного главнокомандования вооруженных сил Германии генерал-фельдмаршал В.Кейтель заявил командующему группой армий «Центр»: «Особенную обеспокоенность фюрера вызывает в нынешнее время район Мозыря, где, согласно его оценке, создается новая мощная вражеская группировка, за счет войск, которые действовали перед правым крылом 2-й армии и фронтом 6-й армии, причем, возможно, она имеет значительное количество артиллерии». Через несколько дней он же дополнил, что Гитлер рекомендует повернуть значительную часть сил группы армий «Центр» на юг, что дало бы возможность окружить советские войска в районах Гомеля и Мозыря.
В результате против 3-й советской армии, не имевшей ни танков, ни прикрытия с воздуха, развернули наступление часть сил танковой группы и 2-й полевой армий. Длительная задержка основных сил 2-й армии в районе Гомеля никак не устраивала командующего группой армий «Центр» фон Бока. 22 августа он дал приказ отбросить советские части, оборонявшиеся южнее и юго-восточнее города (Мозырь был захвачен немцами 20 августа) и как можно быстрее занять переправы в районе Чернигова. В свою очередь, Ставка приказала нашим войскам удерживать этот район (Полесье) до отвода 3-й армии Центрального фронта и 5-й армии Юго-Западного фронта в северные районы Украины. В журнале боевых действий группы армий «Центр» отмечалось: «Здесь снова подтверждается предшествующий опыт, что русские, несмотря на угрозу с флангов и тыла, не покидают своих оборонительных позиций». Советские воины успешно выполнили поставленную задачу, несмотря на значительный перевес сил противника. Штаб группы армий «Центр» с явным недовольством отмечал: «Противник держится южнее Гомеля с целью дать возможность отхода 3-й и 5-й русских армий на восток».
В Полесье шли ожесточенные бои. Еще 16 августа две дивизии Вермахта (25-я и 45-я) начали наступление на Мозырь, на подступах к которому их пыталась задержать 214-я воздушно-десантная бригада. По данным, против двух полков бригады, наступало не менее восьми полков гитлеровцев. На шесть дней сковали силы двух дивизий Вермахта воины – десантники, но гитлеровцам удалось захватить Мозырь. 3-я армия оказалась в котле, и чтобы избежать полного разгрома, частям армии пришлось переправиться через Днепр и отступать в район Трубчевска (Украина). Некоторые части Красной Армии ‑ где роты, где полки продолжали сражаться в окружении до начала сентября. Битва за Белоруссию лета 1941 года завершилась.
Центральный и Западный фронты не смогли, в силу неравенства сил, малого количества танков и самолетов, недостатков в руководстве войсками и еще малого опыта боевых действий, выдержать удары группы армий «Центр» и, несмотря на весь героизм, самоотверженность и стойкость, советские воины проиграли эту битву. Но они смогли сделать главное ‑ оттянуть основные силы врага против Москвы на полтора месяца на себя, нанести ему большой урон в людях и боевой технике, фактически сорвать выполнение плана «Барбаросса», молниеносной войны, перенаправив главные удара Вермахта с центра на юг и север.
Почему советские войска в целом потерпели в Белоруссии поражение летом 1941 года? Дело было не только в количестве танков, самолетов, создании немцами высокомобильных ударных группировок, большом опыте у гитлеровского командования, но и в наших недостатках и ошибках. Несмотря на принятие 30 июля нового плана войны, его осуществление в жизнь шло плохо. Переход к стратегической обороне затянулся. Ставка Верховного Главнокомандования ставила войскам задачи, не считаясь с отсутствием необходимых предпосылок для их успешного выполнения. Особо уязвимым местом являлась низкая обеспеченность боеприпасами, горючим, малое количество и неумелое использование противотанковой артиллерии, зениток и самолетов. Все это приводило к огромным потерям в живой силе. В ходе Смоленского сражения Западный фронт потерял 469 584 человека, из 579 400. Потери в войсках Центрального фронта были тоже не малыми ‑ 107 225 человек. И это было не случайным. Выдающийся полководец Г.К. Жуков делает из таких поражений, такого отступления, таких потерь горький, но честный вывод: «В начале войны мы плохо воевали не только наверху, но и внизу. У нас стесняются писать о неустойчивости наших войск в начальный период войны. А войска… не только отступали, но и бежали, и впадали в панику». Данное положение было далеко не везде и не всегда, иначе гитлеровцы выиграли бы войну, но то, о чем говорил Жуков, тоже было и об этом нельзя умалчивать.[103]
Успех в Белоруссии дорого обошелся фашистам. К началу августа 1941 года вражеские танковые дивизии 2-й и 3-й танковых групп потеряли до шестидесяти процентов своих танков и автомашин, а также более одной трети личного состава. Нацистская Германия летом 1941 года была в состоянии восполнять свои потери в живой силе и технике, но эти потери уже неумолимо подтачивали мощь ударных группировок Вермахта, что переводило войну из молниеносной (блицкрига) в затяжную, ничего хорошего не сулившую гитлеровцам, кроме полного, со временем, поражения. Так что крах блицкрига начался летом 1941 года в Белоруссии, а завершился в декабре 1941 под Москвой.
Все жертвы, все потери Красной Армии были не напрасны ‑ они позволили затормозить, а позже повернуть фашистское нашествие назад, в его логово ‑ в Германию.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Истребительные батальоны в Белоруссии
Фашистски агрессоры стремились максимально быстро разгромить находящиеся в Белоруссии части и соединения Красной Армии, захватить города и деревни, поработить белорусский народ. Они хотели подорвать тыл советских войск, получить необходимые сведения, чтобы наносить смертельно ‑ опасные авиационные, танковые, артиллерийские удары, парализовать промышленность, транспортные коммуникации, сеять панику среди населения, захватывать пункты управления и связи, подрывать работу партийно-советского аппарата, уничтожать коммунистов, комсомольцев, советско-хозяйственный актив, сотрудников госбезопасности и милиции.
С этой целью фашисты забрасывали в тыловые районы Белоруссии, сотни своих агентов. Забрасывались не только одиночки, но и целые группы разведчиков и диверсантов в тылах советских войск. Обычно фашисты выбрасывали группы по 20‑60 человек, с мотоциклами и велосипедами для большей мобильности, и по 4‑6 человек с рациями. Большое количество забрасывалось в тыл наших войск, так называемых, «сигналистов», которые с помощью ракет и световых сигналов указывали важные цели для вражеской авиации. Часто шпионы, диверсанты и террористы гитлеровцев были одеты в красноармейскую или командирскую форму, гражданскую одежду и имели, правдоподобно выглядевшие, документы. Многие из них хорошо владели русским или белорусским языками, знали наши порядки, четко придерживались разработанных немецкой разведкой «легенд».
В первые дни войны, агентура и разведывательно-диверсионные группы Абвера, и специального полка «Бранденбург», провели ряд успешных операций, в результате которых захватывались мосты, уничтожались проводные линии связи, радиоузлы. Они указывали ложные пути продвижения наших автоколонн с войсками, наводили авиацию для массированных бомбежек выдвигающихся частей, захватывали ценные документы, проводили террористические акции против командно-политического состава, убивали или захватывали в плен офицеров связи и отдельных командиров воинских подразделений, распространяли ложные и провокационные слухи. Жизненно необходимым было навести четкий порядок в тылу Красной Армии, обеспечить безопасность в городах, деревнях, на транспортных коммуникациях, и обезвредить возможных шпионов, диверсантов, террористов. Особо сложно было это сделать при перемещениях по территории Белоруссии сотен тысяч человек населения: до двух миллионов принимали участие в сооружении оборонительных позиций. Около 1,5 миллиона уходили пешим порядком, при активном участии железнодорожного и автомобильного транспорта, эвакуировались далеко на Восток вместе с оборудованием заводов, фабрик, учреждениями, культурными, образовательными, медицинскими организациями. Одних сотрудников органов НКВД–НКГБ БССР для этого в военное время было недостаточно. Тем более, что многие из них ушли для усиления Особых отделов частей и соединений (военная контрразведка), а другие направлялись для действий в создаваемые партизанские группы и отряды. Третьи же, где позволяла обстановка, перебрасывались в города и населенные пункты ‑ в организуемое патриотическое подполье. В связи с этим нужна была вооруженная массовая, военизированная и добровольная структура из политически надежных местных кадров ‑ рабочих, колхозников, служащих, интеллигенции, которые хорошо знали, как людей, так и местность, и могли действовать быстро и решительно.
Такая структура в общесоюзном масштабе возникла 24 июня 1941 года в результате решений Совнаркома СССР (правительства) «О мероприятиях по борьбе с парашютными десантами и диверсантами противника в прифронтовой полосе» и «Об охране предприятий и организаций, и создании истребительных батальонов». Формировались они главным образом из представителей партийного, советского, комсомольского актива, из добровольцев, подходящих в физическом плане и подготовленных в военном отношении, но не подлежащих призыву в Красную Армию. В Белоруссии формирование истребительных батальонов началось объединением вооруженных рабочих отрядов и групп самообороны, созданных в самые первые дни войны, а местами и в первые часы, местными руководящими органами в соответствии с директивой ЦК КП(б)Б от 23 июня «Об организации борьбы с вражескими диверсантами и парашютистами». Эта директива адресовалась всем областным и районным комитетам компартии, а также исполнительным комитетам районных Советов. Повсеместно организовывались вооруженные добровольные формирований для борьбы с вражеской агентурой, диверсантами и шпионами, а также охраны важнейших сооружений и для круглосуточного наблюдения за территорией района. Враг должен быть своевременно обнаружен и уничтожен.
Высокий патриотический подъем трудящихся обеспечил быстрое формирование и массовость истребительных подразделений. Их создание и деятельность курировалась как партийными комитетами, так и органами НКВД–НКГБ Белоруссии. На командные должности назначали коммунистов: командиров внутренних войск и запаса, работников госбезопасности и милиции, не призванных в армию по общей или партийной мобилизации. В силу быстрой оккупации фашистскими войсками западных и центральных районов республики, истребительные батальоны не создавались, за исключением Минска и отдельных подразделений в Белостокской, Барановичской и Пинской областях (о них будет сказано дальше).
Истребительные батальоны участвовали в оборонительных боях, но, в основном, ликвидировали группы противника, которые прорывались в наш тыл. Они боролись с диверсантами и воздушными десантами врага, делали на дороге завалы и «волчьи ямы», ликвидировали последствия налетов гитлеровской авиации, спасали материальные и культурные ценности, проводили разъяснительную работу среди населения, являлись качественным пополнением частей Красной Армии. Истребительные батальоны возникали и действовали в июне-августе в юго-восточных, юго-западных, северо-западных районах республики, там, где была возможность для их организации и действий по охране тыла советских войск, помощи в эвакуации населения, в создании условий для бесперебойной работы дорожного и автомобильного транспорта.[104]
Для исторической правды надо отметить два момента. Во-первых, истребительные батальоны возникли не на пустом месте – еще 26 мая 1941 года, об этом уже упоминалось, ЦК КП(б)Б принял постановление «Об организации на территории Белоруссии постоянных групп и отрядов по уничтожению авиадесантов противника»). И органы НКВД–НКГБ начали организацию их структуры, подбор кадров, обеспечение оружием и боеприпасами еще до войны. Во-вторых, директива ЦК КП(б)Б от 23 июня появилась, в качестве инициативы на местах, раньше, чем решения Совнаркома СССР от 24 июня. Так что в этом вопросе руководство Белоруссии было в самом начале создания этих формирований.
Где, когда и в каком количестве личного состава образовались истребительные батальоны? В ряде мест, в начале войны, их именовали истребительными отрядами. Уже в первый же день вторжения вражеских войск на территорию Белоруссии, в западных районах республики началось формирование отрядов самообороны. Их бойцами были партийные и советские работники, местные жители, многие из которых воевали вместе с пограничниками. В селе Свят-Гурска Сопоцинского района Белостокской области 22 июня был организован отряд, в который вошли 40 человек. Они вместе с красноармейцами отразили все атаки врага, а потом, когда советские войска начали отходить на восток, влились в их ряды. В первый день войны бессмертной славой покрыл себя отряд самообороны, созданный в райцентре Домброво Белостокской области. Во главе его стоял секретарь райкома партии Н.П. Гончаров. Возглавляемые им, коммунисты и беспартийные, сражались за свой город до последнего патрона, пока в живых не осталось ни одного добровольца.
Отряд самообороны был организован в первые же часы войны и в Сокулке, той же области. Бойцы взяли под охрану предприятия, телеграф, отделение госбанка, вокзал. Когда гитлеровцам все же удалось ворваться в Сокулку, патриоты влились в ряды воинской части и воевали вместе. Активно действовал отряд самообороны в Гродно, во главе которого стоял первый секретарь горкома партии И.Б. Позняков. Отрядом были приняты меры по охране важных объектов. По просьбе Познякова, командующий 3-й армией В.И.Кузнецов, дал указание выделить для отряда 75 винтовок. Хорошо себя показали железнодорожники, связисты, медицинские работники, команды местной противовоздушной обороны. Вооруженный актив охранял важнейшие промышленные и государственные объекты, патрулировал улицы.
Мужественно действовали добровольцы в Лиде (Барановичская область). Они активно участвовали в операции по ликвидации вражеских диверсантов – уничтожили 12 и взяли в плен 14. Боролись также с последствиями налетов вражеской авиации. Так, в Жабинке (Пинская область) отряд самообороны, возглавляемый работниками райисполкома, смело и самоотверженно действовал по ликвидации пожаров, возникших на железнодорожной станции в результате бомбежки авиацией. На подступах к Пинску вели бои части 75-й стрелковой дивизии. Вместе с бойцами дивизии защищал Пинск и, созданный 22 июня 1941 года, истребительный отряд во главе с В.З. Коржом. 28 июня отряд скрытно занял оборону. Добровольцы — И. Чуклай и С. Корнилов, забросали гранатами два немецких танка, стремившихся ворваться в Пинск. Один из них подбили, а второй повернул назад. 4-го июля 60 бойцов Пинского истребительного батальона, имевших на вооружении винтовки, один ручной пулемет и несколько гранат, разгромили эскадрон противника и уничтожили 17 кавалеристов. Надо было хотя бы на полдня задержать гитлеровцев и отправить поезд с эвакуированными.[105]. Что и было сделано.
23 июня ЦК КПБ(б) принял постановление об организации вооруженных рабочих и трудящихся для усиления охраны предприятий и порядка в Минске. В столице в каждом из трех районов города и при горкоме партии были созданы истребительные отряды. В них записались сотни минчан. В составе отрядов были рабочие, служащие, студенты, учащиеся. Для их вооружения предусматривалось просить Военный Совет Западного фронта выделить 5 000 винтовок, но приказа о выдаче оружия с военных складов не было. Истребительные отряды, как и Осовиахимовские отряды по борьбе с авиадесантами, имели одну винтовку на десять человек. Но, несмотря на это, добровольческие подразделения действовали активно. Бывший командир одного из истребительных отрядов в Минске Э.С. Соколовский вспоминает: «Десанты вражеских парашютистов вылавливались и истреблялись в радиусе 25‑40 километров. Так был ликвидирован воздушный десант в районе деревни Обчак – юго-восточнее Минска, у Острошицкого Городка – севернее Минска (у этого населенного пункта было несколько десантов), у Валерьян, по Слуцкому шоссе и так далее. В каждом из этих районов противник высаживал от 25 до 150 человек. Бойцы истребительных отрядов вместе с бойцами Красной Армии и местным населением уничтожали гитлеровцев». Бойцы отряда Октябрьского района Минска обнаружили, окружили и уничтожили около десяти десантных групп фашистов в районе Уручье, Сухоруки, Колодищи. Один из отрядов в Минске, состоявший из рабочих различных предприятий, был разделен на три взвода. Вначале они патрулировали улицы. На счету отряда ликвидация нескольких групп противника. Успешно действовал молодежный добровольческий отряд Минского железнодорожного узла, который уничтожил более шестидесяти гитлеровцев. Позднее, в ходе боев около Минска, многие добровольцы из истребительных отрядов воевали вместе с регулярными частями Красной Армии. Так, бойцы отряда Кагановичского района, вместе с воинами 64-й стрелковой дивизии, удерживали рубеж в 20 километров северо-западнее Минска. Отряд минчан- добровольцев, в количестве нескольких сотен человек, два дня стойко оборонял отведенный ему участок в районе Красного Урочища.[106]
24-го и 25-го июня обстановка в Борисове становилась все более тревожной. Сюда проникли диверсанты в форме воинов Красной Армии, сотрудников НКВД и милиции. Агенты противника распространяли провокационные слухи, диверсанты из-за угла стреляли в командный состав. Фашистская авиация бомбила город на Березине. По инициативе секретаря Борисовского райкома партии И.А. Яроша, в городе и во многих сельсоветах района были созданы истребительные отряды. Бойцы отрядов действовали днем и ночью. Борисовские добровольцы обезвредили диверсантов, светосигналами указывавших авиации район моста через Березину. Диверсанты противника были схвачены на железнодорожной станции Новосады, в Бродовских лесах, в районе деревни Чернявка Борисовского района. Ничего взорвать или захватить диверсионным группам гитлеровцев не удалось.
Веселовский истребительный отряд, который возглавлял местный фельдшер Ярош, вел постоянную разведку по дороге из Плещениц на Борисов. 29-го июня добровольцы зафиксировали появление врага в районе моста через Березину. Сразу сообщили об этом в гарнизон. К деревне Веселово выдвинулось воинское подразделение, которое вместе с добровольческим формированием завязало бой с фашистами и задержало вторжение частей Вермахта с северо-запада. Подобную поддержку оказали члены истребительного отряда деревни Чернявка, под командованием Нестеровича. Выброшенный здесь парашютный десант противника был рассеян.
До 30 июня оборону держали курсанты танкового училища, сформированные подразделения, сотни рабочих и служащих города, объединенные в истребительные группы. Советские воины и добровольцы народных вооруженных подразделений двое суток отражали атаки гитлеровцев с танками и бронетехникой. На третьи сутки бои у Борисова стали еще сильнее. С той и другой стороны в сражении участвовало до трехсот танков.
Очень хорошо проявили себя советские войска и бойцы добровольческого народного формирования в дни обороны Полоцка (с 27 июня по 15 июля). Здесь развернулась боевая деятельность бойцов и командиров Полоцкого истребительного батальона под командованием С.П. Портнова. Добровольцы, вооруженные винтовками и пулеметами, с 5 по 15 июля вели разведку, охраняли важные объекты, участвовали в оборонительных боях. Под охрану были взяты электростанция, лесозавод, хлебозавод, железнодорожное депо, мосты через Западную Двину и другие объекты. Об этом свидетельствует командир взвода истребительного батальона П.Е. Гуков: «Моему взводу была поставлена задача: взять под охрану железнодорожную станцию Громы, включая все важные объекты в этом районе, депо, электростанцию и подходы к двум мостам через Западную Двину». Добровольцы захватили одиннадцать гитлеровских разведчиков, обезвредили диверсанта пытавшегося взорвать электростанцию в Громах.
Подразделение истребителей, под руководством И.П. Горбункова, по заданию командования 174-й стрелковой дивизии, постоянно вело разведку. Участвовали добровольцы и в уничтожении парашютного десанта в районе железнодорожной станции Дретунь.
Чтобы обеспечить подрыв мостов на реке Западная Двина, взводу истребителей и красноармейцам 15 июля, в условиях сильного штурма немцами Полоцка, пришлось выдержать тяжелый бой на подступах к станции Громы. В это время бойцы батальона, под непрерывным огнем фашистов, сумели взорвать мосты и задержать врага.
В первых числах июля в Витебске также был создан истребительный батальон, который выполнял, возложенные на него функции. Через несколько дней на его базе развернули полк, который в дни боев за город действовал на оборонительных рубежах вплоть до 15 июля. Истребители держали фронт вместе с воинами 153-й стрелковой дивизии.[107]
Большую роль в защите тыла советских войск в прифронтовой полосе играли истребительные батальоны, созданные в Могилевской, Гомельской, Полесской, Витебской областях, в городах и райцентрах. Они действовали в условиях все возрастающего сопротивления вновь сформированного Западного фронта, вступлением в бои с Вермахтом, переброшенных в Беларусь пяти резервных армий, развертыванием двухмесячного Смоленского сражения. К середине июля во всех районах Гомельской и Полесской областях действовали истребительные батальоны. Здесь их было организовано тридцать семь (19 в Гомельской и 18 в Полесской) с количеством бойцов более пяти тысяч человек. Батальоны формировались исключительно на добровольческой основе, и состояли из коммунистов, комсомольцев, работников милиции и других советских органов. Активную борьбу с авиадесантами противника, вели бойцы Новобелицкого, Тереховского, Рогачевского и Добрушского, а также Мозырского, Глусского, Туровского и Калинковичского районов Полесской области. Их действия резко снизили эффективность вражеских диверсионных и разведывательных групп, забрасываемых в тыл советских войск.
Создавались истребительные батальоны и в других областях: в Могилевской – 14 с численностью 4169 человек личного состава; в Витебской ‑ 26 с примерно 3,5 тыс. Организовывались они и в областных центрах: в Гомеле – 3, в Могилеве – 1, но многочисленный – более 500 человек. Надо отметить, что ни численного, ни структурного единообразия эти добровольческие части не имели.
Например, в Железнодорожном районе Гомеля в истребительном батальоне было более 400 человек, а в Оршанском – 1200, в Жлобинском (Гомельская область), в Лельчицком и в Туровском (Полесская область) – по 150-170 человек. В истребительных отрядах была та же картина: в Гродно – 75 человек; в Белостокской области – 40-50; в Пинске отряд состоял из трех отделений, по двадцать человек в каждом, и небольшой группы разведчиков. В целом в не оккупированных врагом районах Беларуси в июле-августе было создано семьдесят восемь истребительных батальонов с более чем тринадцатью тысячами личного состава. Эти батальоны смогли навести необходимый порядок в тылу советских войск, во многом обезвредить и авиадесанты, и разведывательно-диверсионные группы врага, пресечь панику и распространение ложных слухов, провести нужные меры по нормализации и быстрейшему проведению эвакуации. Они, при необходимости, вместе с частями Красной Армии вели оборонительные бои, но основная часть их работы была в тылу. О некоторых операциях истребительных батальонов будет рассказано ниже.
Так, четвертого июля пост истребительного батальона, находившийся на охране телеграфа в Гомеле, заметил световые сигналы, подаваемые из парка. Были задержаны два человека в военной форме, которые оказали вооруженное сопротивление. Они были уничтожены. Позже были арестованы в парке еще двое лазутчиков. Фашистская авиация так и не получила нужной наводки для бомбежки важного узла связи. На шоссейной дороге Гомель–Довск, по которой к фронту шла интенсивная переброска наших войск, вдруг появились милиционеры-регулировщики. Однако добровольцы были правильно сориентированы и вовремя разоблачили очень опасную диверсионную группу гитлеровцев. Вражеские разведчики имели задание незаметно занять регулировочные посты, выявить направление движения советских войск, состав грузов, умышленно создавать пробки, направлять автотранспорт по ложному пути. Расчет делался на неразбериху и страх перед представителями «органов», но враг просчитался.
Операции по ликвидации диверсантов и десантов часто проходили с боями. Например, командиру Могилевского истребительного батальона сообщили, что недалеко от мясокомбината, во ржи, скрываются фашисты. Сколько их, как вооружены – информации не было. Уничтожение врага было поручено группе во главе с работником НКВД А.С. Баньковским. Вскоре они обнаружили десантников противника, и завязался бой. А.С. Баньковский бросился вперед, решив отрезать путь к отходу немецким разведчикам, и открыл меткий огонь. Он сражался до последнего вздоха и не дал уйти врагу. В целом истребительными подразделениями Могилева были ликвидированы более 150 диверсантов и шпионов, в Гомеле обезврежены 115 диверсантов. Группы диверсантов и террористов (от 10 до 15) были выявлены и уничтожены в Мозырском, Речицком, Ельском, Петриковском районах Полесской и Гомельской областей.
Истребительные батальоны вели разведку войск противника, их продвижения и дислокации, что являлось особенно важным в условиях часто отсутствующей сплошной линии фронта и быстро меняющейся обстановки. Так, в Октябрьском истребительном батальоне (Полесская область) для ведения разведки сформировали отряд. Возглавил его В.С. Лесюков – старший оперуполномоченный районного отдела НКВД. Разведка проводилась непрерывно, о появлении фашистов в районе докладывалось немедленно. Следует отметить, что бойцы овладевали военным делом в трех постоянно действующих группах, и в ходе занятий, изучали устройство стрелкового оружия, осваивали методы борьбы со шпионами и диверсантами. Особое внимание уделялось способам разведки в тылу врага. Лесюков организовал в ряде деревень группы из местного населения, которые активно помогали истребителям. 13-го июля разведчики отряда Лесюкова заметили передвижение войск захватчиков к Рожанской переправе на реке Птичь. Штаб, получив эту информацию, немедленно выслал группу добровольцев, которые взорвали мост, таким образом, не допустили прорыва частей Вермахта.
Это был далеко не единичный факт. В июле разведка Паричского истребительного батальона (Полесская область) донесла о появлении в соседнем районе вражеской бронетехники. Бойцы батальона устроили засаду и уничтожили три бронемашины. Враг повернул назад. По данным разведчиков, наша авиация уже летом 1941 года прицельно бомбила войска противника. Так, В.С. Кирковец, разведчик Мозырского истребительного батальона, добыл сведения о сосредоточении войск врага и расположении их складов в районе железнодорожной станции Птичь. Используя его информацию, наши бомбардировщики нанесли точный удар. В августе 1941 года В.С. Кирковец был награжден орденом Красной Звезды.
Активно боролись истребители и, с заброшенными в тыл, фашистскими диверсантами, сигналистами, шпионами. Особо они отличились в период более чем трехнедельной обороны Могилева. Например, группа добровольцев, под командованием Г.В. Ковалева, обезвредила девять фашистских диверсантов. Истребители из Могилевского истребительного батальона Галковский, Бурместренок, Ходасевич, Курпартин задержали семь немецких агентов, нейтрализовали более двадцати диверсантов и шпионов, которые должны были подавать сигналы фашистской авиации для наведения на военные объекты. При патрулировании улиц города истребители встретили военного с ромбами в петлицах. Ромбы тогда носил высший командный состав Красной Армии. Бойцы потребовали предъявить документы. «Военный» рассвирепел, стал возмущаться. Но это не подействовало, и его доставили в штаб. Лазутчик был разоблачен.[108]
Нередко гитлеровские разведчики обнаруживались и задерживались вскоре после их выброски с самолетов. Не помогало им и десантирование в сельской местности, а также в ночное время. Недалеко от Гомеля, в районе деревни Волотава, июльской ночью, появился вражеский самолет. Он сделал несколько кругов и улетел. Командир истребительного батальона Центрального района Гомеля, после подозрительного прилета и маневров самолета, тотчас выслал роту для прочесывания местности. Взвод, под командованием Архипова, действовал быстро и энергично. Многие бойцы хорошо знали местность, уверенно и умело ориентировались ночью. В результате фашистам скрыться не удалось ‑ восемь человек были захвачены бойцами-истребителями. Высокую бдительность проявили бойцы отделения под командованием Азова, из этого же истребительного батальона. Они, под Гомелем, задержали трех парашютистов с рацией, ракетами, вооруженных пистолетами и гранатами.
Отличились бойцы ряда истребительных батальонов и в борьбе с боевой авиацией врага, несмотря на то, что у них не было ни зенитной артиллерии, ни даже зенитных пулеметов, а только винтовки. Бойцы из Лиозненского батальона (Витебская область) огнем из стрелкового оружия сбили бомбардировщик. Истребители Полесской области сумели сбить три гитлеровских самолета. Со сбитых самолетов захватывали иногда и летчиков. Так, гитлеровская авиация бомбила и обстреливала железнодорожную станцию Калинковичи (Полесская область). При очередном налете, 1-го июля, патрули истребительного батальона открыли пулеметный огонь. Поврежденный самолет был вынужден пойти на посадку и сел в районе деревни Антоновская Рудня. Истребители получили задание захватить экипаж самолета, если он уцелел. Пока бойцы добрались, летчики скрылись в лесу. При задержании фашисты открыли огонь, и, в результате перестрелки, один летчик был убит, а другой тяжело ранен. Двух членов экипажа пленили, еще один скрылся, но был захвачен 2-го июля с помощью местных жителей. Один из экипажа оказался полковником ВВС Германии.
Помогали бойцы истребительных батальонов в проведении переброски через линию фронта наших групп в тыл врага. Жлобинский истребительный батальон (Гомельская область) обеспечил отправку из районов, находящихся под угрозой оккупации, 5 тысяч тонн зерна, 200 тонн муки, 100 тонн сахара. Этот же батальон помог забросить за линию фронта семь диверсионных групп. При налетах вражеской авиации на железнодорожные станции, где шла разгрузка наших войск, истребители проявляли самоотверженность, стараясь предотвратить или не допустить негативного развития событий. Так, на станции Орша 2-го июля выгружался 97-й стрелковый полк 18-й дивизии. Во время выгрузки личного состава и военного имущества произошел авианалет и бомбежка. Был подожжен вагон, рядом с которым находился эшелон с боеприпасами. Вместе с красноармейцами действовали истребители. Они сумели, под пулеметным обстрелом с самолетов, отцепить горящий вагон и откатить его по рельсам от боеприпасов. Взрыв был предотвращен, а боеприпасы вовремя отправлены фронту.
Нельзя сказать, что фашистским диверсантам, разведчикам, террористам ничего не удавалось осуществить. Враг был многочисленным и опытным. В отдельных случаях они убивали и местных граждан, и воинов Красной Армии, по ночам подавали ракетами сигналы для своей авиации. В Рогачеве (Гомельская область) группа диверсантов пыталась захватить телеграф и прервать связь. Во время одного из налетов, в другом райцентре, были убиты часовой и начальник почты. В тоже время был застрелен из-за угла редактор районной газеты ‑ немцы стремились запугать население и сорвать выход газеты. В Могилеве в июле, на перекрестке улиц Ленинской и Карла Либкнехта, террористы убили двух постовых милиционеров. Враги хотели посеять панику. Но все же эти попытки запугивания и террора были единичными случаями. Истребительные батальоны успешно пресекали деятельность вражеской агентуры, диверсантов и террористов, заброшенных к нам в тыл. [109]
Однако остановить Вермахт на территории Белоруссии не удалось. Хотя и с большими потерями, гитлеровцы все же оккупировали юг республики. Истребительные батальоны, учитывая продвижение противника, частично вливались в ряды отступающих частей советских войск, а многие переходили к партизанским методам борьбы, оказывая посильную помощь, развертывающемуся народному вооруженному сопротивлению.
Помогали они будущим партизанам и в создании баз. В июле-августе 1941 года, при активном содействии истребительных батальонов под руководством сотрудников госбезопасности и милиции, в тайниках было сосредоточено значительное количество оружия, боеприпасов, медикаментов, продовольствия, одежды, обуви. Партизанские базы закладывались в еще не оккупированных врагом районах: Витебской, Могилевской, Гомельской, Полесской областей. Многие из них послужили материальной основой в начале борьбы, организованных и засланных из-за линии фронта, партизанских групп и отрядов, которые часто объединялись с самостоятельно возникшими партизанскими формированиями. Ради исторической правды следует отметить, что некоторые базы, из-за недостаточной конспиративности при их закладке или предательства отдельных лиц, были уничтожены оккупантами и первым партизанам летом – осенью 1941 года нередко приходилось начинать с нуля.
Во многих случаях сами истребительные батальоны становились базой для организации партизанских формирований. С 6-го июля, согласно директиве ЦК КП(б)Б и Совнаркома БССР, истребительные батальоны в районах боев включались в народное ополчение, (о чем будет сказано ниже), а в случае оккупации местности переходили к партизанским методам борьбы. Директиву очень быстро приняли к исполнению, так как она отвечала вопросам всемерной борьбы с гитлеровцами. В начале июля, с бойцов Октябрьского истребительного батальона (Полесская область), начали формироваться партизанские группы. Такие группы возникли и в Пинском истребительном отряде. Полесский обком партии (секретарь П.А. Левицкий) 23 июля принял решение о преобразовании истребительных батальонов в партизанские отряды на всей территории области.
В начале войны в Глусском районе (Полесская область) был создан истребительный батальон, но, когда под напором противника наши войска оставили райцентр, батальон стал партизанским отрядом. Сто семь бойцов Меловского истребительного батальона (Витебская область) 18 июля создали свой отряд. В Лоевском районе (Гомельская область) батальон состоял из 105 бойцов и командиров. Под угрозой оккупации сначала были созданы две партизанские группы. Они покинули райцентр 22 августа и вскоре объединились в один партизанский отряд «За Родину». Всего к партизанским действиям перешли до тридцати истребительных батальонов и формирований народного ополчения, что составило около одной трети (из 92) всех партизанских отрядов, действовавших в Белоруссии во второй половине 1941 года. [110]
Так завершился славный боевой путь истребительных батальонов и отрядов на территории Белоруссии.
Широкое распространение получили в Белоруссии военизированные группы содействия или самообороны, которые создавались на добровольных началах во многих крупных сельских населенных пунктах. В каждую группу входило по 10‑30 человек. Их задачами было: охрана колхозного добра, борьба с вражескими парашютистами и диверсантами, в том числе в районе железных дорог, мостов; своевременное обнаружение агентов врага и сообщение об этом в районные штабы добровольных народных формирований. Каких-либо структурных штатов не было, вооружены они были лишь частично, из-за нехватки оружия, подчинялись райкомам партии и райисполкомам. Организовывались группы содействия или самообороны не сами по себе, стихийно, а по четкому и ясному указанию ЦК Компартии Белоруссии ‑ Директиве от 23 июня 1941 года, то есть уже на второй день войны. В этой Директиве ставилась задача всем обкомам, райкомам партии и исполкомам районных Советов депутатов трудящихся восточных областей республики (в западных областях шли ожесточейнейшие бои частей Красной Армии с частями Вермахта): «…организуйте группы, для уничтожения десантов с воздуха, вооружите их, использовав, кроме оружия, которым вы располагаете, и охотничьи ружья, и все холодное оружие. Возьмите под охрану все важнейшие сооружения, мосты, предприятия, железные дороги, линии связи, телефонные и телеграфные станции и т.д.». ЦК требовал организовать круглосуточное наблюдение за территорией каждого района с тем, чтобы появившийся враг своевременно был обнаружен и уничтожен. И далее: «При появлении десанта врага сообщайте немедленно воинским частям и, ни в коем случае не ожидая их прибытия, приступайте к уничтожению (противника), использовав все виды оружия». Население активно поддержало такое указание. Действовали десятки групп самообороны и содействия в колхозах, при торфопредприятиях, на железнодорожных станциях Жлобинского, Стрешинского, Гомельского, Шкловского, Чаусского, Кричевского, Оршанского и других районов республики. В деревнях Солоное – 25 человек, Четверня – 20, при торфопредприятии – 26, в Октябрьском сельсовете – 10 человек. Несколько групп в этом районе действовало на железной дороге с общей численностью сто человек. До десяти групп содействия было сформировано в Стрешинском районе. Их возглавляли К.Е. Будницкий, Д.А. Мазуренко, И. Москаленко, Халков и другие. К середине июля в 300-х таких групп насчитывалось почти 27 тысяч человек.
В колхозах Гомельского района насчитывалось 29 групп содействия общей численностью 568 добровольцев. Создавались они и в Могилевской области. При поддержке истребительных батальонов, было организовано и частично вооружено в Шкловском, Чаусском, Кричевском районах 185 групп общей численностью 2150 человек. В Витебской области группы содействия стали организовываться при МТС (машинно-тракторная станция). В июне была создана такая группа из рабочих Бычихинской МТС в тридцать человек, во главе с директором Ф.Ф. Германтовым. В Оршанском районе активно боролись с врагом и группы содействия в населенных пунктах Пищалово, Смоляны, Межево, Заболотье. Сотни групп возникли и в Полесской области.[111]
Были созданы группы содействия и в Минской области, хотя и не очень много, из-за быстро накатывающегося вала фашистского нашествия. Так, в деревне Нача Крупского района проживало четыре друга: А. Драница и Л.Драница, И.Кульгавый, В.Маласай, которые готовились к поступлению в военное училище. Сразу после начала войны они обратились в военкомат с просьбой отправить их на фронт. Военком порекомендовал им получить винтовки, вернуться в Начу и организовать там группу содействия. Друзья создали такую группу из молодежи. Они круглосуточно несли дежурство на территории сельского Совета. 26-го июня вражеский самолет бомбил железную дорогу, идущую на Москву. Одна из бомб не взорвалась, упав рядом с рельсами. В.Маласай связался с железнодорожниками, предупредил об опасности ‑ бомба могла взорваться в любую минуту от сотрясения ‑ угрожающая пассажирскому поезду. На дрезине прибыли саперы и вовремя обезвредили бомбу, и поезд с людьми прошел далее.
На следующий день, 27 июня, сотни и тысячи беженцев хлынули на восток. Группа содействия помогала им, чем могла, прежде всего продовольствием и медикаментами. А в ночь на 28-е, недалеко от деревни Компыница, появился диверсант. На его поимку отправились четыре неразлучных друга. Всю ночь они провели в поиске и лишь утром, на опушке, встретили неизвестного человека. Потребовали предъявить документы и объяснить, что он тут делает. Незнакомец удивленно смотрел на них и молчал. Повторили требование. Тогда он замычал, дескать глухонемой, и тут же бросился наутек. Его догнали и обыскали. Нашли пистолет, компас, под подкладкой пиджака ‑ карту Белоруссии.[112]
Абвер напрасно ждал от своего агента сообщений.
Некоторые группы содействия или самообороны уходили вместе с отступающими советскими войсками, вливались в их ряды и воевали в качестве бойцов Красной Армии. Другие ‑ устанавливали связь с партизанскими отрядами или группами, становились их бойцами, разведчиками, связными, укрывали раненых красноармейцев или партизан. Третьи ‑ становились ядром ряда подпольных организаций, собирали оружие и боеприпасы в местах недавних боев. Оказавшиеся на оккупированной территории, добровольцы из групп содействия подвергались смертельной опасности, так как они не прятались от своих односельчан. А предатели находились и доносили на патриотов. Гитлеровцы сразу же казнили их, расстреливали или вешали, как «пособников вооруженных бандитов», активно сопротивлявшихся немецким войскам. Или, в лучшем случае, приравнивали к пленным красноармейцам и бросали на мучительную смерть в концлагеря. Многие погибли, но те, кто выжил, являлись, как правило, активной частью разгоравшейся в тылу врага народной войны.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Формирование народного ополчения в Белоруссии
Наряду с истребительными батальонами на добровольческой основе создавались подразделения и части народного ополчения. Их задачей была помощь Красной Армии, и образовывались они из числа советских граждан, не подлежащих первоочередному призыву по мобилизации. Это была одна из форм массового патриотического движения, его непосредственного участия в войне против фашистских захватчиков. Его инициаторами в СССР 27 июня стали жители Ленинграда (ныне Петербург). О необходимости создания таких формирований сказал И.В. Сталин в своей речи 3 июля 1941 года. Он указал на их необходимость в каждом городе, которому угрожало нашествие врага. Шестого июля ЦК Компартии Белоруссии и Совнарком (правительство) БССР приняли постановление об организации отрядов народного ополчения.
Отряды народного ополчения создавались на добровольной основе при каждом крупном производстве, на транспорте, в учреждениях и организациях, объединялись в масштабе района, города, области. Они строились по принципу армейских подразделений и их возглавляли областные, городские, районные штабы. Данные отряды состояли из рабочих, служащих, интеллигенции, железнодорожников, представителей творческих профессий, студентов и преподавателей вузов и техникумов, мужчин и женщин иных профессий и занятости. В отрядах народного ополчения было значительное количество коммунистов и комсомольцев, но основная масса ополченцев состояла из беспартийных. На командные должности в формированиях народного ополчения назначались, как правило, лица из кадрового состава Красной Армии или призванных из запаса, местами сотрудники НКВД или военизированных организаций.
Задачами отрядов народного ополчения являлись не только помощь частям Красной Армии в их боевой деятельности, но и охрана, фабрик, заводов, колхозов, мостов, средств связи, в борьбе с десантными и диверсионными группами противника, строительства военных укреплений, участие в организации эвакуации населения, промышленного оборудования, сельскохозяйственной продукции в советский тыл из прифронтовых районов. При появлении противника отряды народного ополчения должны были организовать отпор врагу, а в случае оккупации местности и захвата населенных пунктов ‑ переходить к методам партизанской борьбы. Ополченцы являлись также резервом для пополнения ведущих тяжелые бои частей Красной Армии, которые несли значительные потери.
Первые отряды народного ополчения в Белоруссии возникли уже при обороне Минска в количестве от нескольких десятков до сотен человек. Так, на подступах к Минску, у деревни Рогово, помощь сражающимся войскам оказывал в конце июня отряд, состоявший из выпускников Роговской средней школы во главе с директором М.Ф. Соболевым. Вместе с артиллеристами этот отряд трое суток вел упорный бой и уничтожил шесть немецких танков. Особенно отличились ополченцы Нестерчук, Жуковский, Зайчицкий и многие другие. А в районе деревень Уручье, Сухоруки, Колодищи (сегодня это окраинные районы Минска) в течение нескольких дней вместе с бойцами 85-го стрелкового полка отбивал атаки гитлеровцев ополченческий отряд минчан в количестве 400 человек. Ополченцы этого отряда 26-27 июня стойко обороняли участок обороны в районе Красного Урочища, не смотря на сильный артиллерийский огонь и бомбежки. Враг здесь не прошел.
Более организованно и многочисленней народное ополчение создавалось там, где было хотя бы несколько дней для его формирования, обучения и вооружения. Еще 27 июня по постановлению Витебского горкома партии был создан отряд народных ополченцев, который получил название «батальон «Осовиахима», так как его основой стала обучающаяся военно-техническим специальностям молодежь в данной общественной организации, типа нашего ДОСААФ. Этот батальон насчитывал 450 добровольцев. Городское ополчение сформировано 5-6 июля и состояло из четырех батальонов, ‑ по одному батальону в каждом из трех районов города: Октябрьском, Первомайском, Железнодорожном. Четвертый батальон Осовиахима. Батальоны насчитывали в своей совокупности 2 000 человек. Уже 8 июля батальон народного ополчения Первомайского района вступил в бой вместе с воинами 153-й стрелковой дивизии, защищавшей Витебск. Девятого, десятого и одиннадцатого июля все батальоны вели бой на окраине и на улицах города. Совместно с красноармейцами десятого июля ополченцы уничтожили до двухсот гитлеровцев, которые пытались переправиться через Западную Двину. Уличные бои в Витебске были жестокими, и ополченцы несли значительные потери. Беззаветную храбрость и самоотречение проявила первая рота батальона Осовиахима, которая почти полностью погибла в боях за город. На основе народного ополчения Витебска начала формироваться дивизия народного ополчения, но развернувшиеся в городе бои не позволили этого сделать. Одиннадцатого июля ополченцы и красноармейцы покинули Витебск под ударами превосходящих сил Вермахта. Часть ополченцев влилась в ряды советских войск, часть ‑ в ряды партизан и подпольщиков.
Даже выйдя из Витебска ополченцы продолжали самоотверженно биться с ненавистным противником, не жалея своей жизни. Например, 12 июля ополченческий полк сотрудников милиции занял оборону по берегу реки Каспля. Гитлеровцы четыре часа пытались прорваться и окружить наши отходящие войска, но это им не удалось, так как двое добровольцев ‑ П.Ф. Кривенко и Ф.С. Чернышев пробравшись к мосту через реку, которой враг уже завладел, взорвали его. Вместе с переправой был уничтожен танк и несколько мотоциклов. К сожалению оба бойца, совершившие подвиг на Каспле, погибли.[113]
Они ушли из жизни, но остались навечно в благодарной памяти народа.
Яркую страницу в летопись борьбы народного ополчения в Беларуси вписали ополченцы Могилева. Двадцать шестого июня на партийно-комсомольском собрании был создан батальон, в который записались пятьсот комсомольцев и коммунистов. Его командиром был назначен начальник школы НКВД М.И. Калугин, комиссаром ‑ начальник отдела пропаганды и агитации горкома партии С.К. Бондаренко. Это стало началом формирования отрядов народного ополчения. В первый же день создания таких отрядов поступили заявления 2 500 граждан, с просьбой записать их в ополчение. После митинга, который состоялся на фабрике искусственного шелка, поступило 800 заявлений с просьбой принять в отряд ополченцев. Зачислено было 600 человек, остальные не могли стать в строй по физическому состоянию или были крайне необходимы на своих рабочих местах. На протяжении нескольких дней в народное ополчение Могилева вступило восемь тысяч человек. Затем количество ополченцев области к 10 июля возросло более чем до двенадцати тысяч. Из них было сформировано четырнадцать батальонов. Штаб народного ополчения возглавил А.И. Морозов. Из сотрудников НКВД и милиции были сформированы добровольческие батальоны под командованием К.Т. Владимирова и отряд капитана Д.С. Вольского. Областной военный комиссар полковник И.П. Воеводин писал в июле 1941 года: «Кроме того, мы по сути дела располагаем дивизией народного ополчения. Правда, не хватает оружия». В Могилеве сформировали полк из трех батальонов народного ополчения.
Очень скоро начались бои. Гитлеровцы, не считаясь с потерями, оголтело рвались к городу. Уже в начале июля на дальних подступах к Могилеву упорно сражались передовые подразделения 172-й стрелковой дивизии и народное ополчение. Так, 4 июля батальон под командованием старшего лейтенанта А.П. Волчка, в районе Белынич в жестоком бою уничтожил несколько танков. На следующий день, 5 июля, у деревни Новоселки, в семнадцати километрах от Могилева гитлеровцы высадили авиадесант. Они стремились вызвать панику среди населения, вели частый огонь из автоматов, поджидали свои прорвавшиеся части, чтобы вместе захватить город. Для уничтожения десантников были направлены бойцы из батальона А.П. Волчка и ополченцы фабрики искусственного волокна во главе с Г.П. Кондратьевым. В короткой схватке вражеский десант был уничтожен.
Двенадцатого июля в районе деревни Буйничи произошел многочасовой бой. Совместными усилиями воинов 388-го стрелкового полка, артиллеристов 340-го артполка, батальонов народного ополчения уничтожили тридцать девять танков противника. Тяжелые бои вели рабочие – ополченцы труболитейного завода – 250 человек и артиллеристы в районе мясокомбината. Им пришлось отбивать массированные атаки танков и бронемашин. Когда гитлеровцы ворвались на позиции защитников города, ополченцы взялись за бутылки с горючей смесью. Атака немцев была отбита. Рабочий-ополченец П.Б. Бурский поджег танк, еще двое ‑ И.В. Бальцевич и Е.Л. Ракуть ‑ три бронемашины. Северо-Западнее Могилева на пути врага насмерть встал ополченский батальон милиции, который успешно сдерживал врага с 14 по 18 июля, отбивая многочисленные атаки, нередко доходящие до рукопашной схватки. Бойцами батальона были милиционеры и курсанты Могилевской и Гродненской школ милиции. Они не пропустили противника, но очень дорогой ценой. Из 250 ополченцев батальона в живых осталось только девятнадцать человек. Погиб и командир батальона К.Т. Владимиров. Некоторые, тяжелораненые, были подобраны ночью на 19 июля жителями поселка Таи. Ополченцев поместили у Т.В. Роговцева и его жены Юлии Никифоровны, которые лечили и прятали их от гитлеровцев. Местные жители похоронили погибших на безымянной высоте, где они пали смертью героев за свободу и независимость Родины.
Двадцать шестого июля гитлеровцам все же удалось захватить Могилев, который стойко оборонялся двадцать три дня. В ночь на 26 июля многие из ополченцев вместе с бойцами 172-й стрелковой дивизии вырвались из окруженного города и продолжали воевать на фронтах Великой Отечественной. Сотни других ушли в леса и стали партизанами. Около 400 патриотов, среди которых было значительное количество ополченцев, боролись с врагом в оккупированном Могилеве в рядах городского подполья. Очень дорого дался врагу захват Могилева в живой силе и боевой технике: было убито и ранено около тридцати тысяч солдат и офицеров Вермахта, подбито, сожжено, уничтожено 500 танков, 24 самолета, более 1500 автомашин, около 400 мотоциклов. В этих потерях врага немалую роль сыграло народное ополчение.[114]
Не менее активно действовало ополчение Гомеля и области, которое начало формироваться 9‑12 июля, в каждом из трех районов города создавался батальон. На первое августа в батальоне Центрального района было 472 человека, в Железнодорожном ‑ 360, в Новобелицком ‑ 309. По решению обкома партии они были сведены в Гомельский полк народного ополчения. К 11 августа полк был дополнительно укомплектован и насчитывал более 2 300 человек. Командиром полка стал капитан Ф.Е. Уткин ‑ начальник отдела военного обучения областного Осовиахима. С приближением вражеских дивизий к Гомелю в ополчение вливался личный состав истребительных батальонов. Они составляли значительный процент от общего числа полка ополченцев. Среди ополченцев много было коммунистов непризывного возраста, способных носить оружие. В данном полку они составляли тридцать процентов личного состава. Народные ополченцы являлись резервом советских войск, несколько раз направлялись командованием в ряды действующей армии и поэтому их подразделения постоянной численности не имели. Только в Гомеле, по опубликованным данным, до тринадцатого августа в ряды армии были направлены 850 ополченцев. В целом в области были созданы к 1 августа 18 подразделения ополченцев с общим числом около 7 000 человек. Желающих вступить в ряды народного ополчения было так много, что командование Гомельского полка народного ополчения обратилось с просьбой разрешить создание ополченческой дивизии. Но из-за недостатка оружия она не была создана.
С 13 по 19 августа полк вел боевые действия вместе с войсками Красной Армии. Вместе с ним держал оборону и отдельный добровольческий батальон Гомельского гарнизона. Особо жестокие бои шли за деревни Семеновка и Поколюбичи на северных подступах к городу. Ополченцы вместе с советскими войсками держали оборону на рубежах деревня Семеновка ‑ поселок Гузок ‑ железнодорожная станция Уза ‑ деревня Руденец, перекрывли шоссе Могилев-Гомель, и контролировали железную дорогу Бобруйск-Гомель. Тринадцатого августа ночью ополченцы в составе двух рот, одной пулеметной и взвода разведчиков вместе с подразделением старшего лейтенанта Зельченко нанесли внезапный удар по врагу, который накануне захватил деревню Семеновку, и выбили гитлеровцев с важного пункта. Было убито и ранено несколько десятков фашистов, а деревня Семеновку освободили. Семнадцатого августа немцы при поддержке шести танков безуспешно атаковали деревню Семеновку и деревню Свисток, обороняемых ополченцами, которые упорно отбивали атаки и сожгли гранатами и бутылками с зажигательной смесью два танка. Смело действовали С.С. Парахневич, И.Сусликов, Е.Щербаков, Е.Плющ, Г.Шахнович, Радомысельский, командир взвода Н.Руденко. Трое суток на подступах к Гомелю стойко сражались ополченцы. Рота ополченцев под командованием А.И. Гринько и А.Д. Патыки отбила несколько атак фашистов. В этом бою рота потеряла половину своего личного состава, но оборонительный рубеж не оставила. Здесь противник понес немалые потери: ополченцы уничтожили восемь немецких танков и около пятисот солдат и офицеров.
При помощи десятков самолетов и танков, при поддержке мощного артиллерийского огня гитлеровцы прорвали оборону и утром девятнадцатого августа ворвались в Гомель. Бои продолжались весь день. Отважно сражались: командир взвода И.В. Мигай, рабочие завода имени С.М. Кирова С.М. Станкевич, рабочий вагонного депо Е.Н. Снегирев, железнодорожники И.В. Савченко, В.А. Залужный. У ополченцев были значительные потери, погибли в бою командир полка Уткин, санитарная дружинница молодая учительница Р.Школьникова, комиссар второго батальона М.Н. Кунцевич и многие другие бойцы. Мужественно сражались бойцы третьего батальона Гомельского полка ополчения, оборонявшегося в районе Новобелицы. Когда сюда прорвалось подразделение гитлеровцев, ополченцы сорвали их попытку переправиться через реку Сож. Затем батальон, вступив в неравный бой, сумел задержать продвижение врага к шоссейной и железной дорогам, по которым отходили части 21-й армии.
В дни сражения за Гомель, большую помощь красноармейцам и народным ополченцам оказали колхозники. Семья Алексейчика из колхоза имени В.И. Ленина Г.П. Алексейчик, его жена и дочь заботились о раненых защитниках. А когда гитлеровцы захватили Поколюбичи, эта семья патриотов укрыла у себя двенадцать ополченцев, а потом переправила их в безопасное место. Многие добровольцы, оставшиеся в живых, продолжали воевать в частях Красной Армии, в партизанах, в рядах подпольщиков. В Гомеле есть могила ополченцев, на которой поставили памятник. В честь гомельских ополченцев стоят памятники в поселке Костюковка и в деревне Поколюбичи.[115]
Народ помнит своих защитников.
Были созданы ополченческие подразделения и в Полесской области. Уже к 12 июля здесь было сформировано 121 отряд народного ополчения с общей численностью 4 480 человек. В том числе в Мозыре (центре Полесской области) было создано семь отрядов. Ополченцы вместе с советскими воинами принимали самое активное участие в боях с врагом. В первую очередь они выбивали бронетехнику. Так, с шестого по девятое июля красноармейцы и добровольцы подбили на территории Паричского и Глусского районов области около тридцати танков и бронемашин. Ополченцы вместе с воинами 15-й армии более двух недель отстаивали в боях райцентр Туров. Шеснадцатого июля лесник в деревне Косаричи Глусского района вместе с группой ополченцев скрытно проник в расположение противника и внезапно для врага забросал его технику бутылками с зажигательной смесью. Результат налета: сожгли один танк и убили пять мотоциклистов.
Добровольцы вместе с красноармейцами из отряда подполковника Л.В. Курмышева провели десять боевых операций в занятых врагом четырех районах Полесской и Могилевской областей, вели там разведку, нападали ночью на штабы, уничтожали связь, боевую технику и живую силу. Например, в поселке Груша Бобруйского района разгромили штаб гитлеровской дивизии, захватили много оружия и боеприпасов, тридцать пять автомашин, несколько мотоциклов. Пятнадцатого июля добровольцы узнали, что к мосту через реку Птичь движется танковая колонна гитлеровцев и устроили засаду. Добровольцам помогла в разгар боя прибывшая артиллерийская батарея. Противник не прошел через мост на реке Птичь и потерял пятнадцать танков.
Знаковой была совместная операция отряда добровольцев из пятидесяти человек во главе с С.В. Маханько в Оземле и отряда Красной Армии со ста бойцами воздушно-десантной бригады и бронепоезда номер пятьдесят один. Колхозник А.В.Сенкевич, явившись в расположение отряда Курмышева, сообщил, что в Оземле, кроме крупного вражеского штаба, находятся пехотные подразделения, артиллерия, броневики, транспортные и легковые автомобили. Штаб захватчиков расположился в местной школе и в сельсовете. Гитлеровцы держали в сарае советских воинов, взятых в плен и местных коммунистов ‑ всего девятнадцать человек. Им грозила верная смерть. Артиллерия бронепоезда дважды нанесла по штабу дивизии противника огневой удар. Ворвавшиеся в Оземле десантники и добровольцы спасли большую часть военнопленных и коммунистов, которых гитлеровцы вели расстреливать на кладбище, и нанесли врагу значительные потери ‑ 75 убитых и трое пленных фашистов. Объединенный отряд добыл большие трофеи: 55 броневиков и автомашин, 18 мотоциклов, 45 повозок с лошадьми. Очень важным было то, что отряд захватил приказы и карты, на которых была нанесена фронтовая обстановка, и отправил их в штаб 21-й армии. Отважно сражались в этой операции С.Маханько, С.Прокопчик, В.Козырь, Н.Бабин, М.Филитаров, И.Кулей, В.Лесюков и другие.
К концу июля добровольцы Октябрьского района, взаимодействуя с советскими войсками, уничтожили более трехсот гитлеровских захватчиков, подорвали двадцать мостов, вывели из строя свыше двадцати танков и десятки автомашин гитлеровских войск.
По врагу наносились и контрудары. В том числе и добровольцами во взаимодействии с воинами частей Красной Армии. В первых числах августа тяжелые бои развернулись за райцентр Петриков. Третьего августа 250 красноармейцев и ополченцы, переправились через реку Припять, внезапным ударом опрокинули захватчиков и выбили их из города. Преследуя гитлеровцев, воины и добровольцы уничтожили немало их солдат и офицеров. Отважно сражались ополченцы: Г.Кравец, И.Курбатавский, П.Остапчук и другие. Бой за Петриков, когда враг подтянул свежие силы, продолжался еще десять часов. Добровольцы и красноармейцы вынуждены были отступить, за Припять, так как все боеприпасы были израсходованы.
Добровольческие народные формирования активно действовали также в Житковичском, Домановичском, Лельчицком, Калинковичском, Копаткевичском районах Полесской области. В одном только Комаринском районе насчитывалось четырнадцать отрядов народного ополчения.[116]
Так что недаром фашисты, несмотря на значительный их перевес сил и боевой техники, смогли оккупировать Полесскую область только к концу августа. В этом была и боевая заслуга народного ополчения. Но не только боевыми действиями занимались ополченческие подразделения. Они, наряду с истребительными батальонами охраняли тыл советских войск, вылавливали и задерживали вражеских диверсантов и разведчиков. Например, в Гомеле, бойцы первого ополченческого батальона патрулировали в районе стеклозавода. Были задержаны несколько легковых машин, в которых ехали четыре лейтенанта (люди в форме лейтенантов Красной Армии). Все в новом обмундировании. Наверно это и навело ополченцев на подозрение: войска отступают, измотаны тяжелыми боями, а эти лейтенанты почему-то на машинах разъезжают. Добровольцы задержали «лейтенантов», доставили их в штаб. В машинах были найдены рация и взрывчатка. Потом, командование всем патриотам объявило благодарность за бдительность и смелость при задержании этих фашистских диверсантов. В Могилевской области вместе с потоком женщин-беженок, несущих на руках детей, шел и мужчина в милицейской форме. Ополченцы его задержали, потребовали предъявить документы. Он возмутился, утверждая, что, дескать, имеет ответственное задание от начальника милиции Бобруйска по борьбе с вражескими шпионами. Но, диверсанту не удалось обмануть бдительных добровольцев. Оказалось, что он заслан для террористических актов против командования наших войск.
Принимали ополченцы активное участие и в строительстве оборонительных сооружений вместе с местным населением. Так, в Витебской области, в Оршанском железнодорожном узле в начале июля 1 200 бойцов добровольческого формирования вместе с двадцатью тысячами трудящихся района за несколько суток на левом берегу Днепра вырыли двенадцатикилометровый противотанковый ров от железнодорожного моста до деревни Пашино. В районе впадения реки Адров в Днепр, была сооружена плотина. Уровень воды поднялся на три метра, что препятствовало переправе вражеских войск и техники.
О патриотизме не на словах, а на деле свидетельствует следующий факт. По распоряжению облисполкома на помощь саперам 28 июня, для сооружения оборонительных укреплений для наших войск, должны были прибыть четыре тысячи человек и одна тысяча подвод, а прибыло, совершенно добровольно, свыше четырех с половиной тысяч человек и более тысячи подвод. Через Рогачев (Гомельская область) на восток двигались тысячи беженцев. На мосту через Днепр образовались пробки, а надо было еще переправлять и наши войска. Народные ополченцы и рабочие лесосплавконторы в течение одних суток, работая без перерывов днем и ночью, построили дополнительную переправу. Сооруженные добровольцами полевые укрепления у деревень Заболотье, Збаров, Гадиловичи Рогачевского района вскоре заняли войска 63-го стрелкового корпуса. Они не только сдерживали натиск врага, опираясь на хорошо выстроенные укрепления, но и перейдя в наступление, отбросили войска захватчиков под Бобруйск, нанесли им серьезный урон в живой силе и технике. Строили укрепления и под Могилевом. Командир 388-го стрелкового полка С.Ф. Кутепов (позже он погиб при обороне этого города), во время первой же встречи с добровольцами, прибывшими на строительные работы, так объяснил их необходимость: «Враг сильнее нас танками. Но у нас стойкая пехота, отличные артиллеристы. Только надо зарыться в землю». И ополченцы трудились, не жалея сил, не считаясь со временем. Вместе с воинами они отрыли траншеи длиной двадцать километров. В результате все немецкие атаки на Буйничском поле были успешно отражены, а гитлеровцы потеряли десятки танков и сотни убитых и раненых. И эта помощь, эта поддержка Красной Армии была повсеместной со стороны местного населения и ополченцев. На рубежах занимаемых воинами 21-й армии, готовившейся к обороне в июле – августе на протяжении от реки Птичь до Рогачева (Полесская и Гомельская области) ими было вырыто четыре сотни километров противотанковых рвов и свыше шестисот километров траншей.[117] Наряду со стойкостью наших войск эти укрепления сыграли свою роль в значительном замедлении продвижения войск противника и отвлечения его значительных сил от главного, Смоленского направления.
Большой проблемой для ополченческих формирований стало малое количество оружия для их вооружения, которого явно не хватало при массовом наплыве добровольцев. Основным источником вооружения народного ополчения являлись областные и районные военкоматы, осовиахимовские учебные пункты. В Витебске за десять дней до боев за город бойцы и командиры Осовиахимовского батальона имели на вооружении только 450 винтовок, три станковых и шесть ручных пулеметов и четыреста гранат, которые им передал областной военно-учебный пункт Осовиахима. Со складов Осовиахима батальоны добровольцев получали оружие в Рогачевском, Лельчицком, Стрешинском районах, и многих других районах Гомельской, Полесской, Могилевской областей. По мере возможности ополченцам в вооружении помогали части Красной Армии. Так, в 388-м стрелковом полку 172-й дивизии отремонтировали и передали отрядам народного ополчения Могилева: фабрики искусственного волокна – 180 винтовок, хлебозавода – 50 винтовок, на других предприятиях передано добровольцам 220 винтовок. Кроме этого часть добровольцев получила винтовки, собранные на поле боя. В июле в результате всех принятых мер был полностью вооружен Гомельский полк народного ополчения, в котором имелось 3 000 винтовок и 900 000 патронов, а к 13 августа полк уже имел семнадцать ручных и три станковых пулемета, три автомата и пятнадцать снайперских винтовок для особо метких стрелков. Так что и в Гомеле, и в Могилеве ополченцам было чем обороняться в боях против фашистов. Поделилось своими запасами и Могилевское городское управление НКВД. В Могилеве подразделения народного ополчения воспользовались пулеметами со склада его областного управления. Но были и трудности. Многим ополченцам Гомельского полка досталось устаревшее оружие, которое хранилось на складах областного военкомата еще со времен гражданской войны.
Большой некомплект оружия для ополченцев был в Полесской области. К середине июля здесь в народном ополчении состояло 4 480 человек, однако они располагали только 1 498 винтовками и всего 300 гранатами, то есть на троих ополченцев была одна винтовка и на пятнадцать человек одна граната. Все это сильно затрудняло деятельность подразделений народного ополчения. Однако принимались все меры для исправления сложившегося положения. Так добровольцы Октябрьского района Полесской области первый день своего существования имели на вооружении всего четыре боевых винтовки, двенадцать охотничьих ружей и мелкокалиберных винтовок, а к 15 июля отечественное или трофейное – захваченное у гитлеровцев, оружие было у каждого бойца, а в батальоне было двадцать ручных пулеметов. В Паричском батальоне той же области в начале боевого пути имелось девять боевых винтовок и несколько охотничьих ружей, но уже в середине июля его бойцы были вооружены отбитыми у врага пулеметами и автоматами. Кроме того, батальон имел противотанковую пушку и трофейный броневик.
Исходя из имеющегося в наличии времени, проводилось обучение добровольцев военному делу. По опубликованным данным до шестидесяти процентов ополченцев не имели до войны военной подготовки, несмотря на большие усилия и широкий масштаб деятельности многочисленных организаций Осовиахима до 22 июня 1941 года. Командиры из военных учили ополченцев и истребителей меткой стрельбе из винтовок и пулемета, штыковому бою, метанию гранат и бутылок с зажигательной смесью по вражеской бронетехнике, самоокапыванию, ведению группового огня по низколетящим вражеским самолетам. Особое внимание уделялось тактике боя в поле, городе, лесу.
Двенадцатого июля Гомельский областной штаб народного ополчения в своем приказе требовал: «Во всех формированиях области немедленно приступить к планомерному военному обучению народного ополчения». На первых порах в Гомельском полку военная подготовка проходила после работы по два-три часа в день. С 20 июля добровольцы были переведены на казарменное положение из-за сложной обстановки на фронте. Штаб полка организовал более длительные плановые занятия. Там, где обстановка не позволяла основательно заниматься боевой подготовкой, ополченцы доучивались военному делу на передовой. Сотни Могилевских добровольцев в составе сводного полка успешно держали оборону на участке Николаевка-Городок-Полыковичи. Когда не было достаточного времени, то ополченцы овладевали минимумом военных знаний, необходимых для выполнения конкретного задания. Например, разведчики взвода которым командовал А.П. Ткачев из Жлобинского (Гомельская область) батальона народного ополчения в течение длительного времени по заданию штаба 63-го стрелкового корпуса вели разведку, как в тылу противника, так и в районе передовой. Перед выходом на задание они учились скрытно проникать в расположение врага, по различным признакам определять его численность. Это помогало в выполнении заданий, в их умелых действиях в боевых условиях. В Полесской области ополченцы, как это было общепринято в народном ополчении, военную подготовку проводили три-четыре раза в неделю без отрыва от производства до непосредственного приближения фронта.
Судя по тем потерям, которые воины Красной Армии и ополченцы нанесли врагу при обороне Могилева, Гомеля, Полесья у них в основном хватило оружия, и учеба военному делу тоже прошла успешно.[118]
Нередки были случаи, когда объединившиеся добровольцы из истребительных и ополченческих формирований переходили к партизанским методам борьбы в тылу противника. Так, первый Речицкий партизанский отряд (Гомельская область) возник в августе 1941 года на базе истребительного формирования и подразделения народного ополчения. В его рядах были: М.Ф. Турчинский, который стал командиром диверсионной группы, а позже, в 1942 году, командиром и комиссаром партизанского отряда имени К.Е. Ворошилова, соединившегося с наступающей Красной Армией в ноябре 1943 года в количестве 408 человек; А.Е. Михайлов ‑ комиссар партизанского отряда имени К.Е. Ворошилова в апреле ‑ ноябре 1942 года. И Турчинский, и Михайлов ополченцы лета 1941 года, являлись членами Речицкого подпольного райкома партии в ноябре 1942 -июле 1943 годах. В Лельчицком районе Полесской области командир батальона народного ополчения П.Т. Лишафаев возглавил первый местный партизанский отряд, а командир Новобелицких ополченцев (город Гомель) Г.И. Климович командовал взводом в партизанском отряде «Большевик».[119] Народные ополченцы Белоруссии достойно себя показали в дальнейшем и в партизанской борьбе, и в подполье, и на фронтах Великой Отечественной. Только два примера. Рабочий завода имени С.М. Кирова в Витебске Г. Гришанов сражался в рядах народного ополчения ‑ участвовал в обороне Витебска, ушел в партизаны. В партизанском отряде под командованием М.Ф. Бирюлина он стал пулеметчиком и участвовал во многих боях. Однажды после боя он прикрывал отход группы партизан. Когда закончились патроны, отбивался гранатами. Последней подорвал себя и группу фашистов. Отважный партизан уничтожил в неравной схватке более 70 гитлеровцев. Гомельский ополченец Н.К. Козунов в составе 122-й стрелковой бригады 48-й армии участвовал в битве под Москвой, в сражении на Курской дуге, освобождал Гомель в ноябре 1943 года, прошел фронтовыми дорогами до Берлина. Командир взвода разведки ополченец Д.Подлобников в оборонительных боях за Гомель был ранен. Поправившись, ушел в Красную Армию, сражался на Калининском фронте, в боях за Ростов. Ополченец В.Козловский в период обороны Витебска, был ранен. Оставшись в родном городе, он активно участвовал в подпольной работе: собрал радиоприемник, с помощью друзей, которые ночью слушали Москву, размножал сводки Совинформбюро и утром в городе появлялись листовки. Братья Р.Л. и С.Л. Лин одними из первых вступили в Лельчицкое добровольческое формирование, участвовали во всех его боевых операциях, стали активными организаторами борьбы с фашистскими оккупантами на Полесье. Р.Л. Лин объединил в партизанский отряд имени М.И.Кутузова в ноябре 1942 несколько подпольных групп. Он был первым партизанским отрядом в Лельчицком районе. На день соединения с Красной Армией в январе 1944 года Лельчицкая бригада насчитывала шесть партизанских отрядов, а Р.Л. Лин являлся ее комиссаром. Его брат С.Л. Лин был в отряде имени М.И. Кутузова со дня его образования и а сентябре 1943 года стал его комиссаром.[120]
Народное ополчение и бойцы истребительных батальонов, внесли весомый вклад в защиту Беларуси от нацистской агрессии гитлеровской Германии, упорно и смело сражались вместе с воинами Красной Армии. Они действовали относительно недолго, но дела их остались навечно в памяти народа.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ.
ЭВАКУАЦИЯ
Перед руководством Белоруссии стояла задача быстрой, и насколько позволяла обстановка на фронте, достаточно полной эвакуации населения, оборудования заводов и фабрик, материальной части колхозов и совхозов, проведения там, где это было возможно, мобилизации, снабжения частей советских войск транспортом и продовольствием, оказания помощи раненым воинам Красной Армии. И все это надо было проводить в условиях достаточно быстрого продвижения вражеских войск, под ударами фашистской авиации по колоннам беженцев, по железнодорожным узлам и дорогам. Нередко, это происходило под артиллерийским огнем, под угрозой прорыва ударных частей Вермахта и выброски десанта. Приходилось учитывать перемещение десятков и сотен тысяч жителей, направляемых на сооружения оборонительных рубежей и перевод промышленности на выпуск военной продукции.
В результате натиска противника, окружения и разгрома многих дивизий Красной Армии, гитлеровцы смогли быстро захватить западные и центральные районы республики, что еще более затруднило или делало вообще невозможной эвакуацию. Поэтому различные мероприятия по эвакуации смогли провести только в восточных регионах Белоруссии ‑ Витебской, Могилевской, Гомельской, Полесской областях и частично в Минской.
Это, в связи с крайне угрожаемым развитием военных событий, уже на второй день войны, 23 июня, заставило Бюро ЦК Компартии Белоруссии придти к тяжелому решению о необходимости начать частичную эвакуацию. При этом имелась в виду эвакуация организованная, поскольку стихийная, в основном людей из западных районов Белоруссии фактически осуществлялась уже с первых часов войны ‑ где на автомашинах, где на повозках, где пешком, уже с первых часов войны. Власти действовали в спешке, исходя из собственного понимания и оценки ситуации, самостоятельно, без согласования с Москвой. В первую очередь, спасали детей. Получив «добро» Сталина ЦК Компартии принял постановление об эвакуации в двухдневный срок детей из детских домов, садов, лагерей, из городов.
Это постановление было выполнено частично, из-за накатывающегося вала военных действий. Самыми безопасными местами для минских детей считались ближайшие к столице районы ‑ Червенский, Пуховичский и другие. Здесь власти были в плену довоенных представлений о войне. Однако намеченный вывоз детей из Минска сорвался из-за начавшихся 24 июня массированных бомбардировок города. Тем не менее, для эвакуации детей делалось все возможное. Так, в пионерском лагере «Талька» отдыхало 350 учеников младших классов школ Минска. В город возвращаться было уже нельзя – он горел, подвергался бомбежкам и обстрелам. Детей вывезли из опасной зоны и укрыли на железнодорожной станции Талька в лесу. На станции никого, кроме начальника, не оказалось. Но он делал все возможное. Во время разговора зазвонил телефон и начальнику станции сказали: «Через вашу станцию на восток пройдет эшелон с тяжелоранеными бойцами. Дайте поезду «зеленую улицу». Это был последний эшелон и последняя надежда на спасение детей. Начальник станции закрыл семафор и эшелон остановился. В нем насчитывалось три вагона с тяжелоранеными и три платформы с подобранными уходящими из Минска людьми. Десятки рук с платформ и потянулись к детям. В считанные минуты всех 350 ребят подняли в эшелон. Всего в июле-августе удалось эвакуировать в глубинные районы страны 191 детское учреждение, в которых находилось 16 345 детей. Как правило, это были воспитанники детских домов, или дети, ставшие сиротами из-за военных действий. Домашние дети эвакуировались вместе с родственниками.[121]
Для решения проблем с беженцами, непрерывно прибывавших из западных районов республики, ЦК Компартии 23 июня организовал республиканскую комиссию во главе с В.Б. Гайсиным. Одновременно было принято решение о создании специальных транспортных пунктов в Минске и других железнодорожных узлах, считавшихся в тот день относительно безопасными, в силу определенной удаленности от границы (Орша, Бобруйск, Жлобин и другие). Местным советским органам было предписано устраивать беженцев на работу немедленно и «приостановить дальнейшее движение эвакуированных».
Ведь шел только второй день войны, и никто точно не мог сказать, чем закончится приграничное сражение. Очень скоро это, ошибочное, как показали события на фронте, решение, привело к трагедиям эвакуирующихся из западных районов Беларуси, в силу ожесточенных боев за данные города и последующие три года оккупации. Но надо отметить, что некоторая часть этих людей эвакуировалась в дальнейшем на общих основаниях уже из восточных районов БССР.
Планомерная эвакуация из Минска его жителей и промышленных предприятий, даже важнейших (строящегося завода № 453 (авиационного) и стройуправления № 1 военного значения) не удалась.
Первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Пономаренко 17 августа прямо написал в докладной записке Сталину: «Минские предприятия не были эвакуированы, вследствие перехвата коммуникаций врагом, разрушений и общего пожара в городе в результате беспрерывных бомбардировок». Фашисты уничтожали Минск фугасными и зажигательными бомбами, поэтому к разрушениям прибавились пожары ‑ тушить их было нечем, так как водопровод был выведен из строя уже во время первой бомбежки. Была растерянность у населения города, но не было всеобщей паники и неразберихи. Десятки молодежных отрядов столицы спасали людей в пылающих кварталах города. Санитарные дружины противовоздушной обороны помогали раненым. Городские и добровольные пожарные отряды, группы самозащиты из последних сил стремились выполнить свой долг, вытаскивали из-под завалов раненых, пока была вода в уцелевших колодцах, боролись с огнем. Более тысячи юношей и девушек в Минске ремонтировали взлетную площадку. Вот когда и где сказались, и советский характер, и комсомольское воспитание, да и навыки, полученные в Осовиахиме и оборонных кружках. Центральные органы руководства республики получили приказ командующего Западным фронтом Павлова об эвакуации, из пылающего и разбомбленного города, в 20 часов 24 июня. Ночью позвонил Сталин. Он разрешил переезд руководящих органов БССР в Могилев.
Шестнадцатого июля, в связи с началом боев за Могилев, руководство республики переместилось в Гомель, который покинуло в середине августа 1941 года. Выезд из Минска состоялся между двумя часами ночи и пяти часов утра 25 июня. Так что, никакого панического бегства и оставления Минска на произвол судьбы Центральным Комитетом партии и Правительством Белоруссии не было. 20 июля, в докладной записке Правительству СССР, председатель Правительства БССР И.С. Былинский указывает: «В связи с внезапностью нападения, создать организованную эвакуацию из западных и Минской областей не удалось, и население, в большинстве случаев, пешеходом уходило из мест, занимаемых противником». Однако он не уточняет, что такой «пешеход» часто заканчивался вынужденным возвращением на родные развалины, как это произошло с большинством жителей Минска, которым дорогу преградили немецкие танки.
Наряду с «пешеходом», насколько могли, использовали для эвакуации населения из столицы и железнодорожный транспорт. Организовать массовую эвакуацию населения города, предприятий и учреждений уже практически не было возможности. Подъездные пути Минского железнодорожного узла оказались разрушенными, часть подвижного состава уничтожена в результате массированных бомбежек гитлеровской авиацией. Но и в этой, крайне трудной, ситуации искали и находили, какой-нибудь возможный выход. В период с 24 по 26 июня, основную нагрузку несли пригородные железнодорожные станции Колодищи и Ратомка, до которых люди как-то могли добраться. Точных данных о численности отправленных поездов нет, но, по ряду воспоминаний и некоторым публикациям, получается, что с 24 по 26 июня из Минска было отправлено пятьдесят эшелонов, в том числе только 24 июня ‑ десять из них. Что касается автотранспорта, его было немного, и он накануне почти весь был передан Красной Армии по мобилизационному плану.[122]
Одним из главных в июне-августе 1941 года стоял вопрос, там, где для этого были необходимые условия, планомерной и достаточно полной мобилизации военнообязанных в Красную Армию. В западных областях республики, где с первого дня войны шли напряженные бои частей Красной Армии с войсками Вермахта, условий для проведения мобилизации военнообязанных не было. Мобилизацию в Минске и некоторых районах Минской области из-за боевых действий смогли провести частично. Планомерную мобилизацию для призыва в ряды красноармейцев и командно-политического состава сумели провести лишь в четырех областях ‑ Витебской, Могилевской, Гомельской, Полесской.
В отдельных западных районах, где были размещены войска, успели призвать только некоторые категории командно-политического и рядового состава, приписанных к 10-й и 11-й армиям. Несколько сот, призванных со сборов, приписного состава, приняли участие в обороне Брестской крепости.
Призыв военнообязанных в не оккупированных врагом районах республики осуществлялся на основе Указа Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года «О призыве военнообязанных 1905-1918 годов рождения». В августе была объявлена мобилизация лиц 1890-1904 годов и 1923 года рождения. Патриотические настроения у населения были очень сильны. Уже 22 июня в Минске было подано 542 заявления граждан об отправке их на фронт, в качестве добровольцев. Всего за несколько дней горкомы и райкомы комсомола Минской области направили в действующую армию более двенадцати тысяч человек. В сообщении Минского областного военного комиссариата от 24 июня говорилось, что в районные военные комиссариаты идет большой поток заявлений добровольцев, требующих немедленно отправить их на фронт. Что касается плановой мобилизации, то она продолжалась только один день ‑ 23 июня, после чего, в связи с очень сильными бомбардировками и пожарами, военкоматы выехали из Минска и продолжили работу в его окрестностях. По этой причине многие жители столицы просто не успели получить официальные повестки о призыве. Военкоматы Минска начали призывать резервистов и за пределами города.
Около десяти тысяч мобилизованных минчан влились в 1-й Минский запасной полк, который начал формироваться на станции Колодищи, и в другие части. Вследствие очень быстрого развития событий полк не успели обмундировать и вооружить, как отдельную военную единицу и поэтому его личный состав был направлен на пополнение подразделений 2-го и 44-го стрелковых корпусов, в составе которых он участвовал в обороне Минска. Стрелковые 100-я и 160-я дивизии, размещенные в окрестностях города, получили необходимый контингент командиров, политработников, рядовых запаса. Более двенадцати тысяч мобилизованных были направлены по Могилевскому шоссе на восток, где начал создаваться новый оборонительный рубеж на реке Березине и реке Днепр. Всего за мобилизационный период, с 23 по 27 июня, в воинские части из города и окрестностей военкоматы направили до двадцати семи тысяч человек рядового и командного состава, свыше семисот автомашин и тракторов, около двадцати тысяч обозных лошадей.
Жители столицы показывали всем пример патриотизма и высокой организованности проведения мобилизации в крайне неблагоприятных условиях стремительного приближения военных действий. Они не были одиноки. В ряды Красной Армии стремились многие, особенно молодежь. Уже 23 июня, на второй день войны, в военкоматы Могилева подали заявления две тысячи юношей и девушек, которые настаивали на немедленной отправке их на фронт. Всего из Могилева в Красную Армию ушло двадцать пять тысяч человек. Патриотические настроения были характерны не только жителям крупных городов, но и колхозникам, людям из малых населенных пунктов. Так, в Кормянском районе Гомельской области в военкомат лишь в течение одного дня с подобной просьбой обратились четыреста восемнадцать человек. В первые же дни войны Гомельщина направила в действующую армию около шестидесяти тысяч добровольцев. К середине июля в воинские части влилось до двадцати двух тысяч, а к августу – свыше пятисот тысяч человек, несмотря на тяжелые бои с многочисленными потерями и отступление соединений Красной Армии.[123]
Но не все было так, как иногда хотят представить некоторые «историки». Были и ошибки, и недостатки в деле мобилизации и использования мобилизованных. Например, секретарь ЦК КП(б)Б Г.Б. Эйдинов докладывал 23 июля Пономаренко, что в Пропойске, Кричеве, Хотимске скопилось по пять-шесть тысяч мобилизованных, которые прошли по 200–300 километров, из западных областей. Люди были до предела измотаны и голодны, передвигались зачастую без командного состава, не обмундированы и без оружия, являясь живой мишенью для вражеских десантов. Местное руководство в сложившейся обстановке оказалось зачастую не готовым самостоятельно решать эти сложные проблемы. Не всегда на высоте было взаимодействие командования воинских частей, партийного и комсомольского руководства. Было и другое, когда необученных, плохо вооруженных новобранцев прямо с призывных пунктов, направляли на передовые позиции, что приводило к массовым, неоправданным потерям.[124]
Но, несмотря на имевшиеся ошибки и недочеты, касающиеся мобилизованных граждан и добровольцев, абсолютное большинство патриотов проявляли мужество, выдержку, терпение, быстро учились в условиях боевых действий. Здесь отличился комсомол Белоруссии, насчитывавший 246 620 членов. 28 июня постановлением ЦК ЛКСМБ (Ленинский Коммунистический Союз Молодежи), в связи с военной обстановкой, комсомол республики объявлялся мобилизованным на Отечественную войну против немецко-фашистских захватчиков. Комсомольские организации обязывались активно участвовать в проведении всеобщей мобилизации, создавать из комсомольцев и молодежи, не подлежащих призыву, отряды по борьбе с парашютными десантами и диверсионными группами врага, готовить из девушек санитарные дружины. В случае захвата территории противником переходить к подпольным и партизанским методам борьбы. Вслед за этим решением, 30 июня ЦК ЛКСМБ принял обращение к комсомольцам и молодежи республики, с призывом активно защищать Родину, свободу и честь советского народа, его жизнь и труд. В ответ на это обращение тысячи комсомольцев и молодежи, не дожидаясь повесток из военкоматов, в том числе и те, кто не подлежал призыву, приходили в военкоматы, в партийные и комсомольские комитеты с просьбой направить их на фронт. В течение июля-августа в Красную Армию и Военно-Морской флот добровольно или по мобилизации ушло сто тридцать тысяч комсомольцев республики. В действующую армию было направлено около половины кадровых комсомольских работников БССР. Комсомольцы и молодежь составляли почти половину численности истребительных батальонов и народного ополчения, были главной силой на строительстве оборонительных сооружений. Становились комсомольцы и бойцами спецподразделений Красной Армии. В Могилеве была подобрана и передана в распоряжение штаба Западного фронта группа разведчиков, в Витебске прошли отбор и были посланы на выполнение заданий около трехсот комсомольцев. Из Гомельской и Полесской областей направлены в подразделения парашютистов четыреста добровольцев, которые проводили диверсии и разведку в тылу гитлеровских войск.[125]
Комсомольцы доблестно показали себя и на фронте, и в партизанских отрядах, и подпольных группах. Недаром фашисты приравняли комсомольцев к коммунистам и, если они попадали в руки немцев, расстреливали, вешали или направляли на верную смерть в концлагеря.
Огромную роль в организации и проведении отпора наступающим частям Вермахта играла Компартия Белоруссии, ее Центральный Комитет, обкомы, горкомы, райкомы партии. Они поднимали людей на борьбу и на фронтах, и на оккупированной территории, руководили, вместе с советскими органами, проведением мобилизации и эвакуации. Коммунисты лично подавали пример трудящимся республики. В рядах партии до войны насчитывалось семьдесят пять тысяч коммунистов. В течение июня-августа 1941 года добровольно или по призыву военкоматов в подразделения Красной Армии и Военно-Морского флота ушло двадцать шесть тысяч пятьсот коммунистов, что составляло тридцать четыре процента всего состава парторганизации Беларуси. Коммунисты играли ведущую роль в истребительных батальонах и частях народного ополчения. В них было, примерно, тридцать процентов членов партии и кандидатов в члены партии. Командный состав этих формирований на девяносто процентов состоял из коммунистов. Летом 1941 года именно подпольные партийные органы во многих районах возглавили нарождающееся партизанское движение и борьбу подпольщиков. В августе 1941 года в тылу гитлеровских оккупантов действовали три подпольных обкома партии, один горком, девятнадцать райкомов и несколько тысяч коммунистов.
Фашисты настолько боялись роли коммунистов в организации сопротивления, что, когда обнаруживали партийный билет у военнопленного, партизана или подпольщика, отправляли на верную смерть. Коммуниста фашисты обрекали на дикие муки, расстреливали или вешали. Даже в концлагерях, при выявлении коммунистов среди военнопленных или арестованных гражданских лиц, их тут же казнили. Гитлеровцы отлично понимали значение их организующей, вдохновляющей и руководящей роли в сопротивлении местного населения и военнопленных в лагерях.
Не отсиживались в тылу и руководящие работники ЦК Компартии Белоруссии. П.К. Пономаренко, первый секретарь ЦК КП(б)Б, являлся членом Военного Совета Западного фронта (руководителем политорганов фронта), секретари ЦК П.З. Калинин, В.Н. Малин, И.П. Ганенко, В.Я. Власов, В.Г. Ванеев (погиб в октябре 1941 года) ‑ членами Военных Советов 16-й, 9-й, 13-й, 20-й, 21-й армий. На командную и политическую работу в армию были направлены тридцать членов и семнадцать кандидатов в члены ЦК КП(б)Б, восемнадцать членов Центральной ревизионной комиссии. Во второй половине июля ЦК Компартии направил в распоряжение Политуправления Центрального фронта девять групп по семь-десять человек в каждой, которые возглавили секретари обкомов партии. Они знали обстановку и людей. Группы встречали части, которые прибывали на фронт, организовывали своевременную разгрузку эшелонов, отправку на фронт боеприпасов, налаживали санитарно-медицинское обслуживание и питание военнослужащих, вели политическую работу. Несли работники партийного аппарата и потери в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. В первые месяцы войны погибли: первый секретарь Барановичского обкома А.И. Савелов, второй секретарь Вилейского обкома Б.Х. Перечинский, первый секретарь Вилейского обкома комсомола В.А. Голярко, заместитель заведующего сельхозотдела ЦК КП(б)Б Н.А. Хондого, секретари Браславского, Несвижского, Могилевского райкомов партии П.Г. Печенко, С.К. Мекшило, Ф.А. Журов и многие другие. Компартия Белоруссии была воюющей партией.[126]
Важным направлением в развертывании мобилизации стало снабжение частей Красной Армии автотранспортной техникой, конским поголовьем для перевозки орудий, боеприпасов, личного состава, раненых, особенно с учетом захвата врагом шестидесяти фронтовых, армейских, корпусных, дивизионных складов с запасами горючего, боеприпасов, фуража, продовольствия. Без всемерной помощи со стороны трудящихся Белоруссии, органов власти, как местных, так и центральных, части и соединения Красной Армии не смогли бы воевать.
Подразделениям Красной Армии в восточных областях республики (западные уже оккупированы в первые же дни войны) были переданы две с половиной тысячи автомобилей, более тридцати пяти тысяч лошадей, двадцать три тысячи повозок. СНК (правительство) БССР, по неполным данным, выделило фронту в июне-августе из государственных, хозяйственных, кооперативных, колхозных и совхозных ресурсов восемнадцать тысяч тонн мяса, тридцать шесть тысяч голов скота, десять тысяч триста пятьдесят тонн зерна, десять тысяч тонн сена. К сожалению, и спустя семьдесят семь лет после описываемых событий, нет ни полных данных по переданной войскам продукции, ни обобщающих данных по областям в опубликованной литературе. На протяжении первой недели войны были развернуты эвакогоспитали для раненых воинов на двенадцать тысяч восемьсот мест, в больницах организовывались медицинские отряды. Комсомольцы и молодежь приняли самое непосредственное участие в их создании и оборудовании, ухаживали за ранеными красноармейцами и командирами.[127]
Бои были жестокими, и раненых было много. Далеко не всех могли отправить на лечение в госпитали вглубь СССР, и поэтому такая медицинская мобилизация была необходима.
23 июня рабочие Минских предприятий переводятся на казарменное положение. Эта мера позволила избежать больших потерь среди рабочих, так как фашистская авиация бомбила, в основном, жилые кварталы и Минский железнодорожный узел. Через несколько дней, с началом эвакуации, часть рабочих смогла уехать в эвакуацию с пригородных станций, вместе с работниками некоторых предприятий, учреждений и организаций, администрация которых по мере возможности оповещала своих сотрудников. Среди эвакуированных минчан, по далеко не полным данным 1942 года, преобладали, работавшие женщины и домохозяйки, а также выехавшие с ними дети дошкольного и школьного возраста.
При эвакуации из Минска были и отрицательные моменты. Бригадный комиссар Григоренко писал о них в донесении 3 июля начальнику Главного Политического Управления Красной Армии: «Эвакуация семей начсостава тоже не была организована. Этот вопрос не был разработан в мобилизационных планах. Как и в гражданских организациях, эвакуация была пущена на самотек. Многие руководящие военные работники в индивидуальном порядке эвакуировали свои семьи, оставив на произвол семьи подчиненных командиров. В результате многие семьи начальства не только в приграничных районах западных областей БССР, но даже и в Минске, в том числе и работников штаба округа, погибли или пропали без вести…»[128]
Негативный опыт эвакуации из Минска был учтен и, в других крупных городах не повторился. Порядок и последовательность эвакуации населения, тех людей, которые имели возможность и желание, поддерживали и охраняли истребительные батальоны и отряды народного ополчения.
В результате быстрого продвижения немецких войск, сложности и неясности обстановки, перехвата врагом в некоторых местах железных дорог, эвакуирующееся население в ряде случаев уходило на восток самостоятельно и пешим порядком. По железным дорогам вывозились на восток СССР, как правило, заводы, промышленное оборудование, запасы материалов полуфабрикатов, рабочие и их семьи. Для налаживания эвакуации населения партийные и советские органы создавали эвакопункты, которые обеспечивали питанием, обувью, одеждой, медицинской помощью тех, кому это требовалось. Эвакопункты действовали в Витебске, Могилеве, Гомеле, Орше, Осиповичах, Полоцке, Калинковичах и других городах Беларуси. Всего насчитывалось двадцать четыре эвакопункта. На их потребности СНК БССР выделил три миллиона рублей. Всего летом 1941 года в восточные районы ушли и выехали из Белоруссии полтора миллиона человек, при населении, приблизительно, десять миллионов. В этом была вера людей в неизбежность нашей общей Победы, патриотизм белорусского народа, готовность к трудностям и лишениям лишь бы не быть под власть фашистов, избежать массовой гибели, поголовного грабежа, рабского принудительного труда на «арийских господ».
Эвакуация в большинстве случаев была организованной, а не стихийной. 24 июня решением Политбюро ЦК ВКП(б) и СНК (правительства) СССР создан Совет по эвакуации. Его председателем стал член Политбюро Н.М. Шверник, его заместителями ‑ заместители председателя правительства А.П. Косыгин и М.Г. Первухин (председателем правительства был И.В.Сталин), что ярко показывает то значение, которое придавалось этому Совету и проблеме эвакуации. На следующий день – 25 июня ЦК КП (б)Б и СНК БССР создали Центральную эвакуационную комиссию во главе с председателем правительства БССР И.С. Былинским. В эту комиссию входили заместители Былинского И.А. Захаров, И.А. Крупеня и другие. В июле бюро ЦК КП(б)Б приняло дополнительные меры по усилению темпов эвакуации. Было принято решение проводить комплексную эвакуацию крупных промышленных предприятий и транспорта, ресурсов сельского хозяйства. [129]
Народное хозяйство Белоруссии быстрыми темпами переводится на военный лад. Уже на второй день войны вводится в действие мобилизационный план производства боеприпасов. Ударно работал коллектив «Гомсельмаша». С первых же дней боевых действий на границе он увеличил выпуск продукции – выпускал детали для ремонта военной техники и производил ее ремонт. Гомельские заводы «Двигатель революции» и сельскохозяйственного машиностроения наладили ремонт боевой техники, выпускали мины и минометы; завод имени С.М. Кирова, Гомельский и Новобелицкий лесокомбинаты освоили производство противотанковых мин, спичечная фабрика «Везувий» – изготовление гранат. Многие предприятия выпускали бутылки с горючей смесью, специальные запалы к ним. Железнодорожники Гомеля создали тридцать передвижных мастерских для ремонта военных автомашин в полевых условиях. В Гомеле, Климовичах (Могилевская область) и Мозыре (Полесская область), и в ряде других городов были оборудованы передвижные мастерские по ремонту танков и тракторов. Многие промышленные артели также перешли на производство военной продукции. Промышленные артели «Красный металлист» в Бобруйске, «Молот» в Мозыре, «Металлист» и «Молот» в Витебске освоили производство ручных гранат. Продукцию, необходимую фронту, выпускали также механическая мастерская в Могилеве, Бобруйский деревообрабатывающий комбинат, Шкловский льнозавод, обувные и швейные производства.
Наряду с ними, для потребностей советских войск, работали предприятия легкой и пищевой промышленности, производя обувь, белье, обмундирование, хлеб, сухари, мясные консервы. Не считаясь со временем, люди работали по десять – двенадцать часов в сутки, практически, на всех предприятиях. Многие рабочие перевыполняли нормы выработки. Так, токарь Могилевского военно-ремонтного пункта Вагун и кузнец механического цеха Сидоров перевыполняли сменные задания в несколько раз. Фрезеровщик Витебского завода имени С.М. Кирова Бирюков 29 июня втрое превысил норму, а токарь этого же завода Песотский выполнил задание на двести восемьдесят процентов. Передовые рабочие переходили, там, где для этого были условия, на обслуживание нескольких станков. Например, рабочий Витебского игольного завода Наумов, работал на пяти станках, заменив трех рабочих, которые ушли на фронт. На восьми машинах стала работать текстильщица Витебской трикотажной фабрики Игнатова.[130]
Часто промышленные предприятия еще работали, когда бои шли уже на окраинах их городов и фашистские войска врывались, пройдя по трупам многих защитников, на улицы городов. К сожалению, прорывы гитлеровских дивизий были нередки и внезапны, частям Красной Армии приходилось отступать, а то и вырываться из окружения. Вслед за фронтовыми частями Вермахта шли на территории Беларуси летом 1941 года, четыре охранные дивизии и многочисленные подразделения карательных служб Третьего рейха ‑ СД (служба безопасности нацистской партии), Абвера 2 (контрразведки Абвера), фельджандармерии (полевой полиции), эйнзацгрупп и зондеркоманд СС, которые сразу начинали массовые аресты и расстрелы советских активистов, в том числе передовых рабочих, техников, инженеров, евреев и цыган, а не только коммунистов и комсомольцев. Так что судьба ударников труда и тех, кто упорно помогал военному производству в июле – августе, вполне могла быть трагической.
Патриотическим подвигом белорусского народа летом 1941 года была эвакуация в короткие сроки населения, промышленного оборудования, культурных ценностей и научно ‑ образовательных организаций, сырья, имущества МТС, колхозов и совхозов. Демонтаж и эвакуация оборудования основных промышленных предприятий, скота и зерна с Витебской, Могилевской, Гомельской, Полесской областей, несмотря на ожесточенные бои, на территории этих областей, бомбежки и артобстрелы, осуществлялись круглосуточно.
Всего в восточные районы СССР в июле-августе 1941 года из БССР были вывезены: сто двадцать четыре крупных промышленных предприятий союзного и республиканского подчинения, четырнадцать промышленных артелей, три тысячи двести металлообрабатывающих танков. Так же было вывезено в новые места дислокации около девяти тысяч текстильных, швейных, кожеобрабатывающих и трикотажных машин, более восьми с половиной тысяч моторов, восемнадцать турбогенераторов (общей мощностью тридцать две тысячи киловатт), шестьдесят девять трансформаторов (общей мощностью шестьдесят восемь тысяч киловатт), восемьсот сорок пять тонн цветных металлов, сорок четыре километра силового кабеля, около трех тысяч четырехсот вагонов готовой продукции и сырья.
Многие предприятия старались эвакуироваться с основными кадрами рабочих и инженерно-технических работников. Это давало возможность в короткие сроки вводить предприятия в строй действующих на новых местах и давать военную продукцию, которая была крайне необходима фронту. В город Курган Челябинской области (новое место размещения «Гомсельмаша»), вместе с предприятием прибыло двести девяносто кадровых рабочих, сто тридцать пять инженерно-технических работников и, примерно, сорок служащих (кроме призванных по мобилизации в Красную Армию или ушедших в истребительные батальоны и отряды народного ополчения еще в Белоруссии).
Как правило, все они прибывали не одни, а вместе с семьями, которые активно включались в производство, оборонные работы или помощь сельскому хозяйству. Вместе с оборудованием Гомельского паровозовагоноремонтного завода на Уфимский завод в организованном порядке прибыло шестьсот пятьдесят рабочих, двести инженерно-технических работников и семьдесят шесть служащих.
Основными районами размещения эвакуированной белорусской промышленности стали Поволжье ‑ 47 предприятий, Урал ‑ 35, средняя полоса РСФСР ‑ 28, Западная Сибирь ‑ 8. Остальные шесть заводов и фабрик и четырнадцать промышленных артелей были размещены в других регионах СССР.
Эвакуированные предприятия в большинстве случаев сливались с местными заводами и фабриками, родственными по специализации. Сохранили полную самостоятельность около двадцати предприятий ‑ «Гомсельмаш», «Красный металлист», Витебские оптическая фабрика, игольный завод, фабрики «КИМ», «Знамя индустриализации», имени К.Цеткин, Гомельская фабрика имени «8 Марта» и ряд других. Рабочие, инженерно-технические работники монтировали оборудование в самые краткие сроки ‑ события на фронте беспокоили всех. Завод «Гомсельмаш» был смонтирован в Кургане за тридцать суток. В течение одного дня выполнялась работа, на которую в мирное время уходило три-четыре дня. За месяц установили оборудование и начали осваивать военную продукцию рабочие и инженерно-технические работники станкостроительного завода имени С.М. Кирова, эвакуированного из Гомеля в Свердловск. В августе-сентябре 1941 года в строй вступило пятнадцать заводов и фабрик, эвакуированных из Беларуси, а в октябре-ноябре еще двадцать предприятий. К лету 1942 года оборонную продукцию, несмотря на все сложности с сырьем и с комплектующими узлами и деталями, уже давали коллективы шестидесяти предприятий. Налаживание этих производств на новых местах рабочие и инженерно-технические работники проводили с большим напряжением ‑ тяжело было не только на фронте, тяжело было и в советском тылу. Работали на строительных площадках по несколько смен подряд без отдыха. Станки часто ставились на забетонированных местах под открытым небом или под временными навесами от дождя и снега, и начинали выпуск продукции.
Один из крупнейших заводов – «Гомсельмаш», был размещен на площадке завода, который до войны выпускал бидоны, сепараторы и другую мелкую продукцию. Развернуть на такой базе предприятие-гигант было очень тяжело, несмотря на наличие электроэнергии и водоснабжение. Люди по пять-шесть смен не уходили со своих рабочих мест. И уже в сентябре 1941 года завод дал первую продукцию ‑ минометы. Гомельский станкостроительный завод имени С.М. Кирова (в Свердловске) входил в перечень главных предприятий по выпуску вооружения. Его продукция была характерна высоким техническим уровнем. Кроме Гомельского станкостроительного завода были еще эвакуированы Витебский и Могилевский станкостроительные заводы, которые, развернувшись на новом месте, тоже давали качественную военную продукцию.
Значительным тормозом в планировании производства на новом месте была нехватка рабочей силы, поскольку одни ушли в армию, а другие вынужденно остались на оккупированной территории Белоруссии. Например, с Гомельского завода «Двигатель революции», на котором до войны насчитывалось двести пятьдесят один работник, было эвакуировано только сто двадцать человек. На Витебской трикотажной фабрике «КИМ», из пяти тысяч ста семидесяти шести работавших, эвакуировалось всего четыреста человек. Выход нашли в привлечении женщин, пенсионеров, подростков. Их обучали профессиям прямо на рабочих местах. Немалые трудности создавало и резкое изменение специализации предприятий. Так металлообрабатывающие и машиностроительные заводы выпускали боеприпасы, оружие, боевую технику; предприятия местной промышленности и промкооперации ‑ лыжи, ранцевые огнеметы, санитарные повозки, саперные лопатки, носилки и другую необходимую фронту продукцию; предприятия легкой промышленности изготовляли шинельное сукно, ткань для гимнастерок, белье, телогрейки, сапоги, консервы и так далее.[131]
Это общая картина эвакуации из Белоруссии. В разрезе областей эвакуация выглядела следующим образом. Из Витебской области в течение пятнадцати дней (немцы ворвались в Витебск 10 июля) удалось вывезти станочный парк некоторых предприятий; электрооборудование, полуфабрикаты, цветные и черные металлы заводов игольного и станкостроительного, очковой фабрики; оборудование швейных фабрик «Знамя индустриализации» и «Профинтерн»; обувных фабрик «Прогресс» и «Красный Октябрь»; трикотажных фабрик имени К.Цеткин и «КИМ»; Оршанского льнокомбината; предприятий Осинторфа, БелГЭС и других. Но многое, к сожалению, не смогли вывезти. Всего из области было отправлено на восток СССР две тысячи пятьсот вагонов с оборудованием, сырьем и готовой продукцией. В советский тыл были эвакуированы основной состав технических специалистов и квалифицированных рабочих. Из Могилевской области за первую половину июля (немцы оккупировали Могилев в конце июля) было вывезено девятьсот тридцать пять вагонов промышленного оборудования ‑ станков, электромоторов, машин, а также цветных металлов, готовой продукции. Одним из первых начал эвакуацию могилевский завод авиационного моторостроения, который к началу войны находился только на стадии пуска. Прежде всего, отправляли ценное оборудование сборочного. механического, инструментального и других основных цехов. Погрузка в вагоны происходила на железнодорожной станции Луполово в трех-четырех километрах от города. В период со второго по десятое июля были отправлены в тыл три огромных эшелона со всем станочным оборудованием завода ‑ около четырехсот металлорежущих станков, цветные и черные металлы, инструменты, электромоторы, кабель. На восток страны было отправлено все оборудование Могилевского металлокомбината, швейной фабрики, Быховского ацетонового завода, фабрики искусственного волокна, Шкловской бумажной фабрики, частично оборудование Кричевского цементного завода, труболитейного завода, предприятий пищевой промышленности. Всего со второго по четырнадцатое июля с Могилевской области удалось вывезти оборудование и кадры рабочих и инженерно-технических работников двадцати двух предприятий союзно-республиканского значения.
В сравнительно более удобных условиях проводилась эвакуация в Гомельской и Полесской областях, которые были захвачены войсками Вермахта только во второй половине августа. До двенадцатого июля из Гомеля были отправлены заводы: станкостроительный, паровозовагоноремонтный и судоремонтный, «Гомсельмаш», для эвакуации которого потребовалось одна тысяча сто вагонов и трое суток погрузки, оборудование обувной фабрики «Труд», спичечных фабрик «Везувий» и «10 лет Октября», три турбогенератора Гомельской электростанции и другие. С Полесской области было вывезено на восток оборудование Мозырской электростанции, деревообрабатывающего и фанерного заводов «Профинтерн» и «Красный Октябрь», мебельной фабрики «Пролетарий», спиртзаводов и так далее. Буквально накануне прихода захватчиков удалось вывезти ценное оборудование Микашевичского завода спецдревесины (шла на изготовление самолетов).
Эвакуация такого количества заводов и оборудования в самые сжатые сроки стала возможной только в результате массового трудового героизма рабочих, инженерно-технических работников, служащих. Руководили мероприятиями по эвакуации промышленности, специально созданные для этого штабы, во главе с директорами предприятий, представителями партийных и советских органов. Никакой стихийности, а тем более паники не было, хотя трудностей и недостатков при проведении эвакуации хватало. Согласно постановлению ЦК Компартии Белоруссии от 11 июля для оказания помощи эвакуированным, а у многих ничего не было при себе кроме личной одежды и немного еды. В пограничных, с РСФСР районах, были организованы контрольно – пропускные пункты, где постоянно находились уполномоченные правительства БССР и партийные работники, которые оказывали различную помощь. Например, в Могилевской области работали два таких контрольно – пропускных пункта (в Кричеве и в Климовичах). Все расходы, связанные с перевозкой эвакуируемых грузов и оказания материальной помощи эвакуированному населению, предприятиям и организациям, шли за счет государственного бюджета. Во второй половине 1941 года эти суммы составили около четырехсот миллионов рублей.[132]
Вторым важнейшим направлением, наряду с эвакуацией многих заводов и фабрик с четырех восточных областей Белоруссии была эвакуация, по мере сил и возможностей в условиях лета 1941 года, из этих областей и части Минской, материальных ресурсов сельского хозяйства, машинного парка МТС (государственных машинотракторных станций), колхозного и совхозного скота (кроме лошадей). Определенная часть скота была передана войскам Красной Армии, часть эвакуирована своим ходом, часть роздана местному населению, часть забита на месте (например, свиней, так как их нельзя было угнать на значительные расстояния). В течение июля-августа в советский тыл эвакуировали тридцать шесть МТС с полным оборудованием, около пяти тысяч тракторов, свыше шестисот комбайнов, молотилки, станки и другая техника. С районов БССР, пока не подвергшихся оккупации, было переслано на восток более шестисот семидесяти сорока тысяч голов скота, которые направлялись в Смоленскую, Калининскую, Курскую, Орловскую области РСФСР, тысячи тонн горючего и смазочных материалов, девяносто три и шесть десятых тысячи тонн зерна.
Только из Могилевской области в июле на восток было вывезено две тысячи шестьдесят пять тракторов, девяносто восемь моторов к комбайнам, семьдесят тысяч голов крупного рогатого скота, двадцать семь тысяч овец, три тысячи пятьсот голов свиней. С зернопродуктами поступали по-разному: из имевшихся двадцати девяти тысяч трехсот тридцати тонн вывезли всего десять тысяч триста десять тонн, уничтожили, чтобы не досталось врагу, шесть тысяч восемьсот тонн, передали частям Красной Армии две тысячи тонн. Основная масса скота и сельскохозяйственных машин двигались своим ходом, Их сопровождали семнадцать тысяч семьсот шестьдесят пастухов и более трех тысяч девятьсот трактористов. Железные дороги были перегружены как переброской частей Красной Армии, боеприпасов, горючего, боевой техники, раненых, так и эвакуацией большого числа промышленных предприятий и сотен тысяч населения. Лишь незначительное число сельскохозяйственной техники и скота транспортировалось по железной дороге. Когда не было возможности эвакуировать скот, его раздавали населению и частям Красной Армии. Всего из общественного сектора было передано более семидесяти шести тысяч голов. В тех случаях, когда не было возможности эвакуировать сложную сельхозтехнику, ее разбирали и прятали от гитлеровцев. В результате в тыловые районы удалось вывезти более шестидесяти процентов тракторов, восемнадцать процентов комбайнов, пятьдесят три процента крупного рогатого скота. Скот своим ходом двигался достаточно медленно и к началу 1942 года в хозяйствах Горьковской, Саратовской, Рязанской, Пензенской и Куйбышевской областей, в Мордовии и Чувашии было взято на учет, эвакуированного из Белоруссии скота, около двухсот тысяч голов. Около пятнадцати процентов скота погибло в дороге из-за нехватки кормов, отсутствия необходимого водопоя и усталости; двадцать-двадцать пять процентов было передано во время перегона воинским частям и государственным организациям. Эвакуированные из Белоруссии, сельскохозяйственные ресурсы быстро включались в народнохозяйственный комплекс страны, помогали обеспечивать советских людей продовольствием и давать сырье промышленным предприятиям, а колхозам и совхозам использовать прибывшую сельхозтехнику для лучшей обработки земли. Спасая народное добро, колхозники проявляли мужество и самоотверженность. Так, трудящиеся колхоза «Пролетарий» Любанского района Минской области, не успели эвакуировать все общественное стадо до прихода гитлеровцев. Председатель колхоза Б.Е. Рудько и тринадцать колхозников прямо из-под носа у немцев угнали скот в Полесскую область, которая еще не была оккупирована. Позже председатель и еще десять колхозников в течение июля-августа 1941 года перегнали двести пятьдесят коров на восток страны. Группа пастухов и доярок, под руководством зоотехника Г. Пашкевич из совхоза «10 лет БССР» Гомельской области, вывели в советский тыл четыреста дойных коров. Из совхозов и колхозов Могилевской области («Вейно», «Воронино», имени Калинина, «Победы») со 2-го по 14-е июля эвакуировали в тыл страны одну тысячу сто тридцать голов племенного крупного рогатого скота. Путь в глубину СССР часто был длительным. Например, рабочие совхоза «Вейно» (Могилевский район) В. Козлов, М. Козлова, трое Астаповых, И. Мартынович, В. Кирилович, Д. Прохоренко и Ф. Прохоренко, под руководством директора совхоза М. Здановича, более трех месяцев гнали стадо племенных коров по дорогам Белоруссии и России пока не пришли в Хоперский зерносовхоз Сталинградской области. Перегон скота нередко был связан с немалой опасностью. В Туровском, Житковичском, Паричском, Василевичском районах Полесской области стада скота двигались под артиллерийскими обстрелами. Нередки были полеты вражеской авиации, обстрелы из пулеметов и бомбежки.
Сельские группы содействия и добровольческие формирования смогли отправить в тыл более восьмидесяти тысяч тонн зерна. Надо было убирать созревающий урожай, чтобы зерно не досталось врагу. Здесь применялись два подхода. В первом, там, где фронта еще не было, уборку осуществляли в обычном порядке. Это относилось к колхозам Комаринского, Брагинского, Хойникского, Мозырского, Наровлянского районов Полесской области, Уваровичского, Светиловского, Ветковского, Добрушского, Гомельского, Тереховского, Лоевского районов Гомельской области (двенадцать районов позже других захваченных немецкими войсками). Во втором ‑ подход был не догматичным. Главное было убрать урожай. Руководствуясь директивой Государственного Комитета Обороны (высшего органа власти в стране в годы войны) об уборке урожая 1941 года во фронтовых и прифронтовых районах, посевы зерновых культур в двадцати четырех районах Белоруссии были распределены среди колхозников по полтора-два гектара на каждый двор. Это не был формальный роспуск колхозов и восстановление крестьянской собственности на землю. Но неизбежно, и в скором времени, приводило к столкновению грабительских интересов оккупантов и интересов крестьян, для которых жизненной необходимостью было прокормить себя и свои семьи, а в дальнейшем снабжать продовольствием партизанам. К середине августа 1941 года уборка зерновых, в основном, была закончена во всех тридцати шести не оккупированных врагом районах республики. [133]
Нельзя не сказать об упорной работе и повседневном героизме белорусских железнодорожников. По мере отступления частей Красной Армии они приняли на свои плечи весь почти неподъемный груз, как эвакуации, так и переброски советских войск и их материально-технического снабжения. Железнодорожники, работавшие на Брест-Литовской, Белорусской и Западной железных дорогах, угоняли в глубь страны подвижной состав, увозили материальные ценности и собственность Барановичского, Борисовского, Оршанского, Витебского, Могилевского, Гомельского железнодорожных узлов. Основная часть хозяйства и кадровый состав этих трех магистралей были эвакуированы. Последний эшелон из Минска был выведен 28 июня, когда на улицах города уже были немецкие танки, и шла ружейно-пулеметная стрельба. Так было не только в Минске. До последней минуты отправлялись поезда и резервные локомотивы из Витебска, Орши, Могилева, Гомеля, Калинковичей, Мозыря, Полоцка и других железнодорожных узлов. Массовым был героизм железнодорожников, которые вывозили грузы и людей. Пример показывали работники Минского узла. Они отремонтировали поврежденные бомбами станционное и путевое хозяйство, паровозы, подвижной состав. Ремонтные работы в условиях ежедневной и частой бомбежки велись непрерывно. Минский узел принимал и отправлял поезда даже тогда, когда немецкие войска находились уже на окраине города.
Бесстрашно и, невзирая на время работы, действовали железнодорожники в центральных областях Белоруссии. Машинист С.А.Сорокин в течение трех суток не сходил с паровоза и под обстрелом самолетов противника вывозил нужные грузы со станций Молодечно и Крулевщизна. Составитель поездов станции Молодечно В.В. Пономарев во время налета гитлеровской авиации 24 июня один, без сцепщика, растянул загоревшиеся составы и спас, ценные грузы и боеприпасы. 28 июня машинист Оршанского узла вывел из Борисова, под огнем немецких автоматчиков, последний эшелон с ранеными и беженцами. Оставляя с последним поездом Оршу, начальник паровозного депо К.С. Заслонов на митинге, накануне состоявшемся в депо, сказал всем собравшимся: «Наша возьмет, наш народ не может быть побежден. Мы укажем гитлеровским прихвостням дорогу назад». В сентябре 1941 года, по инициативе Заслонова, из добровольцев, бывших железнодорожников Орши, Смоленска и Вязьмы был создан 18-й диверсионный отряд, который с ноября 1941 по февраль 1942 действовал в подполье в Орше. Сам Заслонов стал командиром партизанского отряда, а затем и бригады. Погиб в бою в ноябре 1942 года. За подвиги в борьбе с оккупантами К.С. Заслонову посмертно присвоено звание Герой Советского Союза.
Железнодорожники делали все, чтобы грузы и эшелоны, невзирая на смерть и раны товарищей, шли беспрепятственно. Пример мужества и героизма показывали железнодорожники Могилевской области. В условиях непрерывных бомбежек и стычек с вражескими диверсионными группами они самоотверженно работали, спасая людей и народное имущество. Работу Могилевского железнодорожного узла возглавлял начальник станции А.А. Грос. Узел быстро, без задержек, оперативно пропускал войсковые и эвакуационные эшелоны и грузы. Второго июля на станции Копыль самолеты врага обстреляли поезд. Машинист погиб, был смертельно ранен дублер кочегара, поврежден паровоз. Но помощник машиниста П.М. Денисов сумел довести поезд до Шклова, где он был крайне, нужен. На станции «Победитель» фашисты обстреляли другой поезд, ранили машиниста и его помощника, но кочегар К.А. Гегелев, с помощью раненого машиниста, доставил состав в Кричев. По трое-четверо суток без отдыха работал машинист Могилевского депо Т.Ф. Панфилович. Вместе со своим помощником И. Антоновым, он в нужное время доставил поезд с боеприпасами на тот участок фронта, где решалась судьба боя.
Создавали железнодорожники и бронепоезда с артиллерией и пулеметами, которые хорошо били гитлеровцев, нанося им потери в живой силе и технике. В Гомеле переоборудовали под бронепоезд два паровоза с платформами. Такой бронепоезд был и в Могилеве. Комендант станции Могилев дал задание рабочим построить бронепоезд. Было всего двадцать человек слесарей, которые сразу же приступили к работе. Работали круглосуточно, отдыхали по очереди. На паровоз и три четырехосных вагона поставили стальное прикрытие и установили орудия и пулеметы. Бронепоезд был сделан всего за шесть суток самоотверженного труда железнодорожников.
Только работники Белорусской железной дороги, которая действовала дольше других, проходящих через республику, смогли вывезти в советский тыл в условиях военных действий до четырехсот тридцати паровозов и около пятнадцати тысяч вагонов, эвакуировали оборудование автоблокировки, сигнализации, связи и так далее. Гитлеровцам для возобновления работы железных дорог приходилось завозить все необходимое оборудование из Германии и других оккупированных ими стран, что требовало времени и значительно замедляло движение эшелонов и поездов с живой силой и боевой техникой, в которых фашисты остро нуждались на фронте. В то же время около пяти тысяч работников железнодорожного транспорта Белоруссии, эвакуированных вместе с оборудованием, паровозами и подвижным составом в советский тыл, работали на сорока тыловых и прифронтовых дорогах, помогая Красной Армии сдерживать удары нацистских войск.[134]
Несмотря на крайне сложную и очень негативно развивающуюся военную обстановку, были предприняты меры и по эвакуации учреждений культуры, науки, образования республики. Другое дело, что об этом крайне мало имеется опубликованных данных, да и те носят самый общий характер. Были спасены и направлены в эвакуацию на восток СССР шестьдесят научно – исследовательских институтов, двадцать высших и средних учебных учреждений, шесть театров, материальные и культурные ценности, ряд кадров ученых, преподавателей, артистов. В Москве, Алма-Ате, Ташкенте, Чимкенте, Фрунзе и других городах в 1941‑1942 годах возобновили работу некоторые научно – исследовательские, высшие и средние учебные заведения, Академия Наук БССР, Белорусский государственный университет, учреждения культуры. В марте 1942 года в Казани состоялась научная сессия Академии Наук БССР.
Восстановили работу драматический театр имени Янки Купалы в Томске, драматический театр имени Якуба Колоса в Казахстане, Белорусский театр оперы и балета в Горьком, Русский театр БССР в Москве. Только театр имени Янки Купалы с момента эвакуации и до конца 1941 года осуществил постановку более десяти спектаклей, которые пользовались большим успехом. Коллективы белорусских театров много выступали с концертами в воинских частях, госпиталях. Более двухсот произведений разных жанров создали в 1941–1943 годах белорусские композиторы, Н.И. Аладов, Г.К. Пукст, И.И. Любан, Е.К. Тикоцкий, А.В. Богатырев и другие. Все это служило фундаментом будущего возрождения и развития культуры, науки, образования в послевоенный период в Белоруссии. Сотни студентов и преподавателей вузов и техникумов воевали с нацистами на фронтах, в партизанских отрядах, в подполье. Многие из них погибли в этой борьбе за нашу Родину.[135]
Эвакуация, и организованная, и стихийная, быстрая или поэтапная, была спасением многих сотен тысяч жителей Белоруссии от нацистских убийц, грабителей, фашистских жестокостей, массовых расстрелов по политическим или национальным признакам. Многие тысячи жизней спасли медицинские работники и местные жители, которые ежедневно, рискуя своими жизнями, находили, лечили, выхаживали, кормили, прятали раненых и больных красноармейцев и командиров. Если гитлеровцы обнаруживали подобное, то никакой пощады не было ни тем, кого укрывали, ни тем, кто укрывал, включая их семьи. А так как в одиночку, врачи, фельдшеры, медицинские сестры и местные жители в лучшем случае могли спасти лишь одного или двух раненых, то сама логика жизни направляла их организовываться в группы, которые быстро перерастали в подпольные группы и организации.
Подпольщики, в том числе и медицинские работники, помогали раненым лекарствами, перевязочным материалом, хирургическими и другими врачебными инструментами для раненых. Добывали радиоприемники и слушали сводки Совинформбюро, записывали их и распространяли среди населения, расклеивали листовки с разоблачением целей и задач захватчиков, собирали на полях прошедших боев оружие и боеприпасы, хранили и в дальнейшем передавали партизанам. Подпольщики устанавливали связь с первыми партизанскими отрядами и группами, с другими подпольными патриотическими организациями, переправляли вылечившихся, красноармейцев и командиров Красной Армии, к партизанам, или к линии фронта, для возвращения их в войска. Все это начиналось еще летом 1941 года.
Среди патриотов-медиков, по разным обстоятельствам, оставшимся на оккупированной территории, были врачи, медсестры, фармацевты, санитарки, а также военные медики, попавшие в окружение, или, верные долгу медработника, оставшиеся с воинами, которых не успели эвакуировать. Позже, многие из них в 1942–1944 годах добровольно уходили к партизанам. Первые медпункты у партизан возникли в марте-апреле 1942 года. В начале 1943 года Центральный штаб партизанского движения (организован 30 мая 1942 года в Москве) приказом обязал руководство всех партизанских отрядов, бригад и соединений создать медицинскую службу во главе с врачами. Росла и численность врачей – партизан: в конце 1942 года их было сто шестьдесят шесть, в конце 1943года ‑ пятьсот тридцать восемь, а летом 1944 года ‑ уже пятьсот семьдесят врачей и более двух тысяч специалистов среднего медицинского персонала. Результат? По данным Белорусского штаба партизанского движения (создан 9 сентября 1942 года в Москве) из пятнадцати тысяч раненых партизан вернулись в строй семьдесят восемь и четыре десятых процента, эвакуировано в советский тыл пятнадцать и восемь десятых процента.
Лечили партизанские врачи и местное население. Это составило более ста тридцати пяти тысяч жителей. Практически все медработники у партизан были или местные, или из военных, попавших в окружение или плен. Только единицы медработников направлялись к партизанам из советского тыла. Партизаны несли потери во время карательных экспедиций от бомбежек немецкой авиации, минометно-артиллерийских обстрелов по партизанским лагерям, от засад немецких егерских ягд – команд, от действий ложных партизанских отрядов. В борьбе с немецкими оккупантами погибло около трехсот пятидесяти медиков – партизан Белоруссии. Многие из медперсонала награждены орденами и медалями СССР. Особо следует сказать о двух медиках: профессоре Е.В. Клумове, главном враче Минской городской больницы, участнике Минского патриотического подполья. Ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Он был казнен гитлеровцами вместе с женой 10 февраля 1944 года. Больница, в которой он работал, носит его имя; и А.М. Шевченко – медсестре партизанской бригады имени С.М. Кирова Минской области, которая вынесла с поля боя сто тридцать девять раненых, награждена орденом Ленина и высшей наградой Международного Комитета Красного Креста ‑ медалью Флоренс Найтингел.[136]
Активно действовали на еще не оккупированной врагом территории Белоруссии комсомольские организации, которые всемерно помогали и в развертывании госпиталей, и в уходе за ранеными воинами, и в подготовке необходимых медицинских кадров. Уже в первую неделю войны, как правило, в помещениях школ, с их помощью развертывались двадцать эвакуационных госпиталей на двенадцать тысяч восемьсот кроватей. К каждому эвакогоспиталю прикреплялись две-три комсомольские организации, принимавшие активное участие в их оборудовании, уходе за ранеными, ремонте медицинского имущества, добровольном сборе постельных принадлежностей, посуды, продуктов питания, так как ничего, кроме лекарств и медицинских инструментов, в походных госпиталях не было. Не было в достаточном количестве и медперсонала. Поэтому открывались краткосрочные курсы медсестер и санитаров. Так, в Гомеле, за короткое время их было подготовлено более трехсот человек. После окончания курсов большинство медсестер и санитарок, ушли на фронт. Комсомольские организации ‑ шефы госпиталей, оказывали большую помощь в эвакуации раненых в советский тыл. Ими были созданы дружины с круглосуточным дежурством без освобождения от основной работы. Дружинники помогали раненым при посадке в поезда, подвозили продовольствие и воду к эшелонам, ухаживали за тяжелоранеными.
Помощь раненым местные медработники и жители стали оказывать с первых дней войны, хотя за такую помощь гитлеровцы сразу расстреливали или вешали патриотов и их семьи, часто сжигали жилье. В этой человеческой заботе о раненых не было разделения на западные или восточные районы республики. Никто не обращал внимания ни на национальность, ни на партийность, ни на возраст.
Для спасения раненых были организованы тайные госпитали. Два таких госпиталя, под руководством сельского фельдшера Ф.И. Клавтуся, были организованы на окраине деревни Быковичи и в лесу, недалеко от деревни Антоново, Мирского района Барановичской области. Здесь лечились, выходившие из окружения, раненые и больные советские воины. Легкораненые укрывались в домах местных жителей, где им оказывалась медицинская помощь. Подпольный госпиталь, созданный по инициативе фельдшера И.И. Сорочинского, действовал в деревне Чернавчицы Брестского района. С первого дня войны И.И. Сорочинский и его односельчане подбирали и лечили раненых. Ему удалось вылечить пятнадцать воинов, имевших тяжелые ранения. Таких раненых фашисты добивали, если находили их на поле боя. А легко раненых или имевших ранение средней тяжести, бросали на верную смерть в лагеря для военнопленных. Более трехсот раненых военнослужащих спасли подпольщики, врачи и местные патриоты в городском поселке Узда и в деревне Даниловичи Дзержинского района Минской области. Повседневный героизм проявили акушерки Т.Г. Андриевская (Зайцева) и Э.А. Раецкая, санитарка М.И. Кухарчик, заведующий райздравотделом Ф.Д. Городничий, шофер районной больницы В.В. Коробко, жители деревни Даниловичи О.У. Шибко, О.К. Козел, Е.М. Морозова, М.А. Глунина. Подпольщик из Узды П.Х. Шибко организовал доставку раненым медикаментов, перевязочного материала, продуктов питания. Свыше трехсот человек выходили медицинские работники и жители районного центра Сенно (Витебская область).
Раненые советские воины лечились и в тайном госпитале в деревне Тарасово возле Минска, под носом у зверствующих гитлеровцев. В конце июня одна из частей Красной Армии, при отходе, вынуждена была разместить нетранспортабельных раненых бойцов в этой деревне. При активной помощи местного населения, военный врач Ф.Ф. Курчаев и начальник аптеки корпусного госпиталя военфельдшер Е.В. Саблер выхаживали легкораненых. В деревне возникла подпольная группа во главе с председателем колхоза В.И. Лошицким и директором школы П.М. Бортниковым. По инициативе подпольщиков, в соседних деревнях организовали сбор наволочек и простыней, которые использовались в качестве перевязочных материалов. Колхозница С.А. Василевская неоднократно ходила в Минск и скупала на Юбилейном рынке марлю, патриотка, М.И. Пикулик за сало приобретала йод. Жительницы М.А. Ильченко, М.М. Жилневская и другие стирали белье и бинты. В итоге было возвращено в строй восемьдесят бойцов.
Постоянно, подвергая свою жизнь смертельной опасности, жители городов и населенных пунктов спасали раненых.
Настоящий подвиг совершили медработники санитарного батальона 172-й стрелковой дивизии, оставшись с ранеными в оккупированном гитлеровцами Могилеве. Уцелевшие в боях бойцы дивизии в конце июля пошли на прорыв из окруженного города. Начальник медсанбата В.П.Кузнецов, военные врачи А.И. Паршин и Ф.И. Пашанина накануне захвата города за одну ночь уничтожили истории болезней на коммунистов, комсомольцев, командиров. Благодаря этому, от расправы были спасены многие военнослужащие, которые позже приняли участие в борьбе с фашистами. Большую помощь врачам и медперсоналу оказали подпольные группы, созданные в самом медсанбате, а также патриоты из числа жителей города. В ноябре 1941 года захватчикам удалось раскрыть одну из подпольных групп, которой руководил В.П. Кузнецов. Патриотов подвергли зверским пыткам, но они выдержали все и никого не выдали. Фашисты казнили врачей В.П. Кузнецова, А.И. Паршина, Ф.И. Пашанину на городской площади. [137]
Врачи и медперсонал из местных жителей нередко спасали раненых командиров и красноармейцев прямо с места боев. Так в Борисове, около шестидесяти тяжелораненых военнослужащих были перенесены с привокзальной площади, где шел ожесточенный бой, в здание роддома. Руководили их эвакуацией начальник врачебного железнодорожного участка П.М. Пустин и медсестра М.Ф. Виноградова-Громова. Медсестра А.И. Островская завела на раненых фиктивные документы, как на местных жителей. После выздоровления все они включились в борьбу против гитлеровцев.
Летом 1941 года создавались не только однородные, но и смешанные группы подпольщиков, в которые входили медики. В состав подпольной группы, созданной в Колодищах Минской области А.Я. Радюк и А.С. Старостиной, входила врач К.Р. Лесничева. В июле была создана подпольная группа на Болотной станции Минска, объединившая, в основном, сотрудников станции и 2-й Советской больницы. С августа 1941 года по июль 1944 года, вплоть до освобожде