КАЗАЧИЙ БЫТ ДЕТСКИМИ ГЛАЗАМИ

0
664

КАЗАЧИЙ БЫТ ДЕТСКИМИ ГЛАЗАМИВ музеях эта экспозиция зовётся казачий быт. Он знаком мне с детства, он в моих воспоминаниях.

Я рисую. За окном — фиолетовый, с налётом седины, виноград с зелёными резными листьями. Я знаю, его зовут «Изабелла». Он покрыт тонкой серебристой паутинкой, а в ней живут маленькие шустрые паучки. Я пока ни одного не поймала, как ни пыталась. И сейчас я рисую портрет паучка. Думаю, получится неплохо. Хотя ни одного паучка я еще не видела вблизи. Виноград заплёл весь двор. Совсем не видно неба, и даже дождь не проходит сквозь густую виноградную крышу.

Папа подарил мне большую коробку цветных карандашей и толстый альбом. Я знаю все цвета, люблю рисовать и обязательно стану известным художником.

Тётушка Валя, папина сестра, принесла новые краски и кисточку. Она сказала, для того, чтобы стать настоящим художником, мне надо научиться писать портреты, а для этого необходимо быть очень наблюдательным человеком. Она сама великолепно вышивает гладью, крестиком. У нас на стенах в каждой комнате висят её вышивки. Все её работы очень яркие, сочные и праздничные. Эти «живые картины» создают красоту в нашем доме.

Маму с братиком положили в больницу. Бабушка была занята на огороде, а тётушка и папа с утра до ночи пропадали на работе. И мне предложили такой вариант, вернее, вариант напрашивался сам собой. Я буду сопровождать папу в рейсах на элеватор, ему как раз надо возить зерно с тока, и у него до сих пор нет напарника. Теперь я — его напарник. А с сентября я начну учиться, но только не в школе, а в детском садике.

И вот мы едем с напарником на грузовике. Меня разбудили рано, я хотела ещё поспать. Жарко. Сиденье очень горячее, хочется пить. Компот в бутылке уже закончился. И всё в кабине пропахло бензином, горячей расплавленной резиной.

Меня совсем разморило. Папа открывает окно в кабине, но только возле себя, чтобы меня не продуло. Вместо прохладного свежего ветерка в кабину врывается раскалённый воздух, но мне уже всё равно. Спать, спать… А машина всё едет и едет, и не видно конца и края этой бесконечной дороге.

Мы делаем уже третью ходку на элеватор. Как я узнала недавно, это такая высокая башня, в которой хранится зерно. Наверное, в башне живёт прекрасная принцесса. Конечно, кто же еще может жить в таком замечательном месте? Только прекрасная принцесса, в ожидании рыцаря, который освободит её из заточения и увезёт в тридевятое королевство. А пока храбрый рыцарь ещё в пути, принцессе ничего больше не остается, кроме как ждать, грустить и охранять зерно.

Как только я вернусь домой, то обязательно нарисую всё, что сегодня увидела. И огромную башню без окон и дверей, и прекрасную принцессу.

Альбом и цветные карандаши остались дома, а в кабине у папы не нашлось даже маленького листочка бумаги. И я вглядываюсь в горизонт, пытаясь запомнить картинку до малейших деталей, чтобы потом ничего не забыть и не упустить. Надо быть очень наблюдательной, чтобы со временем стать известным художником.

Жёлтая-жёлтая степь, синее-синее небо. Голубой воздух звенит и поёт, зеленые деревья призывно машут мне ветвями. А белое лохматое облачко одно в большом небе. Оно улыбается мне с высоты и все больше напоминает воздушную мыльную пену в тазу. Мне очень хочется домой. Подбежать бы к цинковой ванне и окунуться в прохладную воду. Но до дома ещё далеко, и я снова засыпаю.

— Обед! — едва слышно доносится до меня голос папы. — Просыпайся, напарник!

Я вылезла из душной кабины и присела рядом с ним на ватник. Папа развернул узелок. Бабушка собрала в дорогу харчи. Харчи — это наша еда: яйца, хлеб, огурцы, сало, помидоры и лук.

Неожиданно из-за акации показалась подвода. На ней восседал маленький старичок, похожий на сказочного гномика: «А вот и холодная водичка, работнички!»

У гномика нет, наверное, половины зубов. И тётушка сказала бы, что с ним надо серьёзно поработать.

На подводе стоит огромная бочка с деревянной крышечкой, ведро и маленький ковшик. Я беру ковшик, черпаю воду. От холодной воды болят сразу все зубы, трудно дышать. Наверное, зубы выпадут, и я тоже стану гномиком. Но я продолжаю пить, пью и не могу напиться. Потом, оторвавшись от ковшика, обливаю плечи, спину и ноги.

В бочке плавают длинные зелёные нитки бус.

— Папа, а зачем здесь эти бусы? Их потеряла принцесса, а добрый дедушка-гномик спрятал в бочке, чтобы их не украли? — Я вопросительно смотрю на папу.

— Вот выдумщица, — смеётся он. — Это «чёртов орех». Его кидают в бочку, чтобы вода не выплескивалась, когда этот скакун пойдёт рысью. А ты зачем облилась? Водица — студёная криница, близко до больницы. Теперь заболеешь, напарник.

— Дык, и по стерне ходила, смотри, все ноги до колен поцарапала, — погрозил мне пальцем весёлый водовоз. — Тута змеи есть, они мышек-полёвок гоняють. Их комбайны растревожили. А у тебя и платье-то с подпояской, попадёт чего за пазуху, так не вытрясешь ужо.

Мне становится страшно, и я больше не хочу гулять по степи и трясти «ужо».

Лошадь в упряжке машет мне хвостом, а я глотаю слёзы. Я не люблю, когда меня ругают, а лошадь меня жалеет. Лошадь старая, облезлая, вся шкура в пятнах. Вокруг нее роятся мухи. Я плачу еще громче. Теперь мне жалко не только себя, но и лошадь.

— Погоняй слепней, деточка. Заели, проклятые, Лысуху. — Старичок протягивает мне большую колючую ветку акации. На ней красивые гроздья белых цветов. Это кашка, она вкусно пахнет.

Я стучу по спине лошадку. Не больно? Нет, лошадке нравится. Она фыркает и бьёт копытом. Слепни — это, наверное, слепые голодные волки из лесопосадки. Очень злые. А дедушка — добрый. Папа называет его водителем кобылы.

— Да не кобыла это, а мой напарник, — смеётся «водитель», и Лысуха важно кивает головой. Дедушка даёт папе целую кошёлку маленьких пёстрых яичек: «Это Перепёлкины, она не вернулась в гнездо».

— Сегодня по такой жаре мы и перепелов будем выводить в машине! — Папа весело подмигивает старичку. А мне жалко Перепёлкину мать. Придёт в гнездо, а деток нет. И я опять начинаю плакать.

— Внучечка, не плачь, — вздыхает дедушка и гладит меня по голове. — Оплошал я маленько. Это ж специальнаи яйца для еды, — он подмигивает папе. — Перепёлка их в ларьке купила. А пишла сбирать цветы, да и оставила за ненадобностью, тута я на них и набрёл.

Вот это мне нравится. Я вытираю слезы и бегу собирать полевые цветы. Синие васильки, красные маки, белые ромашки. Добавляю в букет жёлтые колосья ячменя с усами, мохнатый сиреневый клевер, лиловую медуницу. Я бегу к машине, а за мной летят пчёлы. Хотят отнять сорванные цветы.

— Извините, пчёлки, — строго говорит папа. — Что с возу упало, то пропало. Букет теперь наш. У вас ещё гречихи да акации много. Варите степной мёд. Ждите в гости!

Так вот кто, оказывается, вкусный мёд варит! А я думала, что его цыгане на базаре делают или тётушка стряпает. Она частенько приносит мне разный мёд в баночках. И липовый, и горный, и цветочный. Белый и жёлтый я люблю, а чёрный горный мед — горький и совсем несъедобный. Но очень полезный и лечебный, как говорит тётушка. Теперь я знаю, что его варят чёрные полезные пчёлы.

Машина увозит меня все дальше от Лысухи. И вот на пригорке снова показалась башня «без окон и без дверей».

— Ну-ка высаживай свой подарочек, — кричит весёлая девушка в платочке. — А то ещё полтонны добавим к весу.

— Вот пересмешница! Шла бы лучше, работала! — ругает её добрая тётенька, подоспевшая к папе на подмогу. — Сиди, дитятко. Намаялась, поди, по жаре да в чаду. Уже пятую ходку делаете. А тебе, Лёшка, и твоей принцессе кавуны привезли, забирай!

Так, значит, принцесса все-таки выйдет из башни, и мы вместе с ней будем есть сладкие арбузы?

Какие они разные, эти арбузы. Есть маленькие, тёмно-зелёные, с малюсенькими чёрными косточками. Даже я могу поднять такой арбуз. А есть огромные светло-зеленые полосатики. Такие арбузы папа берет в руки только по одному.

Долгожданная принцесса к нам так и не вышла. Видно, у нее много дел или она не любит арбузы.

И мы отправились домой, нас с папой очень ждут с работы.

— Принимайте жареную красавицу с жареным букетом! — кричит папа, заходя в хату.

— Да вона уся сожглася, — охает сердобольная бабушка. Меня мажут сметаной и на лоб кладут смоченный ледяной водой платочек.

Я заболела. Поднимается температура, и клонит в сон. Мне снится степь, мышки-полёвки, лошадка Лысуха и Перепёлка в магазине, полном специальных яиц, предназначенных для еды.

— А где тут моя больнушечка? — В комнате появляется тётушка. — Добытчица ты наша, сколько арбузов заработала. На всех хватит! Будем тебя лечить и заберем маму с братиком из больницы домой. Они уже поправились.

Ну, вот мама и братик Вова дома. Температура спала, и я снова рисую. Это мой папа. Его зовут Алексей Андреевич, но все называют его просто Лёша или Лёха. А ещё — «парень из нашего города» и «чубчик кучерявый». Он у меня очень сильный и весёлый. У нас большая семья. Бабушка, мама, братик, тётушка. А ещё овцы, козы, поросята, птица и «анчиболы».

— Ишь, опять анчиболов развели! — так говорит бабушка, когда сердится. Это она про папиных голубей и кроликов.

Мне так хорошо. Бабушка сидит на кухне у окна. В углу под потолком на узорной полочке божница, много икон. Они смотрят строго, укоризненно, не улыбаются, словно следят за нами и осуждают.

— Ликами зачернелись, беда будя, — печально вздыхает бабушка и крестится. В комнате горит лампадка. Кого-то поминают или готовятся к празднику. Приятно пахнет воском и ладаном. Горят тонкие жёлтые свечки. Из-за большой иконы Николы Чудотворца, покровителя всех казаков и нашей семьи, торчат веточки вербы и сухие головки мака.

Я люблю исподволь смотреть на иконы и слушать, как бабушка по вечерам читает им молитвы и рассказывает, как прошел день.

Она такая добрая и маленькая, моя бабушка. Кланяется иконам, крестится. «Да святится имя твоё…» Она долго перечисляет имена всех живых, которые нуждаются в божьей помощи, и ещё дольше — имена умерших, которым тоже надо помочь.

Я тоже молюсь тихо, лежа в кровати.

— Ижеесинанебеси, аминь, — шепчу я и крещусь под одеялом. Я не понимаю, что говорю, хотя бабушка учит меня разным молитвам и я ношу крестик.

Я тоже прошу Боженьку о помощи: «Пусть у нас будет еда, пусть в доме будет тепло, пусть в семье никто не болеет! Но больше всех, Боженька, помоги моей бабушке!»

Корова ударила бабушку копытом по голове, когда та ее доила. И теперь у бабушки постоянно болит голова.

Бабушку зовут Пелагея Тихоновна, но станичники называют её просто — Тиховна.

Она лучшая стряпуха нашей станицы. Её приглашают на свадьбы, юбилеи и другие семейные праздники. Она не любит ходить только на похороны и поминки, но всё равно ходит.

Про мою бабушку говорят, что если Тиховна испекла молодым на свадьбу шишки — это такие булочки для свадьбы, — то они никогда не уйдут друг от друга.

Готовясь стряпать на очередной праздничный стол, она всегда берет с собой парадный фартук да разные травки-приправки: «Ежели дело гарное деется, надоть скупаться, помолитеся да и за дело».

А еще она немного колдунья. Гладит меня по голове и шепчет: «Расти, дитятко. Я тэбе на свадьбу таки гарны шишки спеку, вовек в коханье житии будешь».

Я частенько хожу вместе с бабушкой в церковь. И очень устаю. Идти далеко, стоять долго, в маленькой церкви очень тесно и душно. Вокруг меня одни юбки да дошки. Больше я ничего не вижу. Потом мне дают просвирку. Она невкусная и жёсткая, и бабушка забирает её у меня. Ещё дают выпить из ложки что-то сладкое, похожее на виноградный сок.

— Тело и кровь Христова, пей, дитынька, — шепчут бабушки и пропускают меня вперёд.

Папа запрещает водить меня в церковь, и мы ходим, когда он отправляется в дальний рейс.

Сейчас бабушка прядёт. Одной ногой нажимает на досочку, колесо крутится, а другой успевает качать люльку, похожую на деревянное корыто на дугах.

В люльке спит мой братик Володя. Он недавно родился, ему всего три месяца. Его крепко завернули в моё одеяло. Никаких свободных ручек-ножек. Мне не жалко одеяла. А еще я положила братику в люльку своего клоуна. Игрушек у меня немного, и бабушка делает разных куколок из лоскутков. Они забавные и мягкие. С ними так удобно спать. Их всех зовут «куколя». Бабушка и меня так называет.

В обед мы с бабушкой носим братика к маме на работу, чтобы она его покормила. Это очень далеко. Он ещё сосёт молоко и громко плачет, когда голодный.

Мама работает начальником цеха на пищевом комбинате. Готовит вкусный лимонад, варенье, соки.

Пока она кормит братика, я пою тётенькам-работницам песню про «ландыши — светлого мая привет». Я почему-то всегда пою одну и ту же песню, хотя знаю много: и про рябину кудрявую, и про парней холостых. Мама говорит, что пою я хорошо, только вот медведь мне на ухо наступил.

Тётеньки радуются моему приходу, улыбаются и дают мне яблоко или грушу. А еще — картинки, которые приклеивают на банки и бутылки. Картинки я оставляю себе, а грушу и яблоко забираю домой — братику, вдруг он тоже захочет попробовать.

— Деточка, приходи к нам работать, — в шутку предлагают они мне. — А мама пусть дома посидит с братиком.

Дома с детишками, которые только народились, долго оставаться нельзя. Надо выходить на работу. Раньше маленьких детушек в поле с собой брали, да одних дома оставляли.

— Серденько кровушкой обливалося, на них глядючи. Немного в живых осталося, — вздыхает бабуля. Я плачу, мне жалко бедных детушек.

Бабушка снова прядёт. Из пестрых клубочков она навяжет мне и шапок, и рукавичек, и носков. У неё целых шесть спиц, но она в них не запутывается. А я умею вязать только крючком. Меня научила моя тётушка.

Её зовут Валентина Андреевна. Она врач. Дома делает нам уколы и ставит банки, а на работе лечит всем зубы.

Тётушка работает на эфиромасличном комбинате.

Там много цветов — розы, жасмин, касатики. Растут и деревья. Их называют очень забавно — катальпы. У катальпы такие большие листья, что из них можно смастерить парус для кораблика или сделать шляпу. А из длинных семян-палочек — игрушечные сабли.

Там всегда очень вкусно пахнет. Тётушка говорит, что на комбинате делают из цветов духи. Ей нравится, когда я называю её крёстной любимой мамочкой.

Крёстная мамочка очень красивая. Все зовут её «шамаханская царица», как в сказке «про золотого петушка». Она похожа на цыганку: чёрные волнистые волосы, чёрные глаза, вся такая тонкая, изящная.

Тётушка говорит, что только с хорошими зубами можно стать зубным врачом.

Я люблю, когда она по утрам приходит к нам домой, колотит в ставню и кричит: «Эй, вы, сонные тетери! Отворяйте брату двери!»

Крёстная всегда приносит с собой сладости: горький шоколад без сахара и зелёный яблочный зефир. Мама с папой говорят, что она «шехеризада» и может исполнить любое наше желание.

Тётушка не носит ни серьги, ни бусы для красоты, как цыганки на базаре, но когда мы идём вдвоем по улице, прохожие оборачиваются вслед и цокают языками: «Вай-вай!»

У неё много духов. Особенно я люблю «Красную Москву» в пузырёчке из Кремля и «Красный мак» в жёлтой коробочке с красной кисточкой. Я могу с ними играть, это мои сокровища, и она отдаёт мне пустые флакончики, когда духи заканчиваются.

У мамы другие духи: «Рижская сирень», «Уральские самоцветы». Они пахнут не хуже тетушкиных, и мама тоже не носит серьги. И платья они шьют у одной портнихи — Титовны. Но на тётушке они смотрятся лучше.

Крёстная за шалости меня никогда не ругает, только смеётся и называет «Буля», что значит «цибуля». Это большой толстый белобрысый лук. Я не обижаюсь. Она моя крёстная мама, и ей всё можно.

Моя тётушка недавно вышла замуж. Муж у нее красивый, Григорием звать. А еще с ними живут родители Григория — Манька да Гордей. Я их видела. Они почти не покидают свою комнату и всё время молятся. Бабушка говорит, что они старообрядцы. И Вале надо помочь построить отдельный дом и съехать от них вместе с мужем. Я их боюсь. Они машут на меня руками и кричат: «Тикай, тикай, дивонька, отселя». Я тоже буду помогать маме с папой строить новый дом для Вали и её Григория.

Я люблю, когда бабушка прядёт. Колесо скрипит, веретено крутится. А еще я очень боюсь за бабушку. Мама читала мне сказку про Спящую Красавицу. Она нечаянно укололась веретеном и заснула на долгие годы. И я смотрю, чтобы бабушка не уснула за работой, а то она зевает, потому что рано встаёт, топит печку и готовит на всю семью.

Овечья шерсть такая колючая, вся в репьях да в череде. Потому овец бабушка стрижёт вместе с папой. А козий пух — мягонький, его вычёсывают с козочек мама и тетя. Из шерсти и пуха прядут нити, а потом вяжут на спицах.

Возле печки суетятся крохотные «жёлтые одуванчики» — цыплята. На полу рассыпано пшено, приготовлено блюдце с водой, а сверху перевёрнутый стакан, чтобы пили только по краю. Они ещё маленькие, глупые, могут облиться, простудиться и заболеть.

В углу комнаты стоят ухват, кочерга и совок. Они нужны для нашей печки. Сама печка — красивая, белая, на ней синькой нарисованы цветы «мальвы» или «рожи», как называет их бабушка и её подруги.

Подруги частенько забегают к бабушке в гости. Зовут друг друга «бабочки», «сеструшки» или «кумочки». Бойкие на язык и такие весёлые. Только вот песни поют грустные. И я не всегда понимаю, о чем они, эти песни. Поют и на мамином языке, и на том чудном, на котором говорит бабушка.

На печке в большом горшке булькает тыквенная каша с пшеном. Я не люблю такую кашу, но бабушка сажает в огороде много тыкв. Они вырастают размером с бочку и все, кроме меня, радуются хорошему урожаю — сытая зима будет.

Ещё я не люблю мамалыгу. Это кукурузная каша. Её режут ножом как хлеб. Но взрослые говорят, что она сытная и питательная.

Мне не нравится и бабушкин холодный борщ. Там щавель, крапива и варёное яйцо со сметаной. Его варят по весне, когда появляется первая зелень. Я выбираю из него только яйца.

Папа тоже не любит холодный борщ: «Опять пустохлёб сварили! Зелёные борщи — хоть портянки полощи».

А бабушка всегда с ним спорит: «В горшке не пусто и в брюхе густо».

Я очень люблю настоящий кубанский борщ. Бабуля знает много секретов и учит меня с малолетства.

Лучшее мясо — говядина с чёлушкой! Сельдерей — волшебная приправка, «утеха для желудка», и без неё никак. А ещё корень петрушки, бочковые помидоры, с перцем да с хреном.

— Да смотри, бери не свёклу кацапскую, а бурачок наш, полосатенький, чтобы добела зажарился, — подсказывает бабуля. — Обжаривай на смальце, чтобы свининкой пропахло, всё посытнее будет.

Я киваю головой. Мне и так всегда сытно. Если борщ на хранение, в погребец, то сметану подают отдельно. А если сразу на стол, то кладут в борщ, и горшок на припечек — томиться.

Меня разморило, клонит в сон. В духовке топится молоко. Уже каймак на целый палец. Достать да слизать, но духовка ещё горячая, печка трещит и сыплет искрами, хотя поддувало давно закрыто.

— Вьюшки-то, вьюшки, запамятовала! А ты што молчишь? — вопрошает бабушка.

— Знать бы, что такое «вьюшки». Может, мы съели их уже, вместе с каймаком, — думаю я.

Бабушка делает «варёнку» из топлёного молока. Сверху — вкусный каймак. Мама называет его «варенцом», а папа — кислятиной. Печёт блины-кружевницы. Блинчики получаются очень тонкие, и папа берёт их сразу стопкой: «Визьмишь в руки, маешь вещь».

В доме вкусно пахнет хлебом. Он лежит на полке, за ситцевой занавеской. Бабушка испекла его по утру. К поду прилипли капустные листья, на которые кладут тесто, когда пекут хлеб.

Она достаёт караваи из печи деревянной лопатой и бросает на лавку. Стелет поверх чистый фартук и садится на них. Затем сымает фартук, и булки поднимаются как надутые шарики. А ту, которая остаётся смятой, забирают на двор, кормить живность.

— Бабушка, дай хлебца, — канючу я. — Ну хоть горбушку, хоть мякушку.

— Неча кусочничать. Сбирутся усе, та и зараз сядом вечерять, а то в пузо накидаешь попусту, — добродушно ворчит она. — И то опара поспела.

В большой глиняной макитре «живёт» опара. Иногда она вылезает из макитры и ползёт по стенке. «О, побёгла, горемычная, не дождалася свово часу».

Большое сито летает в бабушкиных руках словно мячик. Она подметает стол птичьим крылышком. Насыпает муку горкой и вбивает туда яйца и сыворотку. «Мучица воздухом напитаться должна, справнее тесто будет».

Пирожков бабушка печёт два ведра: с фасолью, с горохом, с капустой, с картошкой, и с печёнкой. Бабушкины пирожки всегда разной формы, их не перепутаешь. А когда не хватает начинки, смазывает тесто маслом с яичком. Получается вкусная пышка —  «лепендик». Лепендики всем нравятся!

Но самая вкусная еда, конечно же, лапшевник. В начале бабушка раскатывает тонкие круги теста. Они сохнут по всей комнате: и на столе, и на кровати. Затем скатывает их и нарезает лапшу. Её варят и запекают в духовке с яйцами и маслом.

А когда папу продувает в кабине за рулем, бабушка готовит пышку по особому рецепту: наливает на нее скипидар и обматывает папину спину. К утру папа становится бодрым и веселым.

А ещё бабуля умеет стряпать «бобышки». Она печёт толстые пышки, затем жарит на сковороде мак, крутит его на мясорубку и разводит мёдом. И в этот «маковый мёд» обмакивает каждую пышку. Папа говорит: «Так вкусно, что ум отъешь!»

На ужин она делает вкусные вареники с разными начинками, а потом обжаривает их на сале.

Я папу, маму и тётушку зову «господа», а бабушку и брата — «товарищи»: «Господа-товарищи, пошли вечерять!»

В сенцах на полатях стоит здоровенный тазик с холодцом. Его варят всегда «на косточках», так вкусно потом их обсасывать.

— Тю, грец вас визьми! И мослы обглодали, як в голодный год, ироды, — ругается бабушка на того неведомого «ирода», который их обглодал. Наверное, это братик или коты.

Котам нельзя жить в хате, их не пускают на порог. И живут они в клетушке в сарае. А если кто и забегает, Тиховна кричит: «Носются як оглашенные и сраму не имут». Наверное, не имут, потому что крутятся всегда под ногами, норовят утащить то, что плохо лежит.

В глиняной макитре с узким горлышком — квас. Горлышко затыкают кукурузным початком. В квас добавляют и виноград-кишмиш, и хрен. Папа зовёт его «горлодёр» и фыркает, когда пьёт. Бабушка тоже пробует и ругается: «Чаво привередничать, не ндравится — не пей, за шиворот лей».

— Ну, разошлась Тиховна, — смеётся папа. — А нам всё по ндраву, да, Люська?

В сенцах — ведро с колодезной водой, накрытое дощечкой. Ковшик. Ящики с салом. Я люблю на него смотреть и нюхать его. Здесь и молодое, свежее, розовое, с прослойками мяса, и старое, желтое. Старое сало пахнет уже не так вкусно, но с хлебцем есть можно.

Бабушка вовремя спохватывается: «Архаровцы, усё утащили! С голодухи не пухнете? На зажарку хочь оставьте, на суп степской».

Это очень вкусный суп. Его варят на полевом стане, на костре, заталкивают травками со старым салом и разбивают туда яички.

Больше степного супа я люблю только «шахматку»: кусок масла жёлтого, кусок масла белого, и так до самой пенки. Эту шахматку папа покупает у старого дедушки, который пасёт своих коров на разных лугах. Он живёт возле самого яра.

Я думаю, что он добрый Дед Мороз. Длинная седая борода, палка в руках. Птицы подлетают к дедушке очень близко, он кормит их прямо из рук. Да и злые пчелы его не кусают.

— Моим бурёнкам, что пчёлкам, разные травки пахучие нужны. Коровки тоже толк понимают, не едят осот да пырей. У меня не балуют. И масло сливочное дают разноцветное да пахучее, — улыбается дедушка.

В сенцах на полу ютятся цыплята-подзимки. У многих уже пробились белые перья. Цыплята проклевали один мешок с пшеницей, и она тонкой струйкой течёт на земляной пол. Самый прыткий, видно, атаман, запрыгнул на бидон с маслом.

Масло бывает разное. Есть льняное, рапсовое и кукурузное. Но самое вкусное — это подсолнечное, «солнечное», как называет его бабушка.

Подсолнечное масло делают из жареных семечек. Тюря — одно из любимых блюд на Кубани. Настоящее лакомство. Кусочки чёрного хлебца надо посолить, подлить воды, а потом и масла. Папа добавляет перец, зелёные стрелки лука и чеснок.

На тюрю берём масло из белого бидона, а другими заправляем «коганец», светильник такой, когда не бывает света.

— Ишь, графья каки, — возмущается бабушка таким расточительством, — а без энтого баловства зубы повыпадають? И хто таку тюрю царскую делае?

Но сама с удовольствием обмазывает мякушкой пустую тарелку. Тот, кто всю жизнь прожил в голоде, умеет ценить еду. На тарелке нельзя ничего оставлять.

Цыплята «дырявят» ещё один мешок, скинув шубу, наброшенную поверх мешка для защиты.

— И полперденчик не помогае, — сокрушается бабушка, поднимая с полу старую шубу.

Теперь посыпалась кукуруза. Я очень не люблю её молоть. Два жернова. Ручка. В ямку насыпаешь зерно, а из-под камня высыпается мука. Пусть склюют хоть весь мешок, не надо будет крутить эту проклятую ручку.

— Ироды, спасу на вас нема! — У бабушки заканчивается терпение.

«Ироды» с перепугу сбиваются в тесную голенастую кучку.

В хату заходит папа. Я узнаю его по запаху. Когда он возвращается из рейса, от него пахнет «Шипром», «Беломором», бензином и машинным маслом.

На сковороде уже шкворчит сало с жареной картошкой, бабушка бьёт туда яйца.

— Десяток бей, — кричит ей папа с порога. — Я голодный! Вечерять, так вечерять!

У папы много друзей. Сегодня он ездил в Чечню к своему другу Шамилю.

— Я привёз «Красную Розу», как ты просила, — папа протянул бабушке сверток, — можно сажать. Шамиль передал.

Я развернула сверток в надежде увидеть розу, но там была только картошка. Папа и бабушка долго смеялись.

А ещё папа частенько навещает в Хатукае дядю Аслана. Его мама посылает нам пироги с овечьим сыром и зеленью, кислую фасоль «туршу» и красивые цветные носки — «джурабы».

Мама уже забрала братика, а я лежу на бабушкиной кровати и жду, когда папа позовёт вечерять. А потом достанет из кармана кулёчек с подушечками. Это конфеты с начинкой из повидла, а бывают и совсем пустые. Без начинки.

И вот я за столом. Наливают взвар. Это настоявшийся компот из сушёных груш и яблок. За целую грушу в компоте у нас с папой идёт самая настоящая война. Папа съедает мою грушу, и я плачу. А он из-за спины, жестом фокусника, достаёт сразу две и отдаёт их мне. Я открываю рот.

— Смалились с дитяткой! — защищает меня бабушка. — Одна шея цыплячья, жиру немае.

Всё готово к ужину, а отец заснул за столом, положив под голову пудовые кулаки. И меня клонит в сон.

— Бабушка, расскажи про старое, — ною я сквозь дрёму.

— Ну, тадыть бачу про Чахлика Невмирущщего да Видмидика Клишиногова, — нараспев произносит бабушка.

Это я люблю. Это про Кощея Бессмертного и про Мишку Косолапова.

Тикают ходики. Бабушка подтягивает гирьки. Котик на часах подмигивает глазками. Спать, спать…

Скоро застучат подводы, зацокают копыта лошадей, станичники поедут на базар.

Завтра — воскресенье, а значит, мама останется дома.

Лениво, сытно, тепло, надёжно, радостно.

Очень надёжно и радостно.

На всю жизнь.

0

Автор публикации

не в сети 5 лет

Людмила Николаева

КАЗАЧИЙ БЫТ ДЕТСКИМИ ГЛАЗАМИ 0
Комментарии: 0Публикации: 3Регистрация: 30-10-2015

Добавить комментарий